Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 13

Видя ликующих японцев, он понимал, что их радость естественна и резонна, но в то же время глубоко скорбел о том, что его отечество терпит поражение. Из–за этого он даже вынужден был отказаться от участия в общественном богослужении. Патриотизм о. Николая — не что–то абстрактное или идеологическое. Это чувство глубоко укорененное в его душевной и физической природе.

Получая известия о сплошных поражениях России, о. Николай записывает в своем Дневнике следующие горькие слова о любимой родине: «Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения — поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс — коллекция обезьян — подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис — до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?» (18/31 июля 1904 года).

Когда в мае 1891 года произошел «инцидент в Оцу», [2] правительство Японии попросило о. Николая о посредничестве между Царевичем Николаем и японскими властями. Как хорошо показывает этот случай, о. Николай был своего рода мостом, соединявшим Японию и Россию в период Мэйдзи. Дневники о. Николая во время русско–японской войны также свидетельствуют о его неутомимой деятельности в качестве связующего звена между Японией и Россией.

Общее количество русских офицеров и солдат, взятых в плен в русско–японской войне, составило внушительную цифру в 72 тысячи человек. Военнопленные отправлялись в лагеря, которых по всей Японии насчитывалось около тридцати. В этой ситуации о. Николай прилагал все усилия для «религиозного утешения» русских воинов: мобилизовав всех японских священников, владевших русским языком, он направил их в лагеря военнопленных. Практически остановив миссионерскую деятельность среди японцев, о. Николай, поддерживая связь с посольством Франции в Японии и японскими военными властями, посвящал все свое время исполнению просьб, с которыми к нему обращались в письмах военнопленные и их родственники в России. Офицерам он посылал книги и газеты на русском языке, а неграмотным солдатам, радуясь, что они изъявляют желание научиться читать и писать во время плена, в большом количестве отправлял карандаши и тетради.

Кстати говоря, Япония, ощущая пристальное наблюдение за ходом войны со стороны развитых стран — Европы и Америки — и желая показать себя «цивилизованной страной», старалась обращаться с русскими военнопленными очень гуманно. Так, в лагере в Мацуяма на о. Сикоку, где находилось в неволе около 6 тысяч человек, разрешалось получать денежные переводы с родины, обменивать их на японские йены и пользоваться ими. Офицеры могли свободно покидать территорию лагеря, снимать дом или квартиру. Они любили развлечения, часто кутили в ресторанах с участием гейш, а гостиница с горячими источниками («онсэн») в Дого благодаря русским военнопленным даже пережила невиданный за свою историю расцвет.

Российский Император Николай II через французского посланника в Японии направил епископу Николаю приказ об обеспечении «религиозного утешения» для русских военнопленных, оказавшихся в Японии (24 марта/6 апреля 1904 года). А российский Синод отправил для военнопленных 129 посылок с книгами на русском языке. Эти факты стали впервые известны благодаря Дневникам св. Николая.

Однако о. Николай трудился на благо военнопленных не по приказу. Его служение имело различные формы: он в большом количестве отправлял находящимся в лагерях русским офицерам ободряющие письма, на Рождество для утешения пленных посылал к ним молодых преподавателей семинарии с «волшебными фонарями». Конечно, в основе его деятельности лежало сострадание к своим соотечественникам, потерпевшим поражение и оказавшимся в плену у вражеской Японии, но в то же время он делал это не только ради самих русских.

Вот что пишет об этом сам святитель: «Усердное служение наших священников у военнопленных и хорошее обращение японцев с военнопленными вообще немало принесут пользы для Японской Православной Церкви и для сближения Японии с Россиею вообще: больше тысячи пленных, вернувшись, разойдутся в тысячи мест России и везде молвят доброе слово о японцах и Японской Православной Церкви» (23 июля/ 5 августа 1904 года).

Также в письме к обер–прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву о. Николай просит его передать Императору, как хорошо японцы обращаются с русскими военнопленными (4/27 января 1905 года).

Получив от томского епископа письмо с просьбой прислать для находящихся в Томске японских военнопленных книги на японском языке, о. Николай сразу же отсылает большое количество японских Библий. А когда из России приходит просьба отца солдата, погибшего при Порт–Артуре, узнать хотя бы от японцев обстоятельства гибели сына, он старается удовлетворить и эту просьбу.

Таким образом, со страниц Дневника перед нами предстает образ о. Николая, который прилагал все усилия для того, чтобы не оборвать нити, связывающие Японию и Россию.

Русские военные, вернувшиеся на родину после заключения мира, много рассказывали о своем пребывании в Японии. Солдаты хвалили японских врачей и медсестер, которые ухаживали за ними, а среди офицеров были и такие, кто выпустил о своем японском опыте объемистые книги с фотографиями, — например «646 дней в плену у японцев» Г. Г. Селецкого (1910) или «В японской неволе» Ф. П. Купчинского (1906).

Война, оставившая такое благоприятное впечатление у военнопленных, наверное, редкость.

Сразу после окончания русско–японской войны, в июне 1906 года, японский писатель Рока Токутоми совершил путешествие в Россию. Он рассказывает о том, что благодаря военнопленным, вернувшимся из Японии, среди русского народа распространилась репутация о японцах как о «хороших, добрых людях» (Рока Токутоми. Путевые заметки. 1906).

Не только во время русско–японской войны — всю свою жизнь о. Николай последовательно стоял на позиции, что Япония и Россия — страны, которые не должны подвергать опасности основные условия существования друг друга. Он убеждал представителей научных кругов в России в необходимости многогранного изучения Японии, принимал мальчиков из России для обучения с тем, чтобы в будущем они стали переводчиками, а также посылал на учебу в Россию способных японских семинаристов. Для русских, приезжавших в Японию с целью научных исследований, о. Николай был своего рода принимающей стороной и научным руководителем. Так, известный ученый–японист Д. М. Позднеев пишет: «Можно без преувеличения сказать, что все приезжающие в Токио и вообще в Японию русские пользовались постоянным содействием покойного архиепископа и его учеников. Это факт всем нам хорошо известный» (Позднеев Д. М. Архиепископ Николай Японский. 1912). Читая Дневники, можно часто встретить подтверждающие эти слова записи о различных посетителях, которые приходили к о. Николаю.

Русские генералы и представители Красного Креста, приехавшие в Японию сразу после окончания русско–японской войны с целью репатриации русских военнопленных, также прежде всего в Токио посещают о. Николая и просят его о разных услугах. Даже агитатор, приехавший из России для распространения революционных идей среди русских военнопленных, посчитав о. Николая полезным для своей деятельности человеком, старается завязать с ним связь.

В эпоху Мэйдзи в Японию кроме православия проникли такие христианские конфессии, как католицизм, различные направления протестантства, а также англиканские церкви Великобритании и США (последнюю о. Николай в своих Дневниках называет «американской епископальной церковью»). Из этих конфессий с о. Николаем в тесных отношениях находилась Англиканская церковь.