Основание и Империя [Академия и Империя] - Азимов Айзек - Страница 24

• Предыдущая
• 24/48
• Следующая

– Спасибо, – сказал незнакомец.

Торан положил бластер на стул рядом с собой.

– Надеюсь, теперь вы объясните, кто вы и зачем пришли.

Незнакомец не садился. Он был высок и широк в кости. На суровом лице с жесткими чертами казалась невозможной улыбка.

– Новости, а особенно невероятные, – сказал он, – распространяются очень быстро. На всем Калгане не осталось человека, который бы не знал, что людям Мула плюнули в лицо туристы из Фонда. Услыхав об этом, я удивился, потому что, кроме меня, здесь нет туристов из Фонда. Мы это легко проверяем.

– Кто «мы»?

– Мы. Например, я. Я знал, что вы живете в Ангаре: вы этого не скрывали. У меня есть способ проверить регистрационный журнал и отыскать нужный корабль.

Он резко повернулся к Байте и спросил:

– По рождению вы гражданка Фонда, не так ли?

– Неужели?

– Вы член демократической оппозиции, которую называют подпольем. Не помню вашего имени, но мне знакомо ваше лицо. Вы недавно вышли из организации; вас отпустили потому, что вы не слишком значительный член.

– Вы хорошо осведомлены, – пожала плечами Байта.

– Это правда. Вы бежали с мужчиной. Это, надо полагать, он?

– Мне кажется, мой ответ не будет иметь для вас большого значения?

– Нет, я просто хочу, чтобы мы лучше понимали друг друга. В неделю вашего поспешного отъезда паролем организации было: «Селдон, Хардин и свобода». Главой вашей секции является Порфират Харт.

– Откуда вы все это знаете? – неожиданно разъярилась Байта. – Его арестовали?

Торан попытался отодвинуть Байту за спину, но она высвободилась из его рук и подступила к незнакомцу. Тот невозмутимо продолжал:

– Никто не арестован. Дело в том, что подпольное движение охватывает очень широкий круг людей, многие из которых работают в самых неожиданных местах. Я капитан Хан Притчер из службы информации, член подпольной организации и глава секции.

Помолчав, он добавил:

– Можете мне не верить. Для вас лучше излишняя подозрительность, чем излишняя доверчивость. Впрочем, пора переходить к делу.

– Да, пожалуй, – сказал Торан.

– Позвольте, я сяду? Спасибо, – капитан сел, закинув ногу на ногу и перевесив руку через спинку стула. – Начнем с того, что ваше поведение меня озадачило. Я вижу, что вы не из Фонда, а из какого-то из независимых торговых миров. Впрочем, дело не в этом. Мне любопытно, зачем вы спасли этого клоуна? Вы рисковали жизнью.

– Не могу вам этого сказать.

– Хм… Так я и думал. Если вы ожидаете, что сюда под гром фанфар, барабанов и электрических органов явится Мул – напрасно. Мул не разменивается на подобные мелочи.

– Ах! – одновременно вскрикнули Торан и Байта, а Магнифико, весь обратившийся в слух, радостно вздрогнул.

– Поверьте профессионалу. Я сам пытался войти с ним в контакт, действуя гораздо более тонко, чем вы, но безуспешно. Этот человек не выступает перед публикой, запрещает себя фотографировать или изображать каким-либо другим образом. Его видят лишь самые близкие соратники.

– И этим объясняется ваш интерес к нам? – спросил Торан.

– Нет. Мне интересны не вы, а этот клоун. Он один из немногих, кто действительно видел Мула. Он мне нужен. Нужен, как доказательство… Я должен, наконец, пробудить Фонд от спячки!

– Так ли нужно его будить? – перебила Байта с неожиданной резкостью.

– И кому вы должны: подполью или тайной полиции?

И лицо, и взгляд капитана стали еще суровее.

– Мадам Революционерка, да будет вам известно; когда страну порабощают, гибнут и диктаторы, и демократы. Сейчас я согласен спасти наших диктаторов от более жестокого диктатора. Избавившись от него, мы легче справимся с ними – в свое время.

– Кто этот более жестокий диктатор? – настаивала Байта.

– Мул! Я узнал о нем кое-что, что заставило меня действовать осторожнее, и уже не раз рисковал жизнью. Пусть клоун выйдет. Не хочу лишних ушей.

– Магнифико, – сказала Байта, кивнув на дверь.

