Орлята - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 6
- Предыдущая
- 6/49
- Следующая
Внезапно перед девушками возник фашистский патруль. Солдаты, в ненавистной серо-зеленой форме, появились будто из-под земли. Может быть, они прочесывали этот участок леса и, увидев прохожих, стремительно выскочили на дорогу.
— Хальт! Стоять! На место!
Девушек окружили. Корзинка была у Жени.
«Зачем я ей отдала? — с ужасом подумала Юта. — Если они начнут шарить — найдут...»
Веснушчатый немец в квадратных очках заглянул в корзинку, поморщился брезгливо. Потом схватил ее, с явным намерением отшвырнуть подальше, и удивленно опустил руку:
— Швер! Тяжелый вес!
Полетели на землю куски хлеба, кривые соленые огурцы, тряпье. Увесисто шлепнулись брусочки тола.
— Партизан! — взвизгнул немец и ударил Женю по лицу.
Женькины очки упали в грязь.
На мгновение у Юты потемнело в глазах, словно это ее ударили. Она ощутила солоноватый вкус во рту: из крепко прикушенной губы шла кровь. И вдруг поняла: «Это конец! Живыми от фашистов не уйти».
Жене скрутили руки за спиной. Она оглянулась, близоруко щурясь без очков,- и вдруг громко, со злобой крикнула:
— Пшла вон, побирушка! У-у-у, стерва!
Юта отшатнулась от неожиданности, замерла, по-детски приоткрыв рот. Немцы загалдели:
— Партизан!.. партизан...
— Привязалась ко мне! — закричала Женя. — Побирушка! Из-за тебя, дуры, и я попалась. — Женя плюнула в Ютину сторону. — У-у, чтоб тебя!..
Юта поняла: Женя пытается ее спасти, потому и гонит и ругает со злостью. А немцы? Неужели поверят?
Немцы поверили.
Веснушчатый, в квадратных очках, замахнулся на Юту автоматом.
— Пшоль, пшоль!! Вот кому разбить бы очки камнем!
Но Юта не смела даже шевельнуться. В гневных выкриках Жени она слышала приказ: «Молчи! Молчи! Уйди! Доберись до наших! Расскажи! Отомсти!»
Веснушчатый побросал обратно в корзинку толовые шашки. Женю повели, толкая прикладом в спину.
А Юта стояла на дороге. Ноги ее дрожали.
«Женечка! Женечка! Подружка моя!.. Броситься на фашистов, бить, кусать, царапать... Нельзя! Нельзя!.. Женю не спасешь, а погибнуть просто так, ничего не совершив, не убив ни одного врага... Оружие! Винтовку! Автомат!.. Хоть что-нибудь!»
Женю увели, а Юта стояла на дороге, оцепенев от ужаса и горя.
Очнувшись, она бросилась по скользкой обочине следом за подругой. Но Женю уже увели в село.
Юта заплакала.
Отряд расформировывали. Часть бойцов после освобождения Ленинградской области влилась в ряды Советской Армии, часть возвращалась к мирному труду: так много нужно восстанавливать, строить заново! А небольшая группа в триста человек готовилась к трудному переходу в тыл фашистам на все еще занятую ими территорию Советской Эстонии.
Юту настойчиво отправляли в Ленинград. Она отказалась. Совсем недавно ее приняли в комсомол и наконец вручили оружие — карабин. Самый настоящий карабин. И вот теперь, когда в руках у нее оружие, которым можно разить врага, ее гонят из отряда. Заставляют ехать в Ленинград! Вернуть карабин?!
А Женя, которую расстреляли фашисты? Разве не поклялась Юта отомстить за смерть подруги? Нет, она ни за что не поедет ни в какой Ленинград. Она сумеет» уговорить командование! Пусть ее оставят в отряде. Она пойдет в Эстонию, будет драться с врагом. Она отомстит!
И упрямая девочка убедила. Ее оставили в отряде. Был студеный февраль. Над Чудским озером свистел ветер, закручивал колючие снежные вихри, гнал их меж ледяных торосов, рассыпал сухой острой пылью и вновь закручивал в белые подвижные жгуты.
Отряд в триста человек продвигался по льду. Люди, одетые в белые маскировочные халаты, шли медленно. Устали. Ветер хлестал по лицам, забивал рот, не давал дышать. Люди отворачивались, чтобы хоть на секунду перевести дыхание, пробовали идти спиной к ветру, но спотыкались на торосах, оступались, падали.
