Колдун и кристалл - Кинг Стивен - Страница 98

• Предыдущая
• 98/168
• Следующая

Джонас пожал плечами:

— Мы с ними разберемся, так или иначе. Завтра я немного надавлю на них. Хочу, чтобы они злились, хочу спутать им карты. А теперь отправляйся. Меня ждет дама.

— Хорошо, что она ждет тебя, а не меня, Элдред.

Джонас кивнул. Он предчувствовал, что через полчаса начисто забудет о боли в ноге.

— Именно так. Тебя бы она слопала с потрохами.

Он вернулся к бару, где Корал стояла, сложив руки на груди. Теперь она опустила их, взяла Джонаса за руки. Правую положила на свою левую грудь. Он почувствовал закаменевший сосок. Указательный палец левой сунула в рот и легонько прикусила.

— Бутылку возьмем с собой? — спросил Джонас.

— Почему нет? — ответила Корал Торин.

Если бы она заснула пьяная, как в последние месяцы у нее вошло в привычку, то не проснулась бы от скрипа пружин… ее не разбудил бы и взрыв бомбы. Хотя они и принесли с собой бутылку, она так и стояла на столике в спальне, которую Корал занимала в «Приюте» (размером как три клетушки шлюх), виски в ней не убавилось.

Джонас стоял у окна, глядя на серый рассвет, и надевал штаны. Его спину покрывали перекрестные шрамы. Она хотела спросить, кто его так жестоко высек и как он выжил, но решила, что с такими вопросами лучше повременить.

— Куда ты собрался?

— Сначала мне надо найти краску, любого цвета, и дворового пса, которому еще не отрубили хвост. А что я буду делать потом, сэй, тебе лучше не знать.

— Очень хорошо. — Она вновь легла, натянув простыню до подбородка. Она чувствовала, что могла проспать неделю.

Джонас натянул сапоги и двинулся к двери, на ходу застегивая пояс с кобурой. Повернулся, взявшись за ручку. Она посмотрела на него, ее серые глаза уже наполовину закрылись.

— Лучшая ночь в моей жизни.

Корал улыбнулась:

— И в моей тоже.

Роланд, Катберт и Алан вышли на крыльцо бункера на ранчо «Полоса К» почти через два часа после того, как Джонас покинул комнату Корал в «Приюте путников». К тому времени солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом. Они не относились к тем, кто любит поспать по утрам, но, как резонно указал Катберт: «Мы должны поддерживать имидж Привходящего мира. Негоже нам вставать с первыми петухами».

Роланд потянулся, выбросив руки к небу. Потом наклонился, достал пальцами носки сапог. Позвоночник затрещал.

— Ненавижу я этот шум, — пробормотал Ален. Но в действительности его тревожили странные сны, которые донимали его всю ночь. Из всех троих снились они только ему. Из-за дара, возможно, только его природа наградила шестым чувством.

— Потому-то эта дрянь и шумит. — Катберт хлопнул Алена по плечу.

— Не кисни, старина. Ты слишком красив, чтобы ходить с вытянутой физиономией.

Роланд выпрямился, и втроем они направились к конюшне через пыльный двор. На полпути Роланд так резко остановился, что Ален чуть не ткнулся ему в спину. Роланд смотрел на восток.

— О. — только и сказал он. И чуть улыбнулся.

— О? — эхом отозвался Катберт. — Что, о, великий вождь? О радость, я вновь увижу надушенную даму, или о ужас, мне придется весь день горбатиться рядом с моими провонявшими потом собратьями по труду?

Ален опустил голову, уставился на свои сапоги. Новенькие и неудобные при отъезде из Гилеада, теперь, со стершимися каблуками, ободранные, они облегали ноги, как домашние тапочки. И смотреть на них лучше, чем на друзей. В последнее время в подшучивании Катберта постоянно слышалась резкая нотка. И шутки из веселых становились все более злыми. Ален после каждой ждал, что Роланд взорвется и от души врежет Катберту, уложив его на землю. Откровенно говоря, Ален этого даже хотел. Обстановка могла и разрядиться.

Но в то утро ничего подобного не произошло.

— Просто о, — ответил Роланд и двинулся дальше.

— Прости уж меня, я знаю, что ты не хочешь этого слышать, но я вновь хочу вернуться к разговору о голубях, — нарушил молчание Катберт, когда они седлали коней. — Я по-прежнему полагаю, что надо…

— Я готов дать тебе обещание, — улыбнулся Роланд.

Катберт недоверчиво посмотрел на него:

— Какое?

— Если завтра утром у тебя еще останется желание воспользоваться голубиной почтой, я возражать не буду. Отправим любого в Гилеад с посланием, закрепленным на его ножке. Что скажешь, Артур Хит? Тебя это устроит?

Подозрительность не исчезла из глаз Катберта, отчего у Алена защемило сердце. Наконец Катберт тоже улыбнулся:

— Устроит. Спасибо тебе.

А от ответа Роланда по коже Алена просто побежали мурашки.

— Рано еще меня благодарить.

— Я не хочу идти туда, сэй Торин. — На обычно веселом лице Шими отразилась тревога. — Я ужасно боюсь эту женщину. Она такая страшная. И бородавка у нее на носу, вот здесь. — Он коснулся кончика своего гладкого носа.

Корал, которая вчера оторвала бы ему голову, если б он позволил себе вот так препираться с ней, сегодня проявила ангельское терпение.

— Все так. Но, Шими, она просила прислать именно тебя. И она дает чаевые. Ты же знаешь, дает, и хорошие чаевые.

— Мне это не поможет, если она захочет превратить меня в жука, — стоял на своем Шими. — Жуку медяки не нужны.

Тем не менее Корал удалось подвести его к стоящему у коновязи мулу Капризному. Крикун уже нагрузил мула двумя бочонками. Одним — с песком, для равновесия. Вторым — с грэфом, к которому давно уже пристрастилась Риа.

— Скоро Ярмарка, — весело журчал голос Корал. — До нее осталось меньше трех недель.

— Да, — заулыбался Шими. Ярмарки он страсть как любил. Фонарики, фейерверки, танцы, игры, смех. В день Ярмарки все улыбались и никто не ругался.

— В день Ярмарки молодому человеку не помешают лишние медяки, — резонно заметила Корал.

— Это правда, сэй Торин. — По голосу Шими чувствовалось, что ему открылась одна из основополагающих истин. — Да, это правда.

Корал вложила веревочные поводья Капризного в руку Шими.

— Доброго тебе пути, юноша. И будь повежливее со старой вороной, пониже поклонись ей… и постарайся вернуться до наступления темноты.

— Вернусь гораздо раньше. — При мысли о том, что ночь застанет его на Коосе, Шими бросило в дрожь. — Гораздо раньше, будьте уверены.

— Хороший мальчик. — Корал проводила его взглядом. Он уже нахлобучил на голову розовое сомбреро и вел старого мула за веревку. — Хороший мальчик, — повторила она, когда Шими перевалил вершину первого холма.

После отъезда молокососов Джонас еще час простоял на склоне холма. А когда поднялся на вершину, то едва разглядел их — три точки на Спуске в четырех милях от него. Отправились на работу. И никаких признаков того, что они что-то заподозрили. Они, конечно, умнее, