Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая

– Беги, Гене, там ребенок… Спаси его, сделай, что сможешь…

Старый Ицхак заплакал. Слезы бежали по лицу ручьями и сжигали жизнь в предсмертной прелюдии, они текли здесь, а он был уже по ту сторону плача, где горело, корежась, древо его семьи. Оцепеневшая матушка Гене видела, как в голове мужа шевелится, поднимая седые волосы дыбом, сверхъестественное чутье, несчастный дар, коренящийся в вековом горе, как старый Ицхак течет по земле остатками крови, а кровь топчут и топчут сапоги ада, воплотившегося в реальность.

От вечернего разговора с сестренкой у Хаима остался темный осадок, несмотря на то что запыхавшаяся Сара прибежала с радостным известием: матушка попросила показать их с Марией семейную фотографию.

Жена предложила поужинать в булочной «У Гринюса». Все называли эту булочную по-прежнему, и ничего в ней не изменилось, кроме того, что Гринюс уже не был ее владельцем. После экспроприации он остался работать пекарем на государственную зарплату, Нийоле так же обслуживала покупателей, а Юозас подменял их по необходимости, присматривал за братишкой и хозяйничал в крохотном кафе.

Мария собиралась постепенно отучать Ромку от груди и хотела договориться с женой пекаря о покупке молока – по утрам брат Нийоле приезжал из предместья на велосипеде с молочным бидоном.

Щеки Юозаса при виде Сары окрасил яркий румянец. Хаим замечал, что молодые люди стали обращать на сестренку внимание, в последнее время она удивительно быстро повзрослела и расцвела. Юозас, правда, был ровесником Сары, но выглядел гораздо старше – сильный, высокий подросток, почти юноша.

Она тоже прекрасно понимала, отчего краснеет паренек, и заглядывала в булочную чаще, чем в том возникала потребность – подразнить несчастного заику. Озорная душа девчонки не поспевала за внешним преображением. В этот раз Хаим сам наблюдал сцену, которую Сара разыгрывала чуть ли не через день. Она долго приценивалась к пирожным и что-то без конца спрашивала у Юозаса, а он послушно отвечал, страшно волнуясь и заикаясь больше обычного. Сара старалась не расхохотаться, ей доставляло удовольствие мучить мальчишку, – смеяться она будет потом…

Дома Хаим сказал сестренке:

– Я расскажу тебе маленькую историю.

– Давай, – обрадовалась Сара.

– У одного мальчика очень рано умерла мама. Мальчику исполнилось всего три года, это был смышленый, веселый малыш, он только-только начал много разговаривать, как все дети его возраста. Отец плохо приглядывал за ним, потому что работал с утра до вечера в пекарне, и ребенок играл во дворе столько, сколько ему хотелось. Однажды рядом проходил человек с большой собакой. Она сорвалась с поводка, – ее привлек бегущий мальчик. Может, вздумала поиграть с ним… Собака не укусила его, просто опрокинула и принялась катать по земле. Когда хозяин наконец сумел отогнать собаку, ребенок был без сознания. После выяснилось, что мальчик от испуга потерял дар речи. Заговорил он лишь через год – так же, как говорит теперь.

– Я не знала, – заплакала Сара. – Я же шутя, не со зла…

– Мальчик кое-как окончил начальную школу. Ребята дразнили заику… Наверное, шутя, не со зла, но он бросил учебу и взялся помогать отцу в пекарне.

Сара плакала навзрыд. Ромка потянул к ней ручки:

– Саль… а пачь, Саль…

Мария посмотрела на мужа с упреком: а сам ты не жесток?

…Пили чай с засахаренными каштанами. Притихшая сестренка снова оживилась, начала уверять, что матушка стала доброй и больше вообще ни на кого не сердится, потом пересказала свежие международные вести из отцовских передач.

Хаим проводил Сару до булочной: ей захотелось купить домой кексов. Он с улыбкой подумал, что эти посещения не так уж по-детски простодушны… А тяжелый осадок в душе остался из-за новостей Би-би-си. По словам сестры, в них сообщили о концентрации войск вермахта у восточных границ.

