Неубедимый - Лукас Ольга - Страница 39
- Предыдущая
- 39/67
- Следующая
Когда понимание грозилось выплеснуться на улицу, Джордж и Анна-Лиза разом поднялись на ноги и направились к чёрному ходу.
Джордж вспомнил о своих прекрасных концепциях и без всякой жалости вышвырнул их из головы. Находиться с кем-то в одном мире и находиться с ним в одном мире и вдобавок совсем близко — это не одно и то же. Находиться рядом — это вдвоём быть одним миром. Когда вы не рядом, можно обмениваться словами и утешать себя концепциями. Когда рядом — слова и концепции отступают, начинается жизнь, такая, какой она, должно быть, была в раю и какой она однажды снова станет.
Аня глядела им вслед. Что объединяет этих людей? Точно не любовь. Любовь — это крики, эмоции, объятия, особенно после долгой разлуки. Это напоказ, как у Алёнки с Ильёй из параллельной группы. Это сразу видно.
Но не слишком ли много в этой пьесе посторонних персонажей? Сердечный друг в пальто — раз. Но он, конечно, джентльмен и посторонится, когда поймёт, как Джордж и Аня подходят друг другу. Женщина-политик — два. Она не конкурентка на любовном фронте, но какую-то власть над ним имеет. Надо выяснить. Барменша в косицах — три. Вот за ней стоит проследить отдельно. Она-то и внушает главные опасения.
Шурик умчался в редакцию «Невских перспектив», на ходу выдумывая повод для разговора с Мишей Ёжиком. В кабинете стало пусто-пусто и тихо. Денис с удивлением отметил, что в тишине работается труднее. Без шуршания конфетных обёрток, шелеста страниц, разговоров запросто, наполняющих кабинет, когда там хозяйничает Шурик, — совершенно невозможно сосредоточиться на монотонной работе.
Денис отметил этот факт как курьёзный, решил, что всё дело — в привычке, и вышел в приёмную. Там-то тишина бывает разве что ночью.
Наташа, сидя за своей конторкой, тихо говорила по телефону, прикрыв трубку рукой. Она была словно журчащий ручей или, скорее, нимфа этого ручья.
Денис заварил чай и отошел к журнальному столику. Посмотрел на часы. Надо дать напитку настояться около пяти минут, после чего можно будет присесть на диван и выпить пару чашек.
Прибежал Виталик, без спросу приподнял крышку заварочного чайника, понюхал содержимое. Кивнул одобрительно, но всё-таки направился к кофейному автомату.
— Вредно для сердца так много кофе пить, — сказал Денис, обращаясь скорее в пространство.
— Для сердца вредно — страдать от разлуки с объектом обожания. А я уже час, если не больше, разлучен с моим любимым напитком! — был ответ.
Денис лишь снисходительно хмыкнул. Виталик слишком уж высокого мнения о своих коммуникативных навыках, а на деле — трепло гороховое. Вот и с букинистом не смог найти общий язык, тогда как он, Денис… Впрочем, постойте-ка. Денис так же, как Виталик, позорно провалил это задание. Отличие лишь в том, что хозяин по-разному отвлёк каждого из них от главной цели визита.
«Вот! — прокомментировал внутренний голос. — Он же сказал, что дело попалось трудное. А ты: «отвлекаться на мелочи», «думать о чём угодно», а сам хорош ли?»
Денис растерялся — внутренний голос прежде никогда не нападал на него так яростно. «Так ты раньше всегда сам исправлял свои ошибки. Ну-ка извинись!» Денис скрестил руки на груди, вцепился пальцами в предплечья так, что побелели фаланги. Нет, никогда, ни за что. Он умеет признавать свои ошибки. Уже признал. Внутреннему голосу это известно. Но извиняться перед Виталиком, тем более в присутствии Наташи, он не станет — слишком унизительно!
Словно услышав его мысли, Наташа закончила разговаривать по телефону и понесла документы на подпись шефу.
Техник отошел от кофейного автомата с полной чашкой кофе, сделал щедрый глоток, поперхнулся, закашлялся, слёзы брызнули у него из глаз. И перед таким человеком — извиняться?
Виталик подошел к Денису, поставил свою чашку рядом с его заварочным чайником, снял очки, вытер глаза подолом футболки, надел очки и тихо сказал:
— Как честный человек. И исключительно в рамках гуманитарной помощи отсталым племенам. Короче, я тебя прощаю.
— Прощаешь — за что? — высокомерно спросил Денис.
— Ну, я вижу, что тебе хочется попросить у меня прощения за букиниста. Ты-то думал, что дело пустяковое, просто я — дурак с мороза. А дело оказалось посложнее. Может так получиться, что и я, например, не дурак, а даже не хуже тебя. Но извиняться ты не станешь, так и будешь носить этот груз на сердце. А для сердца это вреднее, чем пить кофе вёдрами.
— С чего ты взял, что я не стану извиняться? — растерялся Денис. И даже руки расцепил.
— С того, что ты никогда не ошибаешься. А я, напротив, только и делаю, что ошибаюсь. Потому что я живу, а ты оцениваешь чужую жизнь. Ну, это не относится к теме нашего сегодняшнего урока.
— Урока?
— Конечно. Люди нужны друг другу либо для радости, либо для учёбы. Моё существование радости тебе явно не приносит. Значит — вариант номер два. Поэтому я прощаю тебя, и закроем тему. Ты по-прежнему правее меня на десять или двадцать ситуаций. Ты потерял только одно очко — это же чепуха, если принять во внимание тот факт, что скоро я снова по-крупному облажаюсь в твоих глазах. Но видишь, какое дело. Если бы ты не попросил у меня прощения — ты ведь попросил его у меня, верно?
— Будем считать, что да, — процедил Денис, но тут же поправился: — Я хотел сказать — прости меня. Букинист оказался действительно крепким орешком.
— То ещё орешище этот дед! Не представляю, как там бедный наш Гумир. Ну вот, ты попросил прощения, а я тут же тебя простил, потому что я милый и незлопамятный.
— А если бы я не попросил?
— А если бы не попросил, то завтра ты был бы впереди меня уже не на десять, а на девять ситуаций. Послезавтра — на восемь. А через некоторое время счет пошел бы в минус.
— А если бы я попросил прощения, а ты меня не простил?
— Тогда бы отсчёт минусов пошел у меня. Но и этого не случилось. Потому что для хорошего человека мне ничего не жалко. Даже прощения!
— Иногда мне кажется, что я тебя понимаю. А иногда…
— Это потому, что мы говорим на разных языках. Причём, заметь, их придумали не то что на разных планетах, а в разных галактиках. Они настолько отличаются друг от друга по смыслу, что кажутся схожими по звучанию. И в этом главная опасность.
— Это как «ложные друзья переводчика»? Одинаковые по звучанию слова двух языков, обозначающие разные вещи? Понимаю, понимаю.
— Возможно, это понимание — такая же иллюзия. Каждый человек — отдельная вселенная, и говорит он на своём собственном языке. Другой понимает его тем лучше, чем больше хочет понять.
— А если другой хочет, чтобы поняли его самого?
— Дохлый номер. Тот, кого ты сам не хочешь понять, вряд ли поймёт тебя в ответ. Ты повернулся к нему тёмной стороной. Его телескопы бессильны что-либо увидеть.
Денис почему-то вспомнил Дерезу. Как бы ни перепрыгивала она с темы на тему, с мысли на мысль, он всегда понимает её. Даже если она начинает говорить на невообразимой смеси молодёжного сленга и интернет-жаргона. Наверное, потому, что он хочет понимать её так же, как самого себя.
— Теперь я тоже начал опасаться за Гумира. — сказал он вслух, — Если книжный орешек нашел управу на каждого из нас троих — а ведь мы такие разные, — то и четвёртый вернётся ни с чем. А если старик бывает добрым через день, то дело может принять и вовсе скверный оборот.
— Теперь уже поздно опасаться. Он, наверное, уже там. — Виталик схватил чашку, залпом допил кофе и воскликнул: — Сегодня на ринге — книжный орешек против компьютерного терминатора! Вселенная замерла и ждёт результата битвы века!
Денис не улыбнулся, и вообще никак не отреагировал на эту фразу. Шутка не удалась. Да Виталику и самому было не смешно.
Анна-Лиза уехала в «Фею-кофею», а её ученица осталась в номере — отдыхать и готовиться к новой встрече с Бойцами.
Отдыхать — р-раз. Отдыхать — р-раз. Отдыхать, ну же!
Но уж больно интересно — как они там? Эти двое, которые подходили друг другу, как никто из тех, кого встречала в своей жизни Алиса. Да, она вмешалась в их историю. И не слишком удачно: обычно она не разрушала чужих отношений, напротив, привносила в них нечто новое. Появлялась, исчезала. А пара оставалась. В этом был особый шик: слизнуть с торта кремовую розочку, да так ловко, чтоб никто вокруг и не заподозрил, что розочка там когда-то была. А теперь напоминание об этой розочке мешало ей сосредоточиться. И, может быть, именно из-за этого она так до сих пор не врубилась, как всё-таки работает защита. Ей не было стыдно, разумеется: скорее, неловко. Как будто она выбежала на улицу в домашних брюках, без макияжа и с растрёпанными волосами, и попала на первые полосы газет.
- Предыдущая
- 39/67
- Следующая
