Величайшая загадка в мире - Ли Танит - Страница 5

— А первая Э?

— Вероятно, сама Элеонор Кастон.

— Вы так считаете? А как насчет сходства фамилий Касл и Кастон? Или, например, Кастон и Ватсон? Только первый слог не совпадает. А ваша фамилия и фамилия нашей замечательной хозяйки заканчиваются на «сон».

— Холмс!

— Дорогой мой Ватсон, вы все усложняете. Подумайте еще раз.

Я подумал и покачал головой.

— ЭНР — сокращенная форма имени Элеонор: Э — в начале, Н — посредине, Р — в конце.

— Но еще есть У, Холмс.

— Буква У — условная, потому что на самом деле это римская цифра пять. Предупреждение о пяти опасных днях, или что мисс Кастон станет пятой жертвой проклятия. Та же цифра написана на стене кабинета, который я намерен сейчас осмотреть.

Мисс Кастон еще не легла. Пожалуй, удивляться не следовало, однако она не задала ни единого вопроса, появившись в коридоре второго этажа, тускло освещенном газовыми светильниками.

— Кабинет здесь, — проговорила Элеонор, открывая дверь. — Минуту, сейчас зажгу свет.

Мисс Кастон переступила порог, чиркнула спичкой, и свет лампы выхватил из мрака ее точеную фигуру. Когда Элеонор подняла лампу, ярко вспыхнуло кольцо на указательном пальце правой руки. Драгоценный камень квадратной огранки я сначала принял за бледный сапфир.

— Вот она. Мистер Холмс, доктор Ватсон, вам видно?

На оштукатуренной стене, почти полностью закрытой книжными полками, выше человеческого роста нарисовали крупную красную пятерку.

— Видно. — Холмс подошел к стене и взял стремянку, с помощью которой мисс Кастон, вероятно, доставала книги с верхних полок. Он поднялся по ступенькам и внимательно осмотрел цифру. — Можно лампу поближе? Благодарю. Мисс Кастон, у вас чудесное кольцо.

— Да, в самом деле. Кольцо досталось мне от тети и было велико, но в Лондоне его подогнали под мой размер. Это голубой топаз. Меня, мистер Холмс, завораживает то, что на вид одно, а по сути — совсем другое.

— Ватсон, где вы? — (Я подошел поближе.) — Взгляните.

Пятерку нарисовали довольно крупно. Кое-где образовались потеки, похожие на окровавленные шипы. Холмс не сказал ни слова и спустился на пол.

— Это краска? — спросил я.

— Скорее, чернила.

Мисс Кастон кивнула и жестом указала на письменный стол. Там среди книг и газет стоял пузырек.

— Это мои чернила. Чем писали, тоже ясно, — тем канцелярским ножом.

— Да, на нем пятно. И еще одно на промокательной бумаге, куда нож положили.

Холмс подошел к окну и отодвинул бархатную портьеру. На улице опять шел снег. Мой друг распахнул окно и выглянул в мерцающий мрак.

— Кое-где плющ оторван от стены, — объявил он и высунулся чуть дальше. Снег залетал в кабинет и падал на пол. — А ниже он, как ни странно, цел. — Холмс выпрямился, лампа осветила его суровое лицо и блестящие глаза. — По-моему, незваный гость проник сюда с крыши, а не из сада. Один сук почти касается окна, но он очень тонкий.

— Этот человек — акробат! — воскликнул я.

Холмс отодвинулся от раскрытого окна.

— Или настоящий смельчак, — добавил он.

Побледневшая мисс Кастон смотрела на окно, пока Холмс не задернул портьеру. В кабинете стояла такая тишина, что тиканье часов на каминной полке казалось очень громким.

— А сейчас спать! — велел Холмс. — Завтра, мисс Кастон, будет тяжелый день.

Элеонор выглядела такой несчастной, что я проговорил, когда Холмс вышел из кабинета:

— Выспитесь хорошенько, мисс Кастон. Вы в самых надежных руках.

— Знаю, доктор. Спокойной ночи.

Наутро, после завтрака, Холмс послал меня в деревеньку Крауби. Мисс Кастон я не видел — вероятно, она любила поспать. Холмс, поднявшийся непривычно рано, хотел осмотреть спальню покойной мисс Кастон. Как он впоследствии рассказывал, комната была заурядной, даром что богато обставленной, с колокольчиком на веревке у камина и шторами со свагом.