Он проснулся среди ночи от странного, словно атавистического, чувства прежде, чем раздался стук. Услышав его, попытался успокоить себя: «Опять учебная тревога. Солдаты идут по улице». Но стучали в дверь, и с лестничной площадки доносились сердитые голоса.

Качающийся от ветра маскировочный фонарь за окном окрасил спальню в цвета вечернего моря. Комната утлой шлюпкой плыла в тревожных волнах. Глаза жены в колыхании призрачного света казались неестественно огромными и черными. Малыш спал.

– Бандиты? – в ужасе выдохнула Мария, путаясь в пуговицах платья.

Ночами в городе неистовствовала банда налетчиков, шерстивших как бывшую буржуазию, так и свежеиспеченное начальство.

– Вряд ли, – усомнился Хаим. Бандиты церемониться бы не стали – ничего не стоило выбить хлипкую дверь.

– Откройте! – послышалось из-за двери наступательное требование. Говорили по-русски.

Хаим зажег свет, звякнул засовом, и в квартиру уверенно шагнули двое – молодой белобрысый красноармеец и офицер в летней форме НКВД с военной сумкой-планшетом через плечо. Под мышкой чекист держал пачку канцелярских папок. Заглянув в одну из них, он чеканными шагами пересек прихожую, развернулся и хищно щелкнул каблуками.

– Хаим Исаакович Готлиб?

– Да, это я.

– Служили в акционерном обществе «Продовольствие»?

– Да… А в чем дело?

Энкавэдэшник на одном дыхании, как многажды повторенное, изложил официальным голосом с металлической ноткой:

– Хаим Исаакович Готлиб и Мария Романовна Готлиб, на основании вашей принадлежности к буржуазии и социальной неблагонадежности вы приговариваетесь к жительству в Сибири. – Чуть помедлив, добавил: – Пожизненно.

– Ссылка?..

– Переселение.

– Это как же… Это что – приговор?..

– Отмене не подлежит, – отрезал офицер и кивнул красноармейцу. Тот прошел в спальню.

– Там ребенок, – кинулась Мария.

Хаим со спящим сыном на руках, она, прижавшись к мужу, стояли у стены в прихожей. Офицер, усевшись на стул, с интересом листал папку с обычной надписью «Дело» и номером. Из комнаты раздавались звуки сноровистого обыска: грохали ящики комода, летели на пол кипы белья, книги, альбомы, распотрошенные стулья; хрустела под сапогами пуговичная мелочь из вытряхнутой коробки для шитья…

Брови чекиста вдруг поползли вверх, – он читал какую-то бумагу, о которой, по всей вероятности, не имел понятия. Холодные внимательные глаза прицелились в «буржуя».

– Вы знакомы с этим? – офицер показал на листок, аккуратно подшитый к папке.

– Да.

Хаима потрясла высокопрофессиональная работа народного комиссариата. Ведомство нашло в «жвалгибе» незабвенное письмо герра Дженкинса. Ариец английского происхождения продолжал преследовать бывшего коллегу с методичностью судьбы.

Хаим вспомнил слова отца: «… я купил у следователя твою свободу». Выходит, Бурнейкис, не заведя официального дела, решил все-таки сохранить документ. Теперь послание перевели на русский язык и вместе с оригиналом, а также прежним литовским переводом присоединили к досье.

– Почему нет протокола? Вас, что, не допрашивали? Как вы все это можете объяснить?

Короткие вопросы возвращались рикошетом скупых ответов, и понемногу в железобетонной крепости офицера образовалась брешь. Он расхохотался и бросил папки на столик трюмо.

– Московский разведчик! Охранка вам, видно, поверила. Что ж, и я поверю… Лицом к стене.

Малыш не пробудился ни от шума, ни от того, что его передали из рук в руки. Он всегда спал крепко.

Хаим оперся ладонями о стену. Энкавэдэшник быстро обыскал его и убедился, что в карманах пижамы нет оружия.

– Стойте так. А вы, – обратился он к Марии, – положите ребенка куда-нибудь в кухне. – Каблуки снова издали громкий челюстной звук. – Значит, Мария… Должно быть, вы и есть та самая переводчица шведско-русской национальности, из-за которой разгорелся шпионский сыр-бор?

Офицер окинул ее пытливым взором. В студеных глазах вновь мелькнуло что-то человечье, голос смягчился:

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая