Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 6

Принадлежа к духовному сословию, являвшемуся верной поддержкой самодержавию, они в то же время всей душой желали служить бедным и страждущим. В дневниковых записях во время пребывания о. Николая в России много раз упоминается отец Никандр, трудившийся на благо нуждающихся евреев в Петербурге (см., например, Дневник от 8 января 1880 года). Близкий друг о. Николая отец Иоанн Демкин организовал богадельню для бесприютных детей и стариков (см. Дневник от 24 сентября 1879 года). Эти люди были молодыми представителями поколения, которое отличалось возвышенными идеалами и жаждой практической деятельности.

Один из наиболее известных представителей «шестидесятников» от интеллигенции, Н. А. Добролюбов (1836–1861), родился в том же году, что и о. Николай, также в семье священнослужителя, и также учился в духовном училище. Добролюбов метался между благочестивой верой и сильными сомнениями, в семнадцать лет бросил духовное училище и в конце концов стал публицистом, подвергавшим критике застой в российском обществе. В истории литературы Добролюбов оценивается как своего рода диссидентствующий интеллигент, находящийся в противостоянии с Православной Церковью. Однако молодые критики и академисты, жившие в одну и ту же эпоху, несомненно, разделяли идеализм, критическое отношение к современной ситуации, надежды на возрождение России. Скорее всего, о. Николай, Благоразумов и другие читали работы Добролюбова. О. Николай пишет в своем Дневнике: «Чтение критики из „Обломова” возбудило решение вопроса: служить Богу или миру? Причем твердым ответом поставлено было первое; а скоро за сим пришедшая из Синода бумага в Академию (21 октября/3 ноября 1907 года). Велика вероятность того, что „критика из «Обломова»”, которую читал о. Николай, — это статья Добролюбова „Что такое обломовщина?“ (1859)».

На восьмой год после своего приезда в Японию, в феврале 1869 года, о. Николай публикует в российском православном журнале «Христианское чтение» пространный очерк под заголовком «И в Японии жатва многа… Письмо русского из Хакодате». В нем он пишет: «8 лет тому назад я заявил желание занять место при здешнем консульстве тоже с миссионерскою целью (да и кто бы из–за академической парты решился ехать сюда только для того, чтобы раз в неделю отслужить — зачастую в совершенно пустой церкви, так как здесь русских православных и с младенцами не больше десятка?) Тогда же, кстати, много говорено было о необходимости миссионерской академии в России и даже, если не ошибаюсь, приступлено к основанию ее, так что я мог надеяться, что в случае нужды, не останусь здесь один».

Очевидно, что в религиозных кругах тогда распространилось ощущение грядущей новой эры, усилилась тенденция проповеди православия за рубежом, и даже родился замысел создания миссионерской академии для воспитания проповедников. В 1865 году было основано Православное Миссионерское общество, что также говорило о религиозном подъеме в России в ту эпоху. Вдохновленный такими веяниями времени, о. Николай отправляется в Японию с надеждой, что «не останется один».

Получив должность настоятеля консульской церкви, Иван Касаткин 23 июня 1860 года принял монашеский постриг с именем Николай, а 30–го рукоположен в сан иеромонаха. 1 августа 24–летний иеромонах Николай отправился в Японию. Это было долгое путешествие на Восток через Сибирь, во время которого приходилось покупать повозки и нанимать возничих, а порой править и самому.

«В то время не было, как сейчас, сибирской железной дороги, поэтому ехать приходилось на телегах, часто не останавливаясь и ночью. Продолжая путь таким образом, в конце августа он наконец добрался до Иркутска, столицы Сибири, переправился через Байкал, прибыл в Читу, оттуда доехал до станции Сретенск и водным путем по Амуру к концу сентября с большим трудом добрался до Николаевска. Однако уже наступили сильные холода, к тому же водный путь покрылся льдом, морское сообщение с Японией оказалось перекрытым, поэтому пришлось остаться на зиму здесь», — пишет священнослужитель Японской Православной Церкви протоиерей Симеон Мии, вероятно, слышавший рассказ об этом из уст самого о. Николая (Сэйкё Дзихо — «Православный вестник», 1927, февраль).

Это примерно такое же путешествие, которое проделал 30 лет спустя, в 1890 году, Чехов по пути на Сахалин. (Строительство сибирской железной дороги началось в 1891 году, а закончилось в 1903 году).

В Дневнике за 1895 год о. Николай так вспоминает свое путешествие по Сибири в молодые годы: «Тридцать пять лет тому назад, когда я ехал в Японию, в одном месте, в Сибири, с прелестным видом зеленого четвероугольного поля на скате горы, налево, мне мелькнула мысль: хорошо бы навешивать человеку кресты, когда он кончает воспитание и вступает в жизнь и потом, по мере исполнения человеком своих служб, снимать с него кресты, так чтобы он ложился в могилу с чистою грудью, знаком, что исполнил возлагавшиеся на него надежды, насколько Бог помог ему. Это было бы, по крайней мере, разумней. Я теперь совершенно тех же мыслей» (26 июня/8 июля 1895 года).

Это кристально чистое и в то же время сильное по накалу чувство призвания на свое служение не покидало о. Николая всю его жизнь.

Итак, в ожидании кораблей в Японию о. Николаю пришлось зимовать в Николаевске.

К счастью, здесь он встретился с уже находившимся в преклонных летах епископом Иннокентием, имевшим богатый опыт миссионерства на Аляске и также коротавшим здесь зиму.

Иннокентий посоветовал ему «перевести священное писание и молитвослов на язык новообращаемых туземцев с тем, чтобы православие укоренилось в их культуре». Для готовящегося к Японии и еще неискушенного в миссионерстве о. Николая это, должно быть, стало настоящей программой действий. В годы своего пребывания в Хакодате о. Николай с невероятной энергией занимается изучением японского языка (в особенности «камбуна» — китайских текстов, изданных со специальными пометами для того, чтобы текст стал понятен японцам), а также с большим усердием и упорством изучает историю Японии. Думается, что здесь сыграли свою роль и наставления епископа Иннокентия. Его позиция, что «православие должно укорениться в местной культуре», говорит о том, что он учил уважать культуру страны, где ведется миссионерская деятельность.

62–летний ветеран с большой заботой отнесся к 24–летнему юноше, у которого все было еще впереди, и даже собственноручно скроил ему новую рясу, поскольку старая, академическая, была недостаточно солидной. «Поедешь туда, все будут смотреть, какой–де он, что у них за священники. Нужно сразу внушить им уважение», — говорил преосвященный будущему миссионеру, посылая его за бархатом (С. А. Архангелов. Наши заграничные миссии. СПб., 1899).

2/14 июля следующего, 1861–го, года иеромонах Николай прибыл на русском военном корабле «Америка» в Хакодате. Едва открывшись для внешних сношений в конце эпохи Токугава, Хакодате уже был оживленным портовым городом, поприщем активной деятельности японцев из разных частей страны и иностранцев со всех концов света, одним из маленьких центров международной культуры наряду с Нагасаки и Канагава. В этот японский город и прибыл после долгого путешествия 25–летний русский миссионер.

Однако сразу после своего приезда о. Николай, кажется, пережил глубокое разочарование. Он так рассказывает об этом своему сотруднику Сергию (Страгородскому), позже присоединившемуся к миссионерской деятельности в Японии: «Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении, как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот проснется в ее тьме весть о Христе, и все обновится. Приехал, смотрю — моя невеста спит самым прозаическим образом и даже и не думает обо мне» (Архимандрит Сергий. На Дальнем Востоке: письма японского миссионера. 1897).

С такой пылкой решимостью выполнить свой долг приехал молодой миссионер в Японию.