— Тьфу, нечистая сила! — тихо выругался пожилой партизан. — Экой ветрила! Так и жжет!
И тотчас рядом раздался тонкий голосок:
— Не ворчи, дядя! А то не выйдет из тебя толковой старухи!
— Ох эта Ютка! Еще и шутит! В чем только сила держится?
— Наверно, в носу, — серьезно ответила Юта. — Больно уж твердый у меня кончик носа!
Кругом приглушенно смеялись. А пожилой сказал озабоченно:
— А ну, сей секунд потри! Отморозить недолго...
Юта послушно подхватила огромной варежкой горсть сухого мелкого снега и яростно начала тереть кончик носа.
Наступила ночь. Отряд все шел и шел, пользуясь союзницей-темнотой. Ветер стих; стало немного легче. Но люди устали, как слепые, спотыкались о торосы, шли, с трудом передвигая одеревеневшие ноги. Шли молча — языки не ворочались. Казалось, вот-вот отряд выдохнется, обессиленные партизаны полягут прямо на лед.
И вдруг слабый голосок неуверенно вывел;
Ну, споемте-ка, ребята-бята-бята,
Жили в лагере мы как, как, как
И на солнце, как котята-тята-тята,
Грелись этак, грелись так, так, так.
Странно зазвучала эта веселая пионерская песенка среди ледяных заснеженных торосов, трескучей февральской ночью. Пела Юта. Пела тихо, срывающимся на морозе голосом:
Дым костра, углей сиянье-янье-янье,
Серый пепел и зола-ла-ла!
Дразнит наше обонянье-янве-янье
Дым картошки у костра.
Удивительная песня! Солнце, костер, углей сиянье... Ведь все это было, было... И все это будет! Непременно будет! Не зря же дни и ночи дерутся они с врагом и сейчас вот идут по чудскому льду, навстречу ветру, может быть, навстречу смерти, но непременно навстречу победе! Не все вернутся домой. Пионеры у зажженных костров там, в далеком будущем, вспомнят погибших добрым словом и добрым делом. И новые прекрасные люди, в новом прекрасном, ими построенном мире скажут о павших в этих боях: они жили, боролись и погибли как герои. Вечная память бойцам, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!
И тверже становится шаг, поднимаются головы, воспаленные глаза вглядываются в ночную мглу.
Ах, девчонка, девчонка, если бы знала ты, какие струны затронула старая веселая песенка в сердцах товарищей по оружию!
На исходе вторых суток вышли на эстонский берег. Люди шатались от усталости.
Валенки, покрытые снежной коркой, казались пудовыми. Черный береговой лес, подступивший из вечерней мглы прямо к ледяному озеру, был зловещ и негостеприимен. В каждом темном пятне, в каждом стволе, в изгибах заснеженных веток чудился враг. Что знал отряд про этот берег? Ничего. Надо было идти наощупь. Но, чтобы не рисковать отрядом, послать сначала разведку.
— Юта! Жива?
— Жива.
Девочка лежала на снегу, уткнув лицо в согнутую руку.
— Не замерзла? — Командир склонился над ней. Она хотела встать. — Лежи, лежи. — Он присел рядом. — Ноги-то гудут?
— Как телеграфные столбы.
Командир улыбнулся.
— Не захоронила веселье под чудским ледком?
— Оно живучее.
— А идти можешь?
— Забыли что? Может, песню забыли на том берегу? Так я слетаю.
— Добро!
В одной из изб разбросанного хутора Ростой шла гулянка. Там были тепло и еда. Тепло и еда — то, чего так недоставало усталым партизанам.
Отряд окружил хутор. Хмельных гостей согнали в одно место. Выставили караулы. Наскоро перекусив, бойцы полегли спать. И никто в суете не заметил, как один из гостей, улучив минуту, бросился в сторону и растворился в темноте.
Юта спала на полу, прижав к себе свое сокровище — карабин. Когда невдалеке гулко грохнуло несколько выстрелов, она проснулась вместе со всеми, сонно протерла глаза, не соображая, где она.
С силой распахнулась дверь, и вместе с клубящимся морозным паром в избу ворвался молодой партизан:
— Немцы!
— В ружье! — скомандовал негромко командир.
Партизаны повскакали и кинулись к дверям. Юта побежала вместе с ними, но командир остановил ее:
— Останься в избе с девчатами! Готовьте перевязочный материал. Ждите приказа.
- Предыдущая
- 6/49
- Следующая
