Этот бессмертный - Желязны Роджер Джозеф - Страница 12

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая

– Шрин Штиго, каково ваше отношение к Ретурнистскому движению? Вы сочувствуете нашим целям? Или вы считаете это дохлым номером?

– Да, — сказал тот. — Я думаю, что уж если кто помер, то ему остается только порадовать того, кто будет его есть. Я уважаю ваши цели, но не вижу, как вам удастся их достичь. Почему ваши люди должны отказаться от нынешнего безопасного существования и вернуться сюда? Большая часть нынешнего поколения никогда не видела Землю, разве что по видео — а вы должны признать, что это зрелище не слишком вдохновляет.

– Я не согласен с вами, — сказал Дос Сантос, — и нахожу вашу позицию безобразно патрицианской.

– Такой ей и следует быть, — ответил Миштиго.

Джордж и обед появились почти одновременно. Официанты начали разносить блюда.

– Я хотел бы обедать один, за маленьким столиком, — обратился Дос Сантос к официанту.

– Вы здесь потому, что желали этого, — обронил я.

Он остановился на полуслове и украдкой взглянул на Рыжую, сидевшую справа от меня. Мне кажется, я увидел, как она почти неприметно покачала головой из стороны в сторону.

Дос Сантос изобразил на лице легкую улыбку.

– Простите мне мой латинский темперамент, — сказал он. — Мне не следовало надеяться за пять минут обратить вас в Ретурнистскую веру — и мне всегда с трудом удавалось скрывать свои чувства.

– Это заметно, — сказал я. — Хочется есть.

Он уселся напротив нас, рядом с Джорджем.

– Берите пример со сфинкса, — сказала Рыжая, указывая на гравюру, висевшую на дальней стене зала, — у которого долгие периоды молчания чередуются с редкими загадками.

Он стар, как время.

Глубоко почитаем.

Безусловно дряхл.

Он держит рот на замке и ждет.

Чего?

Кто знает?

В искусстве вы отдаете предпочтение монументальному, Шрин Штиго?

– Иногда, — ответил Корт, сидевший слева от меня.

Дос Сантос быстро оглянулся, затем опять посмотрел на Диану, но ничего не сказал.

Я попросил Рыжую передать мне соль. Ах, как мне хотелось высыпать содержимое солонки на нее, чтобы ей пришлось встать, — тогда я смог бы разглядывать ее в свое удовольствие, но вместо этого я посыпал солью картофель.

Действительно, берите пример со сфинкса!

Высокое солнце, короткие тени и жара — вот как это было. Я не хотел, чтобы пескоходы или скиммеры испортили картину, поэтому настоял, чтобы мы пошли пешком. До места было не так далеко, и для достижения задуманного эффекта я повел всех слегка кружным путем.

Мы прошли по кривой примерно милю, то в гору, то под гору. Поскольку наша дорога пролегала через несколько клеверных полей. Я отобрал у Джорджа его сачок для бабочек, чтобы избежать раздражающих задержек. Это было путешествие во времени вспять — над нами сновали яркие птицы (чирр! чирр!), и всякий раз, как мы поднимались на пригорок, вдали виднелась парочка верблюдов. (Их контуры словно были очерчены углем. Впрочем, хватит об этом. Кому какое дело до выражения верблюжьих морд. Это не волнует даже их самих — право, отвратные твари…) Приземистая загорелая женщина прошла мимо нас, с трудом таща на голове высокий кувшин. Миштиго что-то заметил по этому поводу своему карманному секретарю. Я кивнул женщине и произнес приветствие. Она поздоровалась в ответ, но кивать, конечно, не стала.

Уже успевшая взмокнуть Эллен непрерывно обмахивалась большим зеленым веером из перьев. Рыжая шагала, держась очень прямо, над верхней губой выступили капельки пота, глаза прятались за потемневшими до предела стеклами защитных очков. Наконец, мы взобрались на последнюю невысокую горку.

– Смотрите, — сказал Рамзес.

– Матерь Божья! — воскликнул Дос Сантос.

Хасан пробормотал что-то невнятное.

Рыжая глянула в мою сторону и тотчас же отвернулась. Темные очки мешали мне разглядеть выражение ее лица. Эллен продолжала обмахиваться веером.

– Что они делают? — спросил Миштиго. Я впервые видел его искренне удивленным.

– Как что? Разбирают великую пирамиду Хеопса, — ответил я.

Вопрос, который вертелся у всех на языке, через некоторое время задала Рыжая:

– Зачем?

– Как вам сказать, — начал я, — в округе ощущается некоторый дефицит строительных материалов, ведь в Старом Каире все радиоактивно, — и они добывают материалы, растаскивая по частям этот образчик стереометрии.

– Но они оскверняют памятник минувшей славы человеческого рода, — воскликнула она.

– Нет ничего дешевле минувшей славы, — заметил я. — Нас заботит настоящее, и именно в настоящем им нужны материалы.

– И давно это началось? — спросил Миштиго.

– Мы начали демонтаж три дня назад, — ответил Рамзес.

– Что дает вам право это делать?

– Демонтаж санкционирован Департаментом Искусств, Памятников и Архивов Управления Земли, Шрин.

Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно блестели.

– Вы! — сказал он.

– Я глава этого департамента, это верно.

– Почему никто больше не слышал об этой вашей затее?

– Потому что теперь сюда приезжают очень немногие, — объяснил я. — Это еще один хороший повод разобрать пирамиду. В наши дни на нее не слишком часто смотрят. У меня есть право санкционировать такие акции.

– Но я добирался сюда из другого мира, чтобы ее увидеть.

– Тогда смотрите поскорее, — сказал я ему. — Она тает быстро.

Он повернулся и посмотрел.

– Очевидно, вы совершенно не представляете себе ее истинного значения. Или, если представляете…

– Напротив, я точно знаю, чего она стоит.

– …И эти несчастные, — он возвысил голос, обозревая сцену, — которые работают там, внизу, под жгучими лучами вашего ужасного солнца — они трудятся в крайне примитивных условиях! Вы что, даже не слыхали о существовании подъемно-транспортных механизмов?

– Конечно, слышал. Это дорого. Все эти люди сами вызвались здесь работать за символическую плату — и «Экторз Эквити» не позволил нам применять плетки, несмотря на то, что люди сами это предлагали. Все, что мы можем, — это щелкать плетками в воздухе около работающих.

– Что это за «Экторз Эквити»?

– Профсоюз актеров. Хотите увидеть технику? — Я сделал жест рукой. — Посмотрите вон туда, на горку.

Он посмотрел.

– Что там происходит?

– Мы ведем запись на видеопленку.

– Чего ради?

– Когда работа закончится, мы собираемся отредактировать запись, сократив ее до приемлемой длины, и воспроизвести ее в обратном направлении. Назовем, наверное, так: «Строительство Великой пирамиды». Сгодится, чтобы посмеяться — и чтобы подзаработать. Ваши историки все время теряются в догадках относительно того, как мы ее построили. Может быть, наша лента их порадует. Я решил, что лучше всего здесь подойдет вариант ГСПН.

– ГСПН?

– Грубая сила и полное неведение. Вы только посмотрите, как они переигрывают: ходят следом за камерой, ложатся и сразу встают, когда она поворачивается в их сторону. В окончательном варианте они будут кишеть на всей площадке как муравьи. Но ведь это первый земной фильм за долгие годы.

Они по-настоящему взволнованы.

Дос Сантос разглядывал оскаленные зубы Рыжей и напряженные мускулы у нее под глазами. Затем он взглянул на пирамиду.

– Вы сумасшедший! — заявил он.

– Нет, — ответил я. — Отсутствие памятника само может быть в некотором роде памятником.

– Памятником Конраду Номикосу?

– Нет, — сказала Рыжая. — Деструктивное искусство существует так же безусловно, как и креативное. Думаю, что он затеял нечто подобное. Он играет в Калигулу. Может быть, я даже понимаю почему.

– Благодарю вас.

– Не радуйтесь. Я сказала «может быть» — художник делает это с любовью.

– Любовь — это ненависть с отрицательным знаком.

– «Я умираю, Египет, умираю», — сказала Эллен.

Миштиго рассмеялся.

– А вы, Номикос, покруче, чем я думал, — заметил он. — Но вы не незаменимы.

– Попробуйте-ка уволить служащего — особенно меня.

– Это может оказаться проще, чем вы думаете.

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая