Ненормальная (СИ) - Николаева Ольга - Страница 26
- Предыдущая
- 26/43
- Следующая
Что с ним происходило, он, в принципе, понимал, но ничего поделать с собой не мог: бесился, что улыбается не только ему, что хохочет не только над его шутками, что наклоняет свое ушко, пытаясь расслышать слова в грохоте дискотеки, не только к его губам. Всем доставалось ровное количество ее внимания, и невнимания - тоже. Тоскливыми казались вечера, когда она сматывалась на какие-нибудь встречи с подругами, или с головой уходила в работу. И "мужские" разговоры, которые невозможно вести в присутствии женщин, уже не радовали. И уже не так вдохновляла возможность бесстыдно клеить телочек, чего парни никогда не делали в ее присутствии. Скучно становилось. Начинались бесконечные звонки с идеями прислать в помощь бухгалтера, аналитика, айтишника, Супермена, в конце концов, чтобы быстрее закончить дела. На что всегда получали "идите в баню. Это коммерческие данные, и никому постороннему их видеть нельзя". И все. А потом просто не брала трубку. Обязательно возникала идея, что ее работа носит какое-нибудь мужское имя, и вообще девчонке пора замуж, а не с ними, балбесами, время терять... После этого еще больше хотелось заехать кому-нибудь в глаз.
Радовало одно - несомненное и бесспорное право Дмитрия на перевозку драгоценного тела: только он забирал ее с работы, или отвозил домой, или доставлял на лыжную базу, да неважно куда. Это право закрепилось за ним однажды и навсегда, и ни один смелый не решился на него посягнуть.
И он пользовался своей привилегией без зазрения совести: помогал садиться и выходить из высокой машины, застегивал и расстегивал ремень, который неожиданно начал клинить. Почему этот ремень не был приведен в чувство в первый же раз, когда обнаружили неполадку? В этом Дима не признался бы никогда и никому: у него всегда был лишний повод наклониться в сторону девушки, почти прижаться к ее телу (хотя мог бы и просто руку протянуть), коснуться ее бедра и коленки. А когда помогал сойти с подножки (никогда не позволял спрыгнуть самостоятельно), задерживал дыхание, ощущая, как маленькое тело скользит по его большому. И не важно, что на дворе уже стояла зима, и верхняя одежда не позволяла чувствовать ничего; казалось, что в этот момент он голым стоит на ледяном снегу: настолько будоражила даже такая ненастоящая близость.
Напряжение копилось и нарастало как снежный ком, превращая спокойного и адекватного, уверенного в себе мужчину в подростка, ведомого гормонами, делая его нервным и злым. Несколько раз, психанув ("да сколько можно париться из-за какой-то неадекватной дурочки, у которой и подержаться-то не за что? Вокруг куча баб, только свистни - прискачут"), пытался забыться с другими - старыми знакомыми, которые понимали, что от них хотят, и что нужно им самим. Но ничего хорошего из этого не вышло: либо он уезжал домой, даже не приступив к делу, и оставляя женщину в недоумении ("чего хотел-то? Зачем приехал?"), либо наутро ощущал такую досаду и брезгливость, что становился противен сам себе. И стыдно было смотреть на Аню, и все равно хотелось смотреть, ощущая себя при этом предателем. А она, как чувствовала, пропадала на время из виду - не звонила, не появлялась, заставляя проходить новые круги ада: вечно крутилась мысль, что если он не удержался, то ей-то уж точно ничто не помешает завести себе нового ухажера.
Из-за вечного недовольства начал срываться на девушке, цепляя ее по делу и без, находя какое-то извращенное удовольствие в том, как она злится и язвит в ответ на все придирки. Зачем портил ей настроение? Наверное, за то, что ни разу не показала, что он ей интересен, ничем не выделила из остальных друзей, даже за то, что не обижалась и не ревновала, когда, назло ей, приглашал в компанию других девушек и всячески уделял им внимание. Чувствовал себя идиотом? Да, чувствовал, иногда начинал вообще сомневаться в своей адекватности, но ничего поделать с собой не мог. А что-то менять - не рисковал. Видел, как она уходит от любых намеков на более тесные, чем дружба, отношения, как делает вид, что не поняла, или переводит все в шутку. И снова боялся показаться дураком: лезть к ней со своими чувствами, чтобы быть отвергнутым - не хотелось. Да и не верил в то, что это чувства: блажь, желание, очень сильное желание - да. Что-то большее? Однозначно, нет. Слишком далека она была от его идеала женщины. По всем параметрам. Точно не знал, каков он - этот идеал, но был уверен, что Анна, как ни посмотри - не то, что ему нужно по жизни.
