Чемоданчик Пандоры - Александрова Наталья Николаевна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/50
- Следующая
Надежда Николаевна остановилась перед серым четырехэтажным домом. Надпись на чугунной табличке сообщала прохожим, что здесь располагается музей-квартира писателя Панаева. Рядом висела мемориальная доска из серого гранита, извещавшая, что в этом доме Иван Иванович Панаев снимал квартиру в сороковых годах девятнадцатого века и что здесь были написаны некоторые из его произведений. Надежда подумала, что ни одного из этих произведений не читала и даже не знает их названий, да и саму фамилию Панаева знает только в связи со скандальным поведением его жены. Она толкнула тяжелую дверь и оказалась в небольшом холле. В углу этого холла когда-то давно располагался камин, от которого осталась только лепная отделка. На месте бывшего камина очень уютно разместился раскладной столик с разложенными на нем книжками в ярких глянцевых обложках. За этим столиком скучал молодой парень с заметными залысинами и несколько сбитым на сторону носом. При виде Надежды он оживился и завлекательным голосом проговорил:
– Не проходите мимо! Новая книга Неспанского – «Монстр из морозильника»! Круче не бывает.
– Да нет, спасибо, я как-то…
– А вот новые приключения Недоразвитого! Недоразвитый против эфиопской мафии! Кровавые разборки в овощном магазине! Сильная вещь, не оторветесь! Первые десять книг читали? По количеству трупов на страницу этот роман занесен в Книгу рекордов Гиннесса!
– В овощном магазине? – переспросила Надежда Николаевна. Она вспомнила, что в доме кончилась картошка. – А Панаева у вас случайно нет?
В голове Надежды мелькнула мысль ликвидировать пробел в своем образовании и выяснить хотя бы, что за книги писал классик, ведь не зря же в городе существует его музей!
– Панаев? – переспросил книгопродавец. – А он что пишет – детективы или фантастику?
Надежда поняла, что не восполнит пробела, и двинулась к лестнице, которая, судя по всему, вела в сам музей.
Однако перед лестницей располагалась будка вахтерши. Сама вахтерша, хрупкая старушка в круглых очках с толстыми стеклами, увлеченно вязала крючком какой-то огромный предмет, отдаленно напоминающий рыболовную сеть. Судя по размерам, сеть предназначалась для ловли крупных китообразных. Увидев Надежду, старушка лихо откинула очки на лоб, пригвоздила посетительницу взглядом к месту и сурово проговорила:
– Пропуск!
– Дело в том, – начала Надежда робким и заискивающим голосом, под этим суровым взглядом почувствовав себя правонарушительницей, виновной во всех мыслимых грехах и преступлениях, – дело в том, что я здесь не работаю, и пропуска у меня нет. Я пришла только для того…
– А если нет пропуска, так и нечего ходить! – прогремела вахтерша.
Грозный голос и прокурорский взгляд настолько не вязались с ее хрупким телосложением и безобидным обликом, с крючком для вязания и аккуратными седыми волосиками, что производимое вахтершей впечатление многократно усиливалось. Надежда Николаевна много лет проработала в оборонном НИИ и повидала там самых суровых охранников, но даже ей эта музейная старушка показалась редкостным экземпляром.
– Так что за неимением пропуска прошу покинуть помещение! – продолжала разоряться старуха.
Надежда, которая намеревалась оставить пропуск Веры Зайцевой на проходной музея, после такого приема быстро передумала. Вахтерша, при таких гестаповских замашках, могла пропуск не взять, а если и возьмет, то непременно устроит его хозяйке все возможные и невозможные неприятности. Хотя Надежда Николаевна заочно и не питала к этой самой Зайцевой теплых чувств, и вообще подозревала ее в убийстве, но отдать ее в руки этой злобной особе с вязальным крючком в пальцах… нет, это, пожалуй, слишком жестоко! К тому же ей нужно было переговорить с Верой Зайцевой лично.
– Мама! – раздался откуда-то сверху пронзительный женский голос. – Опять ты за свое! Я же тебя просила просто посидеть несколько минут!
