Осколок Вселенной [Песчинка в небе] - Азимов Айзек - Страница 4

• Предыдущая
• 4/45
• Следующая

– Ничего плохого мы не делаем. Мы же выполняем норму, хотя она рассчитана на троих работников? С чего тогда нас подозревать? Мы Грю даже из дому не выпускаем.

– Их могло навести на след инвалидное кресло. Тебе ведь пришлось покупать и мотор, и другие детали.

– Да не начинай ты снова, Лоа, Я тысячу раз объяснял, что покупал только стандартное кухонное оборудование. И какой смысл Братству посылать сюда тайного агента? Думаешь, они стали бы так изощряться из-за несчастного старого инвалида, как будто не могут прийти днем с ордером на обыск? Подумай сама.

– Ну, тогда, Арбин, – вдруг загорелась Лоа, – если ты правда так думаешь, а я надеюсь, что да, тогда он чужак. Не может он быть землянином.

– То есть как не может? Еще чего выдумала. Что делать гражданину Империи на Земле?

– Не знаю! Вдруг он совершил преступление там, у себя? А что? – ухватилась Лоа за свою идею. – Все сходится. Где ему скрываться, как не на Земле? Кто его тут будет искать?

– Это в том случае, если он вправду чужак. Чем ты это докажешь?

– Языка-то он не знает! Ты ведь не станешь отрицать, что ни слова не понял из того, что он говорит? Значит, он откуда-то с задворок Галактики, где говорят на своем диалекте. Я слышала, жителям Фомальгаута приходится заново учить язык, чтобы объясниться при дворе императора на Тренторе. Ты не видишь разве, что из этого следует? Если он иномирец, значит не зарегистрирован в Комитете Переписи Населения и регистрироваться ему там совсем ни к чему. Можем оставить его на ферме, пусть работает вместо отца, и нас опять будет трое, а не двое – впереди ведь новый сезон, а норму надо выполнять. Может помочь нам прямо сейчас, с уборкой.

И Лоа выжидающе уставилась на мужа, который пораздумав сказал:

– Ложись-ка спать, Лоа. Утро вечера мудренее.

Шепот прекратился, свет погас, и все в доме заснуло.

Утром разбирательством дела, в свою очередь, занялся Грю. Арбин обратился к нему, доверяя старику больше, чем себе.

– Все ваши беды оттого, Арбин, – сказал Грю, – что я числюсь в работниках и наша норма рассчитана на троих. Надоело мне быть причиной ваших забот. И так уж второй год зря живу на свете. Все, хватит.

– Да вовсе не в этом дело, – смутился Арбин, – Я не собирался тебе намекать, что ты нам в тягость.

– А, какая разница! Через два года перепись – так и так мне конец.

– По крайней мере, ты еще два года сможешь читать свои книги и наслаждаться отдыхом. С какой стати лишать себя этого?

– С такой стати, что других лишают. А вы с Лоа? Когда придут за мной, то и вас заберут. Что же я буду за человек, если растяну свою поганую жизнь такой ценой?

– Перестань, Грю. Нечего тут спектакли разыгрывать. Мы тебе сто раз говорили, что мы сделаем – заявим о тебе за неделю до переписи.

– Надуете врача?

– Дадим ему взятку.

– Хм-м. Пришелец-то удвоит вашу вину – вам придется скрывать и его тоже.

– Его мы отпустим. Космоса ради, зачем нам сейчас ломать над этим голову? У нас еще два года впереди. Что мне делать с этим человеком?

– Незнакомец, – задумался Грю. – Стучит в дверь, неизвестно откуда явился, говорит непонятно. Не знаю, что посоветовать.

– Он человек смирный и, кажется, напуган до смерти. Вреда от него не будет.

– Напуган, говоришь? А может, он слабоумный? И говорит не на чужом языке, а просто бормочет по-идиотски?

– Непохоже что-то, – обеспокоился Арбин.

– Ты говоришь так потому, что хочешь его использовать. Ладно, я скажу тебе, что с ним делать. Свези его в город.

– В Чику? – ужаснулся Арбин. – Это же верная гибель.

– Ничего подобного, – спокойно ответил Грю. – Вся беда в том, что ты газет не читаешь. Но я-то их читаю, к счастью для этой семьи. Так вот: в Институте ядерных исследований изобрели прибор, который будто бы усиливает способности человека к обучению. В воскресном приложении была об этом статья на всю полосу. Они приглашают добровольцев. Вот и сдай его, как добровольца.

Арбин решительно замотал головой.

– Ты с ума сошел. Не могу я этого сделать. Первым делом у меня спросят его регистрационный номер. Начнут разбираться – кто да почему, так и до тебя доберутся.

– Разбираться никто не будет. Ты все неправильно понимаешь, Арбин. Институту нужны добровольцы, потому что машина у них пока в опытной стадии, и несколько человек вроде бы уже погибло – поэтому я уверен, что вопросов задавать не будут. А если этот бедняге умрет, то ему, пожалуй, хуже, чем теперь, не будет. Дай-ка мне, Арбин, книжный проектор, поставь на шестую часть. И принеси газету, как только придет, ладно?

Когда Шварц открыл глаза, было уже за полдень. Сердце сжимала непрекращающаяся тупая боль – оттого, что он проснулся, а рядом нет жены, оттого, что исчез его мир.

Он уже испытал когда-то такую боль – вспышка памяти с осязательной четкостью вызвала перед Шварцем забытое прошлое. Он стоит мальчишкой в заснеженной деревне, и его ждут сани, чтобы везти к поезду, а поезд отвезет его на корабль.

Невыносимая тоска по привычному миру на миг сроднила Шварца с тем двадцатилетним парнем, который эмигрировал в Америку.

Тоска была слишком реальна – она не могла быть сном.

Шварц подскочил – над дверью мигнул свет и баритон хозяина дома произнес что-то. Дверь открылась, и Шварцу принесли завтрак – жидкую кашицу неизвестного происхождения, но чем-то напоминавшую кукурузную, и молоко.

– Спасибо, – сказал Шварц и энергично закивал головой.

Фермер что-то ответил и снял рубашку Шварца со спинки стула. Он изучил ее вдоль и поперек, обратив особое внимание на пуговицы, потом повесил обратно и отодвинул скользящую дверь ванной. Шварц впервые обратил внимание на теплую молочную белизну стен.

«Пластик» – сказал он себе, по-дилетантски довольствуясь этим всеобъемлющим понятием.

Еще он заметил, что в комнате нет никаких углов – плоскости переходили одна в другую плавно и закругленно.

Хозяин протягивал Шварцу его вещи, вполне определенными жестами предлагая ему умыться и одеться.

Шварц проделал это, пользуясь хозяйской помощью и руководством. Вот только побриться было нечем, а жесты вокруг подбородка лишь вызвали заметное отвращение у фермера. Шварц поскреб седую щетину и тяжко вздохнул.

Фермер привел его к маленькой, продолговатой двухколесной машине и жестом пригласил сесть. Земля замелькала под колесами, пустая дорога начала разматываться назад, и наконец Шварц увидел впереди низкие, белые, как сахар, здания, а вдалеке – голубую полоску воды.

– Чикаго? – с жаром спросил он.

Это была последняя вспышка надежды – то, что он видел, совсем не походило на Чикаго. Фермер ничего не ответил. И последняя надежда умерла.

Бел Арвардан, только что дав свое интервью об экспедиции на Землю, чувствовал себя в мире со всей сотней миллионов планет, составляющих Галактическую Империю. Речь шла не о том, чтобы завоевать известность в одном из секторов. Если его теория относительно Земли будет доказана, его имя станет известно на каждой планете Млечного Пути, которую заселил человек за сотни тысяч лет своей экспансии в космосе.

Первые высоты на пути к славе, эти горные пики науки, Арвардан завоевал рано, но не без борьбы, и, едва достигнув тридцати пяти лет, уже имел в ученом мире весьма скандальную репутацию. Все началось со взрыва, потрясшего стены Арктурского университета, когда в беспрецедентном возрасте двадцати трех лет Арвардан получил там диплом археолога. Взрыв – нематериальный, но оттого не менее мощный – грянул, когда «Журнал Галактического археологического общества» отказался опубликовать дипломную работу Арвардана. В первый раз за всю историю университета была отвергнута чья-то дипломная работа. И в первый раз за всю историю солидного научного журнала отказ был составлен в столь резких выражениях.

Неспециалисту показалось бы загадочным столь бурное возмущение, вызванное тоненькой сухой брошюркой под названием «О датировке артефактов сирианского сектора применительно к радиальной гипотезе происхождения человечества». Все дело было в том, что Арвардан объявил себя сторонником одной мистической гипотезы, относившейся скорее к метафизике, нежели к археологии. Она утверждала, что человечество зародилось на одной-единственной планете, откуда и распространилось постепенно по всей Галактике. Это была излюбленная теория фантастов того времени, которая на каждого уважающего себя археолога Империи действовала, как красная тряпка на быка.

• Предыдущая
• 4/45
• Следующая