Крылатая смерть (сборник) - Уондри Дональд - Страница 26

Симпсон стоял и не знал, что делать. Он не мог очнуться от пронзительного взгляда Джозефа Дефо, проникшего в его душу и словно обжегшего что-то в самой ее глубине. Он стоял в оцепенении, наблюдая происходящее, как сквозь замутненное стекло. Только запах, тот самый запах, заставил его отважиться на вопрос, который, как потом оказалось, мучил их всех.

— Дефо! Это… действительно… ты? Прежде чем кто-либо успел раскрыть рот, послышался возглас доктора:

— Ну к чему приставать с вопросами? Разве вы не видите, что человек не в себе от голода и усталости? Уймитесь хоть на минуту! Дайте ему поесть спокойно!

Это было сказано Каскартом, чтобы заглушить вновь возникшее беспокойство, чтобы успокоить всех, но главное — себя! Между тем, суетливо кружась вокруг пострадавшего, он все время зажимал нос, спасаясь от странного запаха.

Тот, кто сидел, закутав ноги в одеяло, мало походил на прежнего Дефо. Как шестидесятилетний старик похож на свою фотографию, сделанную в юности, даже еще меньше. Как маскарадная маска, отражение в кривом зеркале или шарж, грубая карикатура. В подрагивающих отблесках костра лицо канадца, казалось, больше напоминало звериную морду. Сами пропорции как будто изменились: голова сплюснулась, рот стал длиннее, губы — короче, обнажились желтые острые зубы. Кожа перестала быть просто обветренной, она посерела, покрылась множеством язв, обросла жесткой, частой щетиной. И голос, и манеры были неестественными, снова приходил на память балаган с его отвратительной, вульгарной игрой, рассчитанной на самый невзыскательный вкус черни. Когда много лет спустя доктор Каскарт пытался подобрать слова, чтобы передать свои ощущения, он говорил, что так мог вести себя человек, побывавший в верхних слоях атмосферы с настолько разреженным воздухом и малым давлением, что чуть не разорвался на куски, но чудом уцелел и никак не может прийти в норму.

Пока психолог с богословом метались, ошарашенные, и не знали, что и думать, невежественный обитатель лесов Хэнк шестым чувством угадал что-то и заплакал. Не утирая слез, он подошел вплотную к Дефо и отчаянно, с болью закричал:

— Ты не Дефо! Дефо я знал двадцать лет! Ты врешь, подонок! — Проводник с яростью уставился на самозванца, словно желая сжечь его неистовым взглядом. — Клянуся своим первым медведем, пусть я… провалюсь под землю, если это не так!

Словно играя роль в мелодраме, он бесконечно повторял на разные лады одно и то же. Жутко было его слушать, еще более жутко было на него смотреть, потому что в его словах угадывалась не просто правда, а Страшная Правда. Эхо разносило крики далеко за пределы их лагеря. Одно мгновение всем показалось, что Хэнк кинется с ножом на сидящую сгорбленную фигуру: его рука потянулась к ножнам после особенно бурного всплеска проклятий, но дело тем и кончилось. Излив силу в словах, он зарыдал и рухнул лицом на землю.

Доктор Каскарт, как глава экспедиции, взял команду на себя и решительно приказал прекратить истерику. Потом, вместе с племянником встав напротив сидящего, твердо выговаривая слова, произнес:

— Дефо! Ты видишь, что происходит? Объясни, пожалуйста, что с тобой было? Хоть немного. Чтобы нам легче было тебе помочь.

Сначала он хотел говорить и действительно говорил тоном командира, но лишь до того момента, когда склоненная над тарелкой голова поднялась и посмотрела на людей взглядом, в котором не было ничего человеческого. Дьявол мог бы посмотреть так, если бы Бог позволил ему разгуливать по земле без опаски. Доктор отшатнулся и чуть не упал.

— После, господа, после… — раздался, как из-под земли, спокойный, тихий голос.

— Но мы не можем так долго ждать! — закричал с мужеством отчаяния доктор. Он был совершенно вне себя.

— Ну, ладно, — сказал «Дефо», с легкостью, как в театре, меняя тон со спокойного на веселый. — Чего там. Я видел Вендиго. Летал с ним…

Неизвестно, что бы еще промямлил этот урод, если бы допрос не прервал небывалый крик. Сначала никто не понял, откуда идет звук. На очень высокой ноте, с повизгиванием, с мяуканьем — он мог бы принадлежать очень крупному, размером с взрослого человека младенцу. Визжал Хэнк Дэвис. Мужественный, смелый, гордый человек! Лежа на мерзлой земле, он показывал рукой на ноги «Дефо».

— Ноги! Посмотрите! Его ноги!

Симпсон так никогда и не узнал, что видел Хэнк, потому что «Дефо» сразу подобрал свои закрытые одеялом ноги в тень, а проводник отказался раз и навсегда говорить об этом. В следующее мгновение дядя с тигриным рыком ринулся вперед и, схватив одеяло, потянул его на себя. Молодой человек и на этот раз не успел ничего увидеть. Заметил только одно: размер ступней у таинственных ног был гораздо больше обычного.

Прежде чем в чью-либо голову пришла первая мысль, «Дефо» вскочил, балансируя, как на ходулях, с выражением страдания и боли на лице. Вернее, не на лице… не на человеческом лице, а на морде отвратительного чудовища.

— Ну что, ноги? Обожгло мои ноги. Вы вылечите их, а пока вы вот что сделайте…

Его тонкий голос внезапно прервался. Он прислушался. Со стороны озера пронесся небольшой вихрь. Снова одинокий лист упал прямо в костер и сгорел, с треском испустив облачко дыма. Деревья согласованно, как по команде, подняли и опустили ветки. Уже знакомое Симпсону дыхание Неведомого снова коснулось охотничьей стоянки. «Дефо» быстро повернулся и, ловко передвигаясь, нигде не задерживаясь, не споткнувшись ни разу, не шатаясь, легко помчался к озеру. Никто не успел даже пошевелиться, как он уже исчез, и темнота мгновенно поглотила его всего без остатка. Через несколько секунд трое мужчин услышали сквозь шум в ушах и стук сердец шелест большого тела над головами и крик: «Ноги! Жжет! Я упаду!»

Доктор Каскарт умел властвовать над собой, а значит, имел право властвовать над другими. Он силой не пустил рвущегося в лес Хэнка.

— Пустите! — кричал проводник. — Это не Дефо, а сам дьявол! Я хочу посмотреть!

Самый хладнокровный и самый молодой среди них помогал доктору обезопасить самого опытного, но помутившегося разумом от ужасной встречи охотника. Еле-еле, сделав укол, его уложили в постель. Но заснуть тот долго не мог. Сидел в забытьи, время от времени начиная бредить, бормоча какую-то мешанину про огненных людей без лиц, смертоносные быстрые запахи и многое другое. Доктор давал ему таблетки, делал уколы, беседовал, успокаивая. Утром Каскарт встал раньше всех, в пять часов, развел костер, приготовил завтрак. Ночные переживания сказались на нем больше, чем на остальных: вокруг глаз у доктора синели чернильные круги, особенно заметные на белом как мел лице. В семь часов трое очумевших, кое-как приведших себя в подобие порядка людей продвигались как могли быстро к основной стоянке.

По дороге они разговаривали только по необходимости, занятые каждый своими мыслями. Хэнк Дэвис был среди них самой простой душой, он пришел в норму первым. Доктор — наиболее сложно устроенная личность — был поколеблен в самых основах своих материалистических воззрений. Ему требовалось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя. Симпсон вышел из приключения с наименьшими потерями. Он не потерял друга, как Хэнк, не поколебал своей веры, как его дядя. Студент-богослов даже объяснил для себя все происшедшее, насколько это было возможно, непротиворечиво. По его мнению, здесь, в нетронутых цивилизацией, забытых Богом местах, в людях иногда просыпается дремлющая до поры до времени в укромных уголках их душ первобытное зло, а иначе говоря, Сатана. В обычное время он сидит, подавленный молитвами и Церковью, но, дождавшись своего часа, выскакивает на простор и одерживает вверх над слабыми душами: пугает, рождает химеры, то есть галлюцинации, и, как может, вводит в грех добрых христиан.

Дядя, конечно, не согласился с доводами племянника, но никогда не обсуждал их, а только качал головой. Правда, однажды, много лет спустя, он проговорился.

— Знаешь, мой дорогой, — сказал он уже к тому времени не студенту, а молодому священнику, — что запахи не передаются телепатически или внушением? Как мы могли все вместе почувствовать похожий запах, если это была коллективная галлюцинация, как утверждаешь ты? " Это был их единственный разговор на запретную тему. А в тот раз они все-таки встретили Дефо, настоящего Дефо, неподдельного. В лагере. До сих пор остается загадкой, как он один, без снаряжения и припасов, без лодки, нашел дорогу и не погиб. Запах от него так сильно испугал индейца Пунка, что тот почти повторил подвиг пропахшего бедняги скитальца: тоже ушел без особой экипировки в стойбище своего племени, несмотря на (строжайший приказ оставаться сторожем и хранителем очага до возвращения хозяина. В отсутствие повара Джозеф чуть не погиб от голода, потому что очень изменился, мягко говоря: разучился не только зажигать спички, но и многое другое. Словно из прежнего Дефо вынули душу, всю без остатка. Осталась пустая телесная оболочка: неподвижное лицо, оцепенелый взгляд, вялые, бессмысленные движения. Оживлялся он, только когда ел лосятину. Тогда он жутко улыбался и говорил: "Я — проклятый пожиратель лосей". Любую другую пищу он не мог переваривать, извергая из себя. Но страшнее улыбки был его тонкий детский просящий голосок, которым он жаловался, что "ноги жжет". Это было похоже на правду, потому что ступни у него обморозило. Он никого не узнавал и ничего не помнил. Было ясно, что он уже не жилец. Протянув еще несколько недель, он умер.