Надежда подняла голову и увидела спускающуюся по лестнице женщину лет сорока, рыжеволосую и густо усыпанную веснушками.
– Извините, – проговорила женщина, обращаясь к Надежде, – мама у меня строгая, всю жизнь учительницей младших классов проработала, а с детьми без строгости никак, на шею сядут…
– Без строгости ни в каком деле нельзя! – возразила отставная учительница, сворачивая вязание и выбираясь из будки.
– А вы к кому? – спросила Надежду Николаевну ее дочь, занимая освободившееся место.
– К Зайцевой Вере Алексеевне, – бодро отрапортовала Надежда.
– Вы, наверное, из Гатчины?
– Совершенно верно. – Надежда смотрела на вахтершу кристально честными глазами.
– Проходите. Вера, наверное, на втором этаже, у окантовщиков.
Надежда Николаевна поблагодарила любезную вахтершу и пошла вверх по лестнице.
Вера явилась сегодня на работу пораньше, чтобы директриса Анна Ивановна не стала возникать по пустякам. Пропуска на вахте никто не спросил – Веру прекрасно знали в лицо, так что пока этот неприятный вопрос отложился на неопределенное время.
В музее все было как обычно – тихий уютный мирок. Оказавшись здесь, Вера снова стала прежней – сотрудницей музея, озабоченной лишь своими непосредственными обязанностями. Только вчера она с тоской думала о том, как надоел ей музей, а сегодня, погрузившись в хлопоты, связанные с выставкой Панаевой, почти забыла о своих неприятностях.
Как и следовало ожидать, рабочий Анатолий запил, не успев сделать и половины тяжелой работы, и теперь все приходилось делать самой. Кроме того, когда из подвала принесли ящик с черновиками Авдотьи Яковлевны, выяснилось, что кто-то перепутал этикетки на ящиках, и вместо черновиков литературных произведений в принесенном ящике лежали записки модисткам и портнихам с просьбами об отсрочке долгов. Окантовщик Казимир Стефанович, на которого всегда можно было положиться, по непонятной причине взял для окантовки матовое стекло, так что ни один из документов невозможно было прочитать, и теперь все нужно было срочно переделывать.
Самая же ужасная неприятность, можно сказать, настоящая катастрофа случилась с важнейшим экспонатом, украшением будущей выставки, с бесценной реликвией, которую хранили и берегли многие поколения музейных работников – так называемым «Авдотьиным платочком».
Этим кружевным платочком великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов вытер слезы своей гражданской жены Авдотьи Яковлевны Панаевой, которые она пролила, узнав о безвременной кончине своего законного мужа Ивана Ивановича Панаева. Платочек бережно сохранялся родственниками неутешной вдовы, от которых и поступил в музей. С этим платочком было связано старинное музейное поверье. Говорили, что, если к нему прикоснется сотрудница музея, у которой случились нелады в семейной жизни, к примеру, ушел муж или какой-нибудь другой близкий человек, все у нее тут же совершенно налаживается, беглый муж возвращается в лоно семьи и в доме воцаряется мир и любовь.
В плане намеченной выставки платочку отводилось особое место, достойное такой исторической святыни, и Вера уже под расписку получила реликвию из хранилища, чтобы осмотреть ее и подготовить к экспонированию. Но тут случилось страшное и совершенно непредвиденное событие.
В музее проходил практику студент Института культуры Антон Свистунов. Был он редкостный болтун и бездельник, совершенно безразличный к отечественной истории, Вера в глубине души подозревала, что Антон поступил в Институт культуры только для того, чтобы не загреметь в армию. Однако она надеялась пристроить физически развитого студента к выполнению тяжелых работ взамен запившего Анатолия. И вот, войдя в свой кабинет (если можно назвать кабинетом клетушку размером с платяной шкаф, выгороженную из бывшей панаевской кладовки), Вера Алексеевна с ужасом увидела, как практикант взял со стола исторический платочек и кощунственно высморкался в него!
Музейная сотрудница онемела и застыла на месте, хватая ртом воздух. Студент увидел ее лицо и переполошился:
- Предыдущая
- 28/50
- Следующая
