Чучело-2, или Игра мотыльков - Железников Владимир Карпович - Страница 50
- Предыдущая
- 50/57
- Следующая
— Ну курица! — зло сказала Глазастая. — Когда выйду из больницы, первым делом угоню у него колеса и разобью.
— Что ты! С ним лучше не связываться, — испугалась Зойка. — Он обязательно докопается, кто это сделал.
— А я не боюсь, — ответила Глазастая, — пусть докапывается. Поиграем в кошки-мышки, кто кого.
— Нет, что ты, Глазастая, не надо! Он страшный! От него всего можно ожидать. Вот послушай. Я не хотела тебе про это говорить, но раз так… Мы сидели с Лизой вдвоем. Было уже поздно, Костю ждали. И я ей говорю: «Теть Лиза, ну зачем вы Куприянова пускаете, он же — гад». Прямо так и бабахнула — гад! А я сидела спиной к двери, а она лицом. И вдруг вижу: она встает, глаза расширились от страха и смотрит мимо меня. Я тоже оглянулась… А в дверях… Куприянов. Стоит, ухмыляется. «Ты как вошел?» — спросила Лиза. «А там дверь была открыта, — ответил. — Вы, женщины, народ легкомысленный, не боитесь ни бандитов, ни жуликов. А между прочим, зря. Они не только в сказках живут». Подошел ко мне, потрепал по щеке и вдруг как ущипнет. Мне больно — я вскрикнула, а он рассмеялся.
А он все наврал про открытую дверь. Я точно помнила: когда заходила, дверь плотно закрыла и слышала, как замок щелкнул. Я обратила на это внимание, потому что когда я вышла, то в подъезде не горел свет, и мне показалось, что в темноте кто-то притаился. Ну точно. Я слышала чье-то дыхание, даже крикнула: «Тут кто есть?» Никто, конечно, не ответил, и только Лиза открыла мне, я сразу за двери. Значит, он стоял в подъезде, а когда я закрылась, отмычкой отпер, вошел и подслушал наш разговор. Так он знаешь что после этого сделал? Решил меня убрать!..
— Как — убрать? — не поняла Глазастая.
— Ну… убить, понимаешь?… Подстерег около дома, а когда я стала переходить улицу, рванул на меня машиной. Я еле отскочила. А он открыл двери и смеется. «Я, — говорит, — хотел тебя попугать…» Потом схватил меня за руку, как сжал и говорит: «Со мной лучше дружить, поняла?… Еще раз меня обзовешь гадом — кранты тебе…» Хлопнул дверью и уехал. А я и вправду почувствовала, что он может убить запросто. Так что ты, подруга, держись от него подальше.
— Это уж мое дело, — ответила Глазастая. — Ты меня предупредила, я намотала, а дальше разберусь сама. Ну, продолжай, а то скоро обход дежурного врача.
— Ладно, — заторопилась Зойка, — скоро конец… Костя вначале проявил себя нормально. Когда они вернулись из милиции, усадил ее на стул — ноги у Лизы не слушались, — стянул разодранные колготки, смазал колени йодом, напоил чаем и уложил в кровать. Вдруг спросил: «Тебя что, мент ударил?» Она ему ответила, что не помнит, вроде бы стукнул ее и орал: «Пьянь!» Тут Лиза рассмеялась, про «пьянь» — это у нее вроде как юморок. И тут, говорит Лиза, что-то в лице Кости дрогнуло, вроде у него слезы набежали, но он сразу же резко от нее отвернулся. Я считаю, это возможно, а ты?
— А я в этом уверена, — ответила Глазастая. — Слаб человек.
— Но это в нем мелькнуло и пропало… — вздохнула Зойка. — Он снова озверел, когда Лиза спросила: «Испугала я тебя?» — «Не обрадовала, — ответил. — Зачем ты это сделала?» Она промолчала. Ей вдруг стало стыдно, когда она вспомнила все, но призналась. «Я, — говорит, — хотела, как ты, все пройти. Ты, Костик, не сердись. Глупо. Моя жизнь — одна глупость».
Зойка замолчала. В ее ушах теперь беспрерывно стоял голос Лизы, нет, он был не жалостливый и не печальный, а какой-то проникновенный, звучал в Зойке и мешал ей спокойно жить.
— А потом, Глазастая, Лизок завела свой старый разговор, и он опять озверел. Говорит она ему вдруг, что, когда ее схватил мент, она поняла: можно жить! И он будет играть на саксофоне. Станет настоящим музыкантом. У него, говорит, вся жизнь впереди. И вдруг, как дурочка ненормальная вроде меня, запела: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, ты только надейся и жди!» Представляешь, как он озверел?! Заорал: «Ну ты непробиваемая!» Вскочил, схватил саксофон, распахнул окно, чтобы его выбросить.
— И выбросил?! — спросила Глазастая.
