Неубедимый - Лукас Ольга - Страница 53
- Предыдущая
- 53/67
- Следующая
— Жизнь так коротка! — воскликнул режиссёр. — А я трачу её на вас, бездари. Завтра последний день съёмок. Как получится — так получится. Сворачиваемся, быстро монтируем, озвучиваем — и на слёт бардовской песни. Как давно я там не был!
— А вы бывали на бардовских слётах, Порфирий Сигизмундович? — удивилась его помощница.
— Нет. Не бывал. Очень давно. В смысле — никогда! Не перебивай меня, а записывай за мной, через тридцать лет в мемуар тиснешь.
— Почему через тридцать, Порфирий Сигизмундович?
— А раньше я не умру. И не надейтесь, халтурщики! Больше, больше энтузиазма, Борис. Это ты с утра в завязке, а не твой персонаж!
«Вместе весело шагать по просторам!» — пели уже почти все.
Анна-Лиза и Джордж стояли за барной стойкой и словно из вип-ложи наблюдали за этим зрелищным шоу.
— Я потом всё равно сделаю отсюда ногами, — упрямо сказала Анна-Лиза. — Но сегодня я остаюсь.
— Сегодня — это целая жизнь, — ответил Джордж.
Нужный эпизод сняли, и съёмочная группа присоединилась к общему ансамблю. Гитару передавали из рук в руки. Елена Васильевна обнимала за плечи своих новых друзей — Слоника и Барбариску. Час назад они уговорили её ехать автостопом в Европу. «Ты только детям не говори, что мы автостопом, а то они переживать будут!» — заговорщицки шепнула Костина мать. Елена Васильевна пообещала молчать и сказала, что её подруга поможет с визами.
Отпустит же её Джордж в небольшой отпуск! Жизнь слишком короткая и интересная штука, чтобы тратить её на тревоги о Машкиной будущности. Тем более, что тревожиться особо и не о чем. Этот проходимец, её избранник Костя — уж точно не такой чокнутый, как его родители.
Дмитрий Маркин шагал по Невскому — уже миновал Аничков мост, Гостиный Двор и Казанский собор. Он старательно прислушивался к разговорам, но ветер доносил до него только обрывки фраз на иностранных языках. Причём на каких-то экзотических, часто неопознаваемых.
Он шагал, не обращая внимания на то, что с неба постоянно что-то капало, то усиливаясь, то прекращаясь, а зонтик он то ли где-то забыл, то ли надёжно спрятал, но это не беда, ведь у куртки, которую одолжил ему Джордж прекрасный капюшон, закрывающий половину лица. Щегольское пальто — подарок Эрикссона — неплохо смотрится, но в поисковые экспедиции лучше ходить в чём-то более практичном.
Большие и малые Конюшенные, малые и большие Невки проносились мимо. Не стоит там даже и искать ответ на загадку. А вот и Малая Морская. Бывшая Гоголя. Почему-то сразу вспомнилась начальная школа, перемены в стране и целый вихрь переименований. Удивительное коллективное путешествие в пространстве и времени: весь город заснул в Ленинграде, а проснулся уже в Санкт-Петербурге. Потом ещё несколько лет горожане путешествовали районами, проспектами и улицами, и только-только выученные названия надо было переучивать заново. Один старшеклассник-буквоед с разрешения директора школы устраивал младшим обязательные краеведческие экскурсии по переименованным улицам, а потом с пристрастием допрашивал малышню на классном часе.
Димка не ходил на эти экскурсии — предпочитал отстать от толпы орущих одноклассников и бродить в одиночестве по дворам. Но классного часа было не избежать.
И вот однажды наступило возмездие: краевед-зануда велел злостному прогульщику культурных мероприятий подняться с места и рассказать всему классу, что он усвоил из экскурсии по «литературным и бывшим литературным» улицам. Димка помнил только про Горького, у которого отобрали целый проспект, но хотя бы оставили в утешение станцию метро, да про Гоголя, который остался без собственной улицы, тогда как Пушкина и Жуковского такая участь миновала. Но эту, проверенную, информацию он решил приберечь напоследок. А начал он свой доклад с потрясающего откровения: «В 1991 году Кировскому проспекту вернули историческое название — Каменноостровский. В честь Николая Островского. Который был камень, а не мужик.»
Одноклассники грохнули. Потом они даже пытались дразнить будущего шемобора «Каменный Островский» но, отведав его крепких, как булыжники, кулаков, отстали.
И вот теперь, на пересечении Невского проспекта с улицей, некогда совершенно несправедливо отобранной у автора «Мёртвых душ» и «Петербургских повестей», уже большой и умный мальчик Дима зачем-то вспомнил эту давнюю историю. Покачал головой, хотел было идти дальше, но тут его внимание привлёк необычный снаряд, с огромной скоростью несущийся по тротуару. Снаряд всё приближался, и вскоре стало понятно, что это просто человек, который очень быстро перебирает ногами. Человек промчался мимо, завернул на Невский, и, не сбавляя скорости, припустил в сторону Казанского собора. Дмитрий Олегович успел только заметить толстые очки на носу у бегуна, да какую-то вышитую косынку на голове. То был Гумир, силой и волей букиниста отправленный к Даниилу Юрьевичу.
«Это твой родной город. Тут всегда так», — привычно успокоил себя шемобор и в задумчивости свернул на Малую Морскую.
По левую руку шумела какая-то стройка из разряда бесконечных. Из модного кафе выходили сытые, гладкие клерки, откушавшие бизнес-ланча и готовые к новым подвигам на ниве бюрократии. На закрытой будке, в которой починяют обувь, висел клетчатый тетрадный листок, на котором от руки было написано: «Мастер болен».
«Бедный окровавленный Мастер», — почему-то вспомнилось шемобору. Он остановился, достал из кармана куртки одолженный у Джорджа блокнот и записал туда: «Две книжные ассоциации подряд, на М. Морской». Потом перечитал остальные заметки. Бред, бред и бред, ничего не связывает их, никакой зацепки. Так и придётся вечно бродить по городу или сидеть в архивах в поисках решения задачи.
Он прошел ещё немного вперёд. Его внимание привлекла вывеска «Букинистическая лавка». Славная вывеска, вкусная. Оформители использовали буквы того же типа, из каких в Димкином детстве делали вывески «булочная». Аппетитные, как свежие бублики, желтовато-румяные литеры висели над входом. Чуть ниже на деревянной дощечке было выведено название — прописными буквами, местами стёршимися. Следуя правилу, которое он сам для себя установил, — идти вперёд, ко всему прислушиваться и присматриваться, всё примечать и запоминать — Дмитрий Олегович спустился пониже, чтобы разобрать надпись на дощечке, которая была похожа на самодельную мемориальную табличку. Шемобор уже ожидал, что там будет написано что-то вроде «В этой лавке с 12.00 до 13.00 обедает её хозяин». Но там было написано совсем другое.
— «Миргород», — прочитал он. — Мир-город.
Программа, запущенная Эрикссоном, заработала, завертелись колёсики.
«Первая часть вмещает в себя всё. «Мир» вмещает всё. В том числе и город, любой город. «Город» — вторая часть. «Миргород» — целое. Это город, маленький такой городок. Но Петербург, например, больше, чем Миргород. Потому вторая часть, «город» зачастую бывает больше целого, маленького городка «Миргород». Букинистическая лавка. Значит, названа не в честь города, а в честь книги. «Миргород» — так вроде назывался сборник повестей Гоголя. Того самого, у которого улицу отобрали. Ну, хоть лавку оставили, и на том спасибо. А если лавка в честь книги названа, то уж наверняка внутри лавки хотя бы одна книга «Миргород» найдётся. А? Всё сходится, что ли? Нет, ерунда.»
Подумав так, Дмитрий Олегович взялся за дверную ручку. Дверь словно только этого и ждала. В одно крошечное мгновение вместилось сразу несколько событий: шемобор открывает дверь, дверь захлопывается у него за спиной, наподдав ему под зад, он летит вниз, падает на пол…
— Это ещё кто такой? — отразился от стен властный голос.
— Я — Каменный Островский… тьфу ты… Сим-сим, откройся… Простите, упал, все мозги растерял…
— Так собирай их скорее да ступай сюда.
Пытаясь казаться простым, понятным и бесхитростным парнем, гость сделал несколько осторожных шагов в том направлении, откуда раздавался голос. Выйдя из книжного леса на полянку, он увидел прилавок, за прилавком — похожего на колдуна старца, листающего древние фолианты.
- Предыдущая
- 53/67
- Следующая