В тот день он, все-таки, довел ее до белого каления. Много времени потратил, чтобы растрясти, вечно невозмутимую. Долго выслушивал язвительные ответы, потом наблюдал, как она просто игнорирует гадости и отворачивается к другим собеседникам.
Глядя на то, как парнишка-официант млеет и балдеет от ее улыбок и шуток (всего-то уточнила, какого цвета у них есть хлеб и хватит ли на всех полбуханки) не удержался:
- Ань, прекрати уже всех подряд кобелей обхаживать. Пацан совсем молодой еще, не ломай ему психику. Теперь же ни на одну бабу не посмотрит, будет только о тебе мечтать. А ты уйдешь и забудешь. И все, исковеркала парню жизнь. - Так грубо он еще никогда не разговаривал, вроде как комплимент сделал, но и оскорбил тут же. Парни изумленно уставились и затихли. Таких финтов от Дмитрия еще никто не видел. Он же вдруг расслабился : "Ну, давай, ответь, скажи мне что -нибудь едкое, поори на меня". Но крика не услышал. В гробовой тишине она прожевала тот самый несчастный кусок хлеба, запила его извечным томатным соком и спокойно, чересчур спокойно, ответила:
- Ты знаешь, Дима, открою тебе страшную тайну. Официанты - они тоже люди. И им гораздо легче живется, когда с ними разговаривают по-человечески, а не как с быдлом. Я тоже когда-то работала, как этот мальчик, по пятнадцать часов в сутки, и искренне не понимала, за что меня так презирают эти господа. Ведь я изо всех сил старалась сделать так, чтобы они поели и попили с максимальным комфортом, и даже не претендовала на их несчастные бабки, которые так жгут карман. Я тоже честно зарабатывала. Так чем я так провинилась перед этими хозяевами жизни? И когда мне совали чаевые, как подачку нищему, хотелось затолкать их обратно в эту богатую задницу.
Я, наверное, так и осталась на уровне этих презренных мальчиков и девочек, поэтому и улыбаюсь им. А до Вашего уровня, уважаемый Дмитрий Евгеньевич, не дорасту никогда. Не хочется мне, знаете ли, становиться заносчивой свиньей. - На последних фразах ее голос уже звенел от злости, глаза сверкали, но лицо застыло мертвой маской. Даже слова цедила сквозь стиснутые зубы. Такого презрения Дмитрий на себе никогда не испытывал.
Сделала еще глоток сока:
- Что ж, товарищи, вечер перестал быть томным. Пойду-ка я домой. - И , не дожидаясь реакции ошарашенных слушателей, спокойно поднялась, забрала с вешалки пальто и направилась к выходу.
Дима молча наблюдал, как уверенно, с расправленными плечами и высоко поднятой головой уходит женщина, которую только что прогнал. И крепла уверенность, что обратно она сама не вернется. Нервно сглотнул, перевел глаза на друзей. Даже вечно невозмутимый Славка смотрел на него с брезгливой жалостью. Серега просто рассматривал, как неизвестное насекомое:
- Дим, тебе сейчас какая моча в голову ударила? Если сейчас не догонишь и не извинишься - я это сделаю за тебя. Но как потом тебе руку подавать - не знаю. Не уверен.
Что-то подтолкнуло и выкинуло с удобного сиденья, подорвался, забыв про куртку и про все на свете, выскочил на улицу с замирающим сердцем: нет, не уехала. Стояла, зябко перетаптываясь на морозе, и куда-то звонила.
- Ань, подожди. Давай домой отвезу.
Даже не повернулась в его сторону, и трубку от уха не отняла. Рискнул - терять-то уже нечего - подошел и забрал из рук телефон. Сбросил вызов и положил почему-то в свой карман.
- Я сама доберусь. Не стоит беспокойства.
- Ань, мороз тридцать градусов, корпоративы новогодние - ни одно такси сейчас не приедет. Замерзнешь тут стоять. Я же не зверь. Поехали.
- Предыдущая
- 26/43
- Следующая
