Пашка из Медвежьего лога - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/48
- Следующая
- Глянь, кака крупна утка!
- Это у тебя, Пашка, от зависти зрачки расширились… - говорю я. -Впрочем, у тебя и такой нет.
- Ружье-то фальшивит, видать, не туда дробь бросает, или легкоранное: бью, бью - ни пуха, ни пера!
Пашка поднимается, и тут я замечаю какой-то подвох на его хитрющей физиономии. "Неужели обманул?!" - обжигает меня мысль Так и есть! Вижу, сзади, между широко расставленных ног, свисает до земли пара гусиных лап.
- А ну повернись!
- Гусенок так себе, маленький, на похлебку.
Пашка стоит невозмутимый, но выдают глаза. В них - торжество. Парнишка не спеша запускает правую руку под ватник, долго отвязывает от пояса птицу, перекинутую длинной шеей через левое плечо, поворачивается ко мне спиною, и из-под телогрейки вываливается на землю огромный гусь-гуменник.
- Вот это да!.. - вырывается у меня искренне. - Где же это тебе дурница попалась?
- Из табуна влет выбил! - не без бахвальства говорит он.
- Так уж и влет!..
Пашка делает вид, что не слышит моих слов, берет чирка, кладет рядом с гусем. В сравнении с гуменником он кажется крошечным, жалким трофеем.
- Из двух птиц похлебка будет куда с добром!
- Если не хватит, у меня еще гусь есть.
Этого Пашка никак не ожидал. Он испытующе смотрит на меня - не верит.
- Да, да, гусь и, пожалуй, покрупнее твоего. Так что ты не очень-то задирай нос.
- А где он?
- Пока на острове. Видишь серый ком? - Ах, на острове… - Парнишке как будто сразу полегчало. - Его еще надо достать, тогда считать гусем.
- А ты помоги.
Пашка деловито подходит к берегу, всматривается в густой сумрак, пробует пальцем воду.
- Ты не вздумай в озеро лезть!
- Нет надобности. Жулик мигом достанет, - уверенно отвечает Пашка.
Он отстегивает на собаке ошейник, бросает в сторону острова небольшую палку, кричит на оторопевшую собачонку, впервые попавшую на охоту.
- Жулик, возьми!.. Пиль!
- Жулик умоляюще смотрит на него. Чего бы он ни отдал сейчас, чтобы не лезть в холодную воду. Но Пашка проявляет упорство. Еще бросает палку, угрожающе кричит на собачонку. У той нет выхода: она осторожно, как балерина, переступает ногами, пробует войти в озеро, но тотчас же отскакивает назад. Ее начинает трясти.
- Жулик, хороший песик… - ласково начинает "дрессировщик" и, бросая палку к островку, кричит: - Возьми!.. Пиль!.. Я кому говорю!..
Жулик ложится на спину, поднимает лапы, сдается. На морде страх и унижение. Пашка ставит его на ноги, еще что-то бросает в озеро и сталкивает Жулика в воду. Тут уж ничего не поделаешь, и собачонка плывет к островку, прикрытому мраком ночи.
Стоим ждем. Втайне я, как мальчишка, радуюсь, что обстрелял Пашку: один к двум в мою пользу. Конечно, чирок не велика птица, но при данной ситуации - козырь. И страшно хочется, чтобы мой гусь оказался крупнее, тогда Пашка прикусит язык… И тут я краснею за свои мысли.
Внезапно, будто сигналя об опасности, слева кричит большой кулик, а позади за темной полоской ельника осторожно курлыкают журавли. Опять томительная тишина… До слуха долетает долгожданный шелест троелиста, тяжелое сопение, возня. Пашка облегченно вздыхает.
- Жулик, назад! - кричит он повелевающим тоном. Вместо ответа с острова доносится хруст костей.
Парнишка поворачивает ко мне лицо, искаженное недоумением, и, угрожая кулаком в сторону острова, кричит сколько есть силы:
- Жулик, назад!
- Назад! Назад!.. - кричим мы почти одновременно, но наши угрозы безнадежно молкнут в темноте.
Пашка вскидывает ружье, стреляет в воздух. Жулик в ответ лакает воду и опять принимается за гуся…
"Вот и обстрелял!" - с горьким сожалением думаю я.
- Оно, конечно… - начинает Пашка оправдываться. - Если бы я за каждую подноску давал Жулику сахар, как в цирке, он бы и не подвел. Но бабушка не согласна, говорит: "Нечего собак приучать, лучше сами лишний стакан сладкого чая выпьем". Вот и получилось…
- Прямо надо сказать, Пашка, скверно получилось. Зря извели гуся.