В деревню я отправился далеко не в лучшем настроении, заметив, что ночной снегопад стер и зловещие буквы, и римскую пятерку у террасы.

Повсюду виднелись высокие пышные сугробы, так что прогулка получилась приятной и ободряющей. В буковых рощицах мелькали фазаны, на падубе блестели красные ягоды.

В сонной деревушке Крауби дома — некоторые мне очень понравились — стояли группами. Их было две-три, столько же улиц и развалины старой башни, где теперь гнездились птицы. Ни церкви, ни трактира. Единственным «общественным» местом была каменная поилка для лошадей.

Родители Вайна жили в домике неподалеку, но искать их или заводить разговор Холмс не велел, поэтому я побродил по улочкам и двинулся обратно.

Возвращался я в прекрасном настроении — как же иначе на свежем воздухе! Шагая по тропинке, я любовался видами: казалось, ничто не нарушает безмятежное спокойствие зимнего пейзажа.

Когда приблизился к дому, впечатление не изменилось. Величественный, с живописно дымящими трубами, он высился среди снегов.

Вайн, Рейнольдс и Нетти украшали столовую свежесрезанными ветками падуба. Елку тоже поставили, но еще не нарядили.

Холмс и мисс Кастон сидели в малой гостиной, и войти я решился не сразу. В камине полыхал огонь, на столе стоял кофейник. Холмс, судя по голосу настроенный весьма дружелюбно, рассказывал о давнем расследовании, а Элеонор завороженно слушала и время от времени задавала умные вопросы.

Наконец Холмс заметил меня, подошел и провел в гостиную.

— Я тут развлекаю мисс Кастон рассказом о нашем старом деле, о котором она не читала, хотя, по-моему, со всеми остальными знакома.

Пара часов до обеда пролетела быстро и незаметно. Я редко видел Холмса таким общительным, раскованным и умиротворенным. Полагаю, обаяние мисс Кастон покорило даже его. Но едва мы остались одни, Холмс изменился в лице, словно маску сбросил.

— Ватсон, этот чудесный дом — настоящая крысоловка, и в роли крыс — все его обитатели.

— Боже праведный, Холмс, о чем вы?

— Здесь целый заговор. Нельзя показывать, что мы в курсе.

— Мисс Кастон в опасности? — спросил я.

— О да, дорогой Ватсон, — процедил Холмс. — Думаю, да. Мы имеем дело с изощренным преступлением. Не теряйте бдительности и приготовьтесь действовать. Сейчас больше ничего сказать не могу, кроме того, что просмотрел бумаги покойной мисс Кастон и сделал очевидный вывод.

— Какой?

— Слова в письме с угрозой, которое прислали нашей клиентке, вырезаны из хранящейся здесь корреспонденции. Я разыскал источники всех слов, кроме одного. Думаю, еще немного терпения, найдется и он. Другие слова из счетов и писем, самое старое было написано в начале семнадцатого века, а злоумышленник безжалостно его уничтожил. Еще один момент: молодой Вайн очень обижен из-за увольнения своей возлюбленной Люси, бывшей служанки мисс Кастон.

— Возлюбленной?

— Да, Ватсон. Помните, как он отзывался о своей хозяйке? Мол, была очень строга.

— Потому что не отпустила его домой на Рождество.

— Причина, видимо, и в этом тоже. Но о строгости хозяйки он говорил в прошедшем времени и тут же упомянул увольнение Люси. Сказал, что зря за ней не последовал.

— Холмс, Люси не уволили. Она ушла по собственному желанию.

— Не совсем так. Утром во время дружеской беседы я поинтересовался у мисс Кастон, не нарушали ли Вайн с Люси дисциплину. Слукавить наша клиентка даже не пыталась — тотчас заявила, что такие проблемы возникали.

— Получается, у Люси и Вайна есть причина мстить?

— Вероятно, да.

— Почему мисс Кастон сразу об этом не сказала?

— Говорит, не считала Вайна и Люси способными на столь тонкую игру. А еще не хотела позорить девушку. Насколько я понял, мисс Кастон дала ей отличные рекомендации. Она считает, что недалекая служанка потеряла голову от любви, но в другом доме проявит себя с лучшей стороны.

— Очень в духе мисс Кастон! Какой тонкий ум, какое благородство!

Обед нам подавала одна Рейнольдс. Столовую уже украсили ветками падуба, и мисс Кастон объявила, что елку нарядит сама. Этим она и занялась после обеда, я ей помогал, а мрачный Холмс куда-то исчез.