Шут молча повиновался.

Капитан заговорил, горячо, но тихо, так что Торану и Байте пришлось придвинуться к нему.

– Мул чрезвычайно проницательный руководитель, слишком проницательный, чтобы не понять и не оценить всех преимуществ личного общения с подданными. Если он предпочитает осуществлять свою волю через посредников, значит, на то есть причина. Она может состоять в том, что при выступлении Мула перед публикой может обнаружиться что-то такое, чего никак нельзя обнаруживать.

Притчер отмахнулся от вопросов и заговорил быстрее:

– Я побывал на его родине и говорил с людьми, которым знание могло стоить жизни. Многие уже поплатились ею. Те, кто остался, хорошо помнят малыша, родившегося тридцать лет назад, помнят, как умерла при родах его мать, как необычно проходило его детство… Мул не человек!

Слушатели отпрянули, подсознательно почувствовав опасность.

Капитан продолжал:

– Он мутант, и, как явствует из его успехов, мутация оказалась для него полезной. Я не знаю его возможностей и не могу сказать, в какой степени Мул является тем, что наши триллеры называют «супермен», но то, что он за два года прошел путь от хулигана до завоевателя планет, весьма красноречиво свидетельствует в пользу исключительных способностей Мула.

Неужели вы не понимаете, как это опасно? Мог ли Селдон предусмотреть возможность появления человека с уникальными биологическими свойствами в результате дефекта чьей-то хромосомы?

– Мне трудно вам поверить, – задумчиво протянула Байта. – Здесь идет какая-то сложная игра. Почему люди Мула не убили нас, если он супермен?

– Я говорил, что не знаю всех его возможностей. Возможно, Мул еще не готов выступить против Фонда и потому – что весьма разумно – не хочет поддаваться на провокации. Разрешите мне поговорить с его шутом.

Дрожащий Магнифико смотрел на большого, угловатого капитана с явным недоверием.

– Ты видел Мула собственными глазами? – медленно произнес капитан.

– Не только видел, сэр, а ощущал тяжесть его кулаков своим собственным телом.

– В этом я не сомневаюсь. Можешь описать его?

– Страшно даже вспоминать о нем, глубокоуважаемый сэр. Он человек очень мощного сложения. Рядом с ним даже вы покажетесь ничтожным. У него красные волосы, а сила… всей своей силой и всем весом я не мог разогнуть его согнутую руку, – все посмотрели на тощего Магнифико и улыбнулись. – Иногда, чтобы позабавить генералов или позабавиться самому, он подвешивал меня на одном пальце за пояс и заставлял читать стихи. Только после двадцатого стиха отпускал, да и то, если я точно соблюдал все рифмы, а иначе – начинай заново. У него огромная сила, досточтимый сэр, и он применяет ее с большой жестокостью. И глаза, сэр: никто не видит его глаз.

– Ну-ка, ну-ка…

– Он носит странные очки, сэр. Говорят, что они непрозрачные, потому что Мулу не нужны глаза. Он будто бы видит чем-то другим, и гораздо лучше, чем простые люди. Я слышал, – он перешел на таинственный шепот – что увидеть его глаза все равно, что увидеть смерть. Говорят, он убивает взглядом, сэр.

Магнифико обвел взглядом слушателей и, передернув плечами, добавил:

– Это правда. Клянусь жизнью, правда.

– Кажется, что вы правы, капитан, – вздохнула Байта. – Что будем делать?

– Давайте подумаем. Вы здесь ничего не должны? Взлететь можете?

– В любой момент.

– Значит, летите. Мул не хочет выступать против Фонда, но очень боится упустить Магнифико. Вас могут ждать, но у вас есть щит и, по-моему, вы быстрее, чем их корабли. Как только выйдете из атмосферы, летите на другое полушарие, а там максимально ускоряйтесь. Если вы улетите, спрашивать будет не с кого.

– Вы правы, – согласился Торан.

– Пожалуй, – холодно сказала Байта, – но что будет с нами, когда мы вернемся в Фонд?

– Что плохого может случиться с гражданами Калгана, изъявившими желание помочь Фонду?

Больше никто ничего не сказал. Торан повернулся к пульту.

Когда корабль удалился от Калгана на расстояние, достаточное для того, чтобы можно было совершить скачок, капитан хмуро сдвинул брови: ни один корабль Мула их не преследовал.

• Предыдущая
• 24/48
• Следующая