Эддлтонское проклятие - Робертс Барри - Страница 7

— Мне за вами не угнаться, — проворчал я.

— Вглядитесь в сплетение линий, — призвал меня Холмс.

— Сплетение линий на сосуде? — уточнил я. — А что в них такого особенного?

— Нет, Ватсон, — вздохнул он. — Я говорю о линиях, в которые выстраивались факты по мере того, как мы их получали. Он наклонился вперед. — Давайте начнем с самого начала. Газеты заверили нас, что на Черном кургане никогда не лежит снег и не растет трава. Признаться, я счел это легендой или преувеличением, однако вы слышали, как Эдгар подтвердил это. Какое предположение вы сделали?

Я сознался, что у меня не возникло в связи с этим решительно никаких мыслей.

— Ватсон! — укоризненно произнес Холмс. — Вы бывали в шахтерских районах. Вы видели угольные отвалы, на которых не растет трава и не лежит снег.

— Но это из-за того, что внутри них тлеет огонь, — заметил я. — Обычная почва не может тлеть, Холмс.

— Так и есть, Ватсон. Но эта аналогия привела меня к следующей мысли: возможно, из холма исходит некое излучение, согревающее поверхность кургана, однако препятствующее росту травы.

— И какой же у него может быть источник? — поинтересовался я.

— Признаться, вначале я терялся в догадках. Но потом вспомнил о смоляной обманке.

— Смоляная обманка? — повторил я. — Господи помилуй, это еще что?

— Ее называют еще уранитом или урановой смолкой. Кое-где эту смолку находят в земле. Немецкие шахтеры уже несколько столетий знают о ней и боятся ее, потому что им известно: она вызывает ожоги и тошноту. Помните, как я недавно рассказывал вам о моих экспериментах с производными каменноугольной смолы в лабораториях французского Монпелье?

— Конечно.

— Среди моих тамошних коллег оказался французский специалист по электромагнетизму Жак Кюри. Он познакомил меня с группой выдающихся ученых, у которых имеются свои теории насчет нашего загадочного вещества. Это месье Беккерель, а также брат Жака Кюри по имени Пьер, а еще Мария Склодовская — очень целеустремленная и умная молодая дама польского происхождения, помощница и невеста Пьера. И все они считают, что урановая смолка испускает потоки неких частиц, которые способны влиять на окружающие предметы.

— Бог ты мой! — воскликнул я. — Это больше смахивает на колдовство, чем на подлинную науку.

— Уверяю вас, они все — первоклассные ученые, Ватсон. Мне пришло в голову, что при дальнейшем расследовании можно принять как допущение, что они правы и что строители нашего кургана спрятали внутри него урановую смолку или нечто в этом роде.

Он ненадолго умолк, а затем продолжил:

— Такая гипотеза объясняет первые факты, попавшие нам в руки. Но как насчет болезни? Мистер Эдгар дал ответ и на это. У него есть явные доказательства того, что бронзовый ларец ночью кто-то открывал. А мутные снимки Эдгара доказывают, что в кургане действительно имелось нечто, испортившее пластинки. А потом этот загадочный предмет из кургана извлекли, и снимки стали получаться. Только Эдгар допустил прискорбную ошибку, обвинив в воровстве сэра Эндрю. Конечно же виноват Льюис-младший. Эдгар описал нам поведение этого молодого человека, и мы можем заключить, что юноша поджидал в гостинице возвращения отца, а сэр Эндрю, только что сделавший необыкновенную находку, не удержался и упомянул о ней в разговоре с сыном. В ту же ночь Энтони Льюис ограбил Черный курган, чтобы отомстить отцу, не желавшему платить по его долгам, и тем самым навлек на себя смерть.

— Господи помилуй! — вскричал я. — Да, теперь я начинаю понимать. На всех, кто приближался к этой штуке, она оказала какое-то воздействие, но у него-то она просто лежала под кроватью, на которой он спал.

Я содрогнулся, представив себе, как бедняга храпит, а в это время зловредные частицы, о которых рассказал Холмс, час за часом незаметно проникают в его тело.

— Совершенно верно, Ватсон. Я говорил, что в ходе нашего расследования мы столкнулись с преступлением, но оно заключало в себе и ужасную кару. Увы, присутствие вредоносного вещества в «Козле и сапогах» повинно во многих смертях и других печальных событиях, хотя нужно отметить, что оно сослужило добрую службу миссис Хенти и юной Мэри. Очевидно, влияние этого излучения не всегда отрицательно, и, если мои друзья на континенте научатся им управлять, это может принести много пользы.