- Ничего, - успокаивает меня парнишка и, копируя дедушку, продолжает: -Завтра за мое почтение настреляем.
- Где тут настрелять! Видишь, не успели мы появиться, как с озера птицу будто ветром сдуло. Ей отдохнуть надо, а мы ее свинцом угощаем. Лет бы на пять отобрать у охотников ружья, пусть птица успокоится, расплодится…
Пашка растерянно молчит.
С озер доносится крик одинокой птицы.
Нас окутывает холодом широкая таежная ночь. Ее влажные туманы накрывают опустевшие озера. И земля, на которой мы стоим с Пашкой, кажется где-то далеко-далеко от людей, на краю материка.
Меня пугает ее отчужденность, ее безмолвие.
Молча шлепаем по заболоченному перелеску. В лужах зажглись небесные светлячки. Пашка озорно топчет их латаными сапогами, ломает вдрызг зеркальную гладь воды, как будто шагает по звездам. С такой добычей ему теперь хоть куда!
В жуткой темени исчезает старый беспокойный мир. Черное небо чертят огнистые метеориты, да сквозь ночь костер зазывно моргает, зовет…
Какая притягательная сила в этом ночном огоньке! Человека всегда тянет к нему, и жизнь его в лесу была бы безрадостной, если бы он потерял такого чудесного спутника, как костер.
Из тьмы обозначилась стоянка. На огне бушует чайник, гремя крышкой.
- Чего задержались?.. - со вздохом облегчения встречает нас Гурьяныч. -Думал, не пойти ли помочь донести уток, да услышал шаги.
А сам ощупывает меня любопытным взглядом, и на его лице вдруг появляется обидное разочарование. Но вот он видит за Пашкиной спиной гуся, радостно поднимает брови.
- Вот это да!..
Пашка не торопясь сбрасывает на освещенную костром землю добычу, отступает на два шага и, подбоченившись, ждет окончательной оценки.
- Скрадом? - спрашивает его обрадованный Гурьяныч.
- Влет! Будь второй ствол, еще бы сбил одного. Да, совсем забыл… - Он как бы между прочим запускает за пазуху руку, вытаскивает крупного шилохвоста и бросает его к гусю.
- Тоже влет?
Пашка не отвечает - достает из кармана гоголя.
- Маловато, дедушка, стало утчонки, видать, и правда извелась, -серьезно, как взрослый, рассуждает парнишка.
А я стою с чирком в левой руке и не знаю, что с ним делать. Бросить в общую кучу - Пашка не замедлит что-нибудь сострить…
- Вы присаживайтесь, в ногах правды нет. Сейчас ужинать будем, а уток сварим утром, - спохватывается Гурьяныч.
- Да, да, давайте ужинать. - И, направляясь к шалашу, я незаметно роняю своего чирка в Пашкину кучу.
Старик укрепляет на тагане котелок с каким-то варевом, сильно пахнущим перцем и чесноком, пододвигает к огню чайник и только теперь поднимает тяжелого гуся.
- Жирен! Поросенок, чистый поросенок!
- Это что! Дядя убил пожирнее, да Жулик съел, - перебивает его Пашка.
- И вы гуся убили?! - удивляется Гурьяныч и строго спрашивает у внука: - Что же ты смотрел?!
- Самому плыть боязно, ноги сведет.
- Так ты Жулика послал? Пашка молчит.
- А где он?
- На Горловом, гуся доедает. - Эка беда, како добро стравили собаке! -Старик
долго не может успокоиться.
Пашка - именинник. Еще не было у него такого длинного, такого утомительного и счастливого дня. Он усаживается между толстых корней ели и оттуда молча следит за всем, что творится на таборе. Но я замечаю, что-то беспокоит его, каким-то виноватым взглядом парнишка следит за Гурьянычем.
- Чего присмирел, намаялся? - спрашивает тот.
- Дедушка, - голос Пашки дрожит, - я нечаянно уточку убил… - И он, поднявшись, протягивает старику серый комочек.
- Как эта - нечаянно?.. - строго спрашивает Гурьяныч. - Тебе говорено: стрелять только селезней. Ежели не можешь, неча ружжо брать в руки. Она бы к лету сама десятой была, а ты ее убил. На что годится!.. В наказание утром на охоту не пойдешь, кашеварить будешь.
- Предыдущая
- 19/48
- Следующая