— Нет, не смог. Сунул Лизе саксофон и крикнул: «Продай его!.. И чтобы больше ни слова про это! Усекла?…» А тут я услышала через стенку, что он это орет, и думаю: надо сходить к ним, хотя мне и страшно. Но надо же чем-то помочь Лизе, не стукнет же он меня при ней. В общем, набираюсь храбрости, звоню. Сама трясусь. Прямо колотун. Но уже заранее приготовила улыбочку. А он открыл дверь, глаза бешеные, губы ползут вбок, кривятся, и дырка в зубах видна. Обычно он теперь никогда не разжимает губ.
— Он поэтому и не разжимает, чтобы дырку никто не видел, — догадалась Глазастая.
— Точно. Ты права… «Счас, — думаю, — порвет меня на куски». А он ничего, повернулся и ушел на кухню. А я вплываю в комнату. Вижу, Лизок лежит в кровати. Удивляюсь, спрашиваю: «Теть Лиз, вы что, заболели?» Я же еще не знала, что случилось, это потом она мне все выложила. А она не откликается, лежит в обнимку с саксофоном и укачивает его, как ребеночка. Я застываю, пугаюсь: что это она? Смотрю. Не шевелюсь, ничего не говорю.
А она качает, качает саксофон — вот так она укачивала Костю, когда он был маленьким. Вдруг слышу ее голос: «Зоя, не грызи ногти, ты же обещала». А я правда ей обещала, но я отключаюсь, грызу не замечая. Смотрю на нее: она манит меня пальцем. Подхожу, наклоняюсь, а самой страшно, она шепчет на ухо: «Посмотри, что там делает Костя? Только тихонько, чтобы он тебя не увидел». И отталкивает меня, чтобы я шла. Мне ее поручение не очень, но ползу. Заглядываю на кухню. Костя стоит у окна ко мне спиной. — Зойка замолчала. Она вспомнила, что тогда подумала, ей захотелось сказать об этом Глазастой. У нее от волнения перехватило дыхание, и она почему-то коротко, смущенно, стыдясь самой себя, рассмеялась, но все же решилась: — Ты не будешь смеяться, если я тебе что-то про себя расскажу?
— Не буду, конечно. Валяй, — ответила Глазастая.
— Костю мне стало жалко, когда я его увидела. Вот что… Плечи опущенные. Руки болтаются как плети. Нечесаный и нестриженый. Ну просто доходяга. А на затылке, в этот момент я заметила, — седая прядь. Представляешь? Подумала: он же сейчас один на всем белом свете. Тут я сразу забыла, как он мне отпустил оплеуху. Захотелось подойти к нему и прижаться, чтобы его боль перешла ко мне.
Зойка замолчала, пораженная собственным признанием, но она себя не осуждала, наоборот, ей стало как-то легко и радостно.
— Ты меня слушаешь? — спросила она.
— Слушаю, — почему-то мрачно ответила Глазастая.
— А что бы ты сделала на моем месте?
— Не знаю, — еще больше помрачнела Глазастая. — Ничего бы, наверное, не сделала. Постояла бы как дура и ушла.
— И я ничего не сделала. Вернулась к тете Лизе. Та уже встала, открыла шкаф, мы обе вздрогнули, когда он скрипнул, спрятала туда саксофон, накрыла его пледом, а мне сказала: «Ты уходи теперь, а я к тебе скоро приду и все расскажу».
И вправду пришла. Но только, представляешь, я ее не узнала! Всю жизнь ее знаю: она меня в коляске катала, час тому назад беседовала, а не узнала. Стоит передо мной незнакомка. Хочет войти в дверь, а я думаю: куда она лезет? Но тут она улыбнулась и стала похожа на бабу Аню, только молодая, а я же молодой ее никогда не видела. Тут я просекла. Полный обвал — это же Лизок так изменилась. Спрашиваю: «Теть Лиз, что с вами?» — «Со мной, — говорит, — произошло чудо». И снова улыбается, но как-то совсем по-новому, не губами, а словно светится.
Рассказывает: «Когда ты ушла, я стала ломать голову, как мне помириться с Костей, на какой козе к нему подъехать, думала-думала, ничего не придумала. Хожу по комнате из угла в угол, выкручиваю себе руки, а ничего придумать не могу. Поняла: достигла предела, погибаю! И вдруг столкнулась сама с собой — в любимом зеркале увидела собственный портрет в полной красе. Морда заплаканная, опухшая, ресницы потекли, румяна на щеках в подтеках, губы без помады белые, она их, проклятая, выела. Волосы слежались комком. Крокодил! Встретишь ночью — начнешь заикаться. Причесалась, тряхнула кудряшками. Схватила помаду, чтобы стереть печать милиции, морду протерла огуречным лосьоном, подкрасила ресницы, в общем, навела марафет по всем правилам. Старалась изо всех сил, чтобы Костик не испугался моего вида. Решила, что в порядке, и собралась с духом, чтобы пойти к Косте. Надо же было его успокоить, уложить спать, накормить.
- Предыдущая
- 50/57
- Следующая