— Если оно способно разрушить злокачественную опухоль, то польза будет неоценима, — признал я. — Но почему сэр Эндрю умер от его воздействия и почему снег по-прежнему не лежит на Черном кургане? Там еще что-то осталось?

Холмс покачал головой.

— Видимо, сэр Эндрю узнал о преступлении сына, когда заглянул в сундучок покойного. Чтобы избавить умершего сына от нового позора, он спрятал роковой сосуд — вероятно, в очень надежном месте, ибо его содержимое начало действовать на ученого лишь через десять лет. Вероятно, тогда-то он и понял смысл покрывавших ларец рисунков. Они заключали в себе предостережение, которому никто не внял. Сэр Эндрю не мог допустить, чтобы смертоносный сосуд погубил и других. Его заметки доказывают: в конце концов он понял причину гибели сына. Кроме того, благодаря его записям я догадался, как он придумал обезопасить вещество. Подтверждением стала оправка.

— Оправка? — переспросил я. — Какая еще оправка?

— То деревянное приспособление, Ватсон, которое мы видели у него в мастерской. Жестянщики используют этот инструмент для придания листовому свинцу нужной формы, а кротовым мехом, пропитанным салом, они протирают сочленения и швы свинцовых труб и емкостей. Скорее всего, сэр Эндрю вспомнил, что бронзовый ларец изнутри устлан свинцом. По-видимому, он заключил, что этот металл в какой-то степени задерживает лучи, испускаемые урановой смолкой. Наш утренний визит на курган, а также фотографии, сделанные мистером Свейном, лишь подтвердили мои умозаключения. Возможно, в последний раз сэр Эндрю посетил Эддлтон не только для того, чтобы навестить могилу сына, но еще и с целью вернуть похищенный сосуд в Черный курган. И он, пожалуй, поступил правильно. Больше никто не станет разрывать этот холм, местные жители стараются держаться от него подальше, по Эддлтонской пустоши никогда не проложат ни большой тракт, ни железную дорогу, там никогда не будут строить дома. Покоясь там, сосуд не принесет вреда — как если бы он лежал на дне океана.

— Согласен, это очень логично, — признал я. — Но для меня все равно несколько умозрительно.

— Умозрительно! — фыркнул мой друг. — Я сложил картину из слов свидетелей, у которых нет причин лгать, добавив к ним лишь недоказанную, но совершенно правдоподобную теорию, выдвинутую рядом выдающихся ученых. При нехватке фактов, Ватсон, разрешается строить гипотезы, если только они не противоречат существующим фактам. Похоже, мое применение их теории обеспечит Кюри и его коллег новыми данными. Кстати, Ватсон, я вынужден просить вас не публиковать рассказ об этом случае — хотя бы потому, что публикация может преждевременно разгласить идеи моих французских друзей и лишить их заслуженного триумфа. Впрочем, я сам должен написать Кюри об этой необычайной истории.

Признаюсь, что я и не собирался обнародовать рассказ об «эддлтонском деле». Нет, я не подвергал сомнению рассуждения Холмса, но не мог избавиться от подозрения, что они слишком уж отвлеченны и бездоказательны.

Холмс написал леди Синтии и доктору Лири, заверив их, что эддлтонский недуг больше не вернется, а затем — Эдгару, разъяснив его вполне понятную ошибку. Честный джентльмен тотчас поместил в газетах сообщение, где подчеркивал, что в свете только что полученных сведений он целиком и полностью отказывается от любых обвинений, которые предъявлял сэру Эндрю Льюису.

После эддлтонской трагедии миновало двадцать пять лет, и наука существенно продвинулась вперед. Я должен извиниться перед моим другом за то, что усомнился тогда в его идеях. Я приношу эти извинения здесь. Не прошло и двух лет с тех пор, как Холмс излагал мне свои соображения, когда Беккерель получил доказательства эманации урановой руды. Он утверждал, что эта эманация оказывает воздействие на фотопластинки. Мария Склодовская (или Кюри — под этим именем она теперь широко известна) выяснила, что урановая смолка содержит нечто, испускающее «лучи Беккереля» интенсивнее, чем сам уран. В результате она открыла радий, применение которого в медицине спасло бесчисленное множество жизней. Беккерель и супруги Кюри вполне заслуженно получили Нобелевскую премию за свои усилия по обращению природной аномалии на пользу человечеству, и мне представляется, что мой друг Шерлок Холмс также заслуживает признания, ибо он, пожалуй, стал первым, кто применил их теории на практике.