Мифы Древней Греции (др. илл.) - Успенский Всеволод Васильевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая

— Ну что же, отец? — сказал наконец юноша. — Что хотел ты поведать мне?

Кентавр помолчал несколько мгновений.

— О Язон, сынок! — промолвил он затем, и эхо подхватило отголоски его речи. — Настал день, которого я давно боялся. Но он не мог не прийти. Ты должен узнать всё. Ты должен узнать, кто ты таков и что тебе надо теперь делать…

Так вот, Язон. Недалеко отсюда, на берегу моря, стоит богатый город Иолк. Много лет назад построил его тут мудрый Кретий, брат Орхоменского царя Афаманта. Боги благословили его дела. Город вырос и процвёл, и Кретий, умирая, вручил власть над ним своему сыну Эсону. Эсон должен был царить в Иолке по праву и закону. Но случилось так, что пасынок Кретия, Пелий, восстал против своего брата, свергнул его с престола, отнял у него власть и сам стал царить над Иолком. Несчастный же Эсон, скрываясь от злобного брата, поселился на окраине города, приняв другое имя, и до сих пор живёт там в нищете и неизвестности. Ты слышишь, сын мой?

— Я слышу всё, отец! — сказал Язон. — Прости моё невежество: это тот Афамант, сына которого унёс за море золотой овен?

— Тот самый, Язон. Что скажешь ты на это?

— Я думаю, отец! Но я никак не пойму, зачем мне знать о несчастье Эсона?

— Клянусь моим бессмертием, Язон, ибо ты знаешь, что я бессмертен! Тебе надо услышать об этом. Так слушай же!

Спустя немного лет у Эсона родился сын. Эсон побоялся растить мальчика у себя в Иолке: он думал, что жестокий Пелий может убить его. Он распустил слух, будто ребёнок умер, едва родившись. Он даже справил по нём пышные поминки. Когда же стемнело, он запеленал мальчика в белое полотно, взял его на руки и понёс в лесистые ущелья горы Пелиона. Он знал, что там обитает старый кентавр Хирон, друг всех обиженных. И вот он принёс сына Хирону.

— И добрый, мудрый Хирон взял от него мальчишку? — улыбнувшись, спросил юноша.

— Да, он взял этого мальчика, — отвечал кентавр, — он взял его в свою пещеру и вырастил и воспитал среди других кентавров, и полюбил его, как родного… И — слушай меня хорошенько — по просьбе отца он назвал своего воспитанника Язоном…

Кентавр ещё не успел договорить, как юноша спрыгнул с камня. Глаза его засверкали, лицо побледнело.

— Отец мой, возможно ли это? Это был я? — вскричал он. — Значит, я сын Эсона? Отец мой… Теперь я вижу, что мне надо делать. Я должен предстать перед Пелием… Я должен вернуть отцу его царство!..

При этих его словах старый кентавр с шумом поднялся на ноги.

Испуганный Ферсандр отпрянул назад и притаился в кустах. Когда же наконец он осмелился вновь глянуть на дорогу, на ней уже никого не было.

Тогда хитрый пастух неторопливо пошёл было в глубь леса.

Но, отойдя немного, он вдруг остановился, оперся на посох и взял в руку свою редкую бороду. Прищурив глаза, шевеля беззубым ртом, он долго стоял так совершенно неподвижно. Он размышлял о чём-то.

— Ноги юноши легче, чем ноги старца! — усмехнувшись сказал он. — Но старец знает ближнюю дорогу в Иолк, а юноша нет. Значит, старец первым войдёт во дворец Пелия и расскажет ему про всё, что видел и слышал. И — как знать? — может быть, тогда Пелий сделает его пастухом царского стада… Думаю — сделает!..

Он осмотрел своих коз, разбудил мальчугана-подпаска, сказал, что он вернётся лишь завтра к вечеру, велел остерегаться волков и змей и ушёл извилистой каменистой тропою через гору…

В тот же день, в полуденное время, дряхлая старуха нищенка сидела на берегу быстрой горной реки, текущей вниз со склонов Пелиона. Солнце пекло, мухи кружились над ней, а по дороге никто не шёл. Сама же старуха без помощи боялась идти вброд через бурную речку.

Наконец неподалёку зашуршали кусты, и из них вышел на берег старый пастух с длинным посохом в руке, с кожаным мешком за плечами. Едва выйдя на дорогу, он остановился, зорко оглядел её в обе стороны из-под руки и усмехнулся.

