Смерть Королей (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 38
- Предыдущая
- 38/82
- Следующая
- Ты ведешь переговоры и с Сигунн?
- Да, - сказал я, - и она в полном здравии.
- Лишь Богу известно, почему я тебя люблю.
- Богу известно все.
Она ничего на это не ответила, просто заворочалась рядом и натянула покрывало до головы и плеч. Ее волосы отливали золотом на моем лице.
Она была старшим ребенком Альфреда, и я наблюдал, как она росла и превратилась в женщину, наблюдал радость на ее лице, которая сменилась горечью, когда ее отдали замуж за моего кузена, и я видел, как радость снова вернулась.
В ее голубых глазах мелькали коричневые крапинки, нос был маленьким и вздернутым. Это было лицо, которое я любил, но сейчас на этом лице были видны следы беспокойства.
- Ты должен поговорить со своим сыном, - сказала она, ее голос приглушенно раздавался из-под покрывала.
- Набожные речи Утреда ничего для меня не значат, - заметил я, - так что я скорее поговорю со своей дочерью.
- Она в безопасности в Сиппанхамме, как и другой твой сын.
- Почему Утред здесь? - спросил я.
- Этого захотел король.
- Они превращают его в священника, - зло сказал я.
- А меня они хотят превратить в монахиню, - сказала она так же зло. - У них это получится?
- Епископ Эркенвальд хотел, чтобы я приняла обет, я плюнула ему в лицо.
Я высвободил ее лицо из-под одеяла.
- Они и правда пытались?
- Епископ Эркенвальд и моя мать.
- Что произошло?
- Они пришли сюда, - сказала она сухо, - и настаивали на том, чтобы я пошла в часовню, и епископ Эркенвальд произнес кучу злобных слов на латыни, а потом протянул мне книгу и велел положить на нее руку и пообещать хранить клятву, которую он только что произнес.
- И ты это сделала?
- Я сказала тебе, что сделала. Я плюнула ему в лицо.
Некоторое время я лежал молча.
- Должно быть, его убедил Этельред, - сказал я.
- Что ж, я уверена, он хотел бы отослать меня подальше, но моя мать сказала, это была воля отца, чтобы я дала обет.
- Сомневаюсь.
- Тогда они вернулись во дворец и объявили, что я приняла обет.
- И поставили стражу на ворота, - добавил я.
- Я думаю, это для того, чтобы ты не зашел, но ты говоришь, что стража ушла?
- Они ушли.
- Так я могу выйти?
- Вчера ты уже выходила.
- Люди Стеапы сопроводили меня во дворец, а потом привели назад.
- Сейчас стражи нет.
Она нахмурилась в раздумьях.
- Мне следовало родиться мужчиной.
- Я рад, что ты им не родилась.
- И я была бы королем, - сказала она.
- Эдвард будет хорошим королем.
- Будет, - согласилась она, - но он может быть нерешительным. Из меня вышел бы лучший король.
- Да, - сказал я.
- Бедняга Эдвард, - отозвалась она.
- Бедняга? Он скоро станет королем.
- Он потерял любимую, - сказала она.
- Но дети живы.
- Дети живы, - согласилась она.
Я думаю, что больше всех я любил Гизелу. Я все еще оплакиваю ее. Но среди всех моих женщин Этельфлед всегда была ко мне ближе. Она думала так же, как я. Иногда я мог начать что-то говорить, а она заканчивала предложение.
Мы одновременно посмотрели друг на друга и прочитали наши мысли. Из всех моих друзей больше всех я любил Этельфлед.
В какое-то время в этой влажной тьме день Тора, четверг, превратился в день Фрейи, пятницу. Фрейя была женой Одина, богиней любви, и весь ее день не прекращался дождь.
После полудня поднялся ветер, сильный ветер, который срывал солому с крыш Винтанкестера и доводил дождь до исступления, и в эту самую ночь король Альфред, который правил Уэссексом двадцать восемь лет и был на своем пятидесятом году жизни, умер.
На следующее утро дождь прекратился, а ветер был слабым. В Винтанкестере было тихо, только свиньи копались в грязи улиц, петухи кукарекали, псы завывали и лаяли и раздавался глухой звук сапог часовых, шагающих по размокшим доскам на крепостном валу.
Казалось, что весь народ оцепенел. Колокол начать звонить ближе к полудню, лишь один колокол, удар за ударом, и звук уносился дальше в долину реки, звеня над покрытыми водой полями, а затем со всей силой возвращался обратно. Король умер, да здравствует король.
Этельфлед хотела помолиться в часовне монастыря, и я оставил ее в Святом Хедде и пошел по молчаливым улицам к дворцу, где оставил свой меч у ворот и увидел Стеапу, сидящего в одиночестве во дворе.
Его мрачное лицо с натянутой кожей, которое испугало так многих врагов Альфреда, было мокрым от слез. Я сел на скамью рядом с ним, но ничего не сказал. Мимо нас поспешила женщина с кипой сложенных простыней.
Король умер, но нужно стирать простыни, подметать комнаты, выносить пепел, приносить дрова и молоть зерно. Несколько лошадей были уже под седлами и ожидали в дальнем конце двора.
Я предположил, что они предназначались для гонцов, которые разнесут новости о смерти короля в каждый уголок королевства, но вместо этого в дверном проеме появилась группа людей в кольчугах и шлемах, которые сели на лошадей.
- Твои люди? - спросил я Стеапу.
Он бросил на меня резкий взгляд.
- Нет.
Это были люди Этельволда. Сам он появился последним и, как и его приспешники, был одет как на войну - в кольчугу и шлем.
Трое слуг принесли воинам мечи из башни у ворот, и мужчины копались в них, пытаясь найти свои, затем прикрепили мечи к поясу. Этельволд взял свой длинный меч, позволил слуге застегнуть пояс, а затем с его помощью забрался на коня, большого вороного жеребца.
Потом он заметил меня. Он направил коня в мою сторону и вытащил меч из ножен. Я не сдвинулся с места, и он остановил коня за несколько шагов.
Конь высекал копытами искры на булыжниках мостовой.
- Печальный день, лорд Утред, - сказал Этельволд. Обнаженный меч был прижат к его боку, острием вниз. Он хотел им воспользоваться, но не осмеливался. У него были амбиции, но он был слаб.
Я поднял глаза к его продолговатому лицу, когда-то столь привлекательному, а теперь изуродованному пьянством, злобой и разочарованиями. На его висках была седина.
- Печальный день, мой принц, - согласился я.
Он оценивал меня, оценивал дистанцию, на которую придется переместиться его мечу, оценивал свои шансы ускользнуть через ворота после того, как он нанесет мне удар. Он оглядел двор, чтобы понять, сколько королевских стражников находится в поле зрения. Их было только двое.
Он мог бы нанести мне удар, позволить свои людям заняться теми двумя и уйти, все в одно мгновение, но он все еще колебался. Один из его воинов направил своего коня ближе.
Воин носил шлем с накладками на щеках, так что я мог видеть только его глаза. Щит был подвешен на спине, на нем была изображена голова быка с окровавленными рогами.
Его лошадь нервничала, и он похлопал ее по шее. Я заметил шрамы на боках животного, там, где он глубоко вонзал в них шпоры.
Он наклонился к Этельволду и сказал что-то очень тихо, но был прерван Стеапой, который просто встал. Он был огромного, пугающего роста, широк в плечах и, как командиру королевской стражи, ему было разрешено носить меч во дворце.
Он схватился за рукоять меча, и Этельволд немедленно вложил свой меч в ножны до половины.
- Я беспокоился, - произнес он, - что из-за этой сырости меч заржавеет. Вроде нет.
- Ты нанес на меч льняное масло? - спросил я.
- Мой слуга должен был это сделать, - ответил он зло и засунул меч в ножны. Человек с окровавленными бычьими рогами на щите уставился на меня из-под шлема.
- Ты вернешься на похороны? - спросил я Этельволда.
- И на коронацию, - отозвался он лукаво, - но до этого у меня есть дела в Твеокснаме, - он наградил меня недружелюбной улыбкой. - Мои тамошние владения не такие большие, как твои в Фагранфорде, но достаточно крупные, чтобы нуждаться в моем внимании в эти печальные дни.
Он натянул поводья и вонзил шпоры, так что жеребец скакнул вперед. Его воины последовали за ним, их лошади громко простучали копытами по камню.
- Предыдущая
- 38/82
- Следующая