— Здравствуй, старая! — крикнул он нищей. — Давно ты сидишь тут? Скажи мне, не проходил ли через этот брод юноша, прекрасный, как бог Гермес, в пёстрых сандалиях и в барсовой шкуре, накинутой на одно плечо? Нет? Хорошо. Но всё же мне надо торопиться. — И он стал спускаться к воде.

— Помедли, пастырь! — заговорила вслед ему старуха, кряхтя и стараясь встать. — Не уходи один. Ты крепче меня, у тебя посох. Помоги мне перебраться через поток…

Но пастух даже не замедлил шага.

— Куда тебе спешить? — насмешливо крикнул он. — Сиди спокойно, мать наших бабушек. Наверное, и без того скоро вещая Мойра[3] обрежет нить твоей старой жизни. Мне некогда возиться с тобой. Я тороплюсь!

Он перешёл реку и скрылся за скалами на том берегу, а старуха, погрозив ему вслед тощим кулаком, бормоча что-то себе под нос, снова уселась на камнях.

На этот раз ей пришлось ждать не так долго. Лёгкие шаги послышались за ее спиной, и из-за поворота дороги вышел юноша. Наверное, он шел издалека: дорожная пыль покрывала его ноги до колен, на лбу блестели капельки пота. Но глаза его сияли по-юношески радостно, и, спускаясь с речного берега к броду, он звонко напевал.

Увидев его, старая нищенка снова начала подниматься с камня.

— Здравствуй, матушка! — крикнул юноша. — Что делаешь ты тут одна среди пустыни?.. Да будет благословен твой путь!

— О юноша-герой! — заплакала старуха, прикрыв глаза ладонью и глядя на него против солнца. — О юноша-герой! Я не смею утруждать тебя просьбой. Но я так стара, а поток этот такой бурный. Никто не хочет перевести меня на тот берег… Помоги мне, и благие боги дадут тебе то, что ты ищешь!..

Тогда юноша, не говоря ни слова, сошёл со своей дороги. Бережно и ласково поднял он могучими руками слабое старое тело, прижал его к себе, как отец ребенка, и, перенеся через реку, осторожно опустил на землю. Только выходя уже из буйного потока он споткнулся: бурливая река внезапно сорвала сандалию с его левой ноги и в одно мгновение увлекла её в свои пенные струи.

Однако делать было нечего. Молодость не унывает от таких ничтожных огорчений. Обутый лишь на одну ногу, путник двинулся дальше. Немного спустя он увидел седого пастуха, печально сидящего на краю дороги. Согнувшись, пастух морщился, держась рукой за правую стопу.

— Что с тобой, старый человек? — окликнул его юный, проходя мимо. — Что тебя печалит? Скажи, может быть, я помогу тебе?

Но старик вместо ответа сердито отвернулся. Он ничего не сказал прохожему: помочь ему было нельзя. Острый шип глубоко вонзился в его пятку. Он не мог идти быстро. Он не мог выполнить того, что задумал. С досадой и гневом глядел он теперь, как всё уменьшается вдали на дороге стройная фигура юноши с шкурой барса на плече, юноши, обогнавшего его на пути в Иолк. Но ни молодой, ни старый не знали одного: нищая старуха, сидевшая у реки, всё ещё смотрела на них издали. Только она стала теперь молодой и стройной девушкой. На голове её блестел медный шлем, в руке колебалось лёгкое копьё. И, ослеплённая солнцем, у неё на плече сидела сова, ибо эта девушка была богиней мудрости Афиной.

В тот же самый день, но уже к вечеру, царь Пелий возвращался с купанья домой в свой дворец. Пелий был горбат и некрасив; хороши были только большие умные глаза. Но колесница, на которой он ехал по городу, запряжённая четвёркой быстрых коней, была прекрасна, воины его свиты блистали золотыми щитами и доспехами, и простаки, расступаясь перед ним, восклицали: «Велик и славен наш царь Пелий!» Вдруг колесница замедлила бег: посреди площади сгустилась толпа народа.

— Что там такое, Архимед? — спросил Пелий у сопровождавшего его вельможи.

— Там нет ничего удивительного, о царь! — ответил Архимед. — А впрочем, я ошибся: там есть нечто удивительное. Там стоит странный юноша, прикрытый пёстрой шкурой барса. Он прекрасен, как юный бог винограда Дионис. Он опирается на лёгкии дротик. И у него только одна сандалия на правой ноге.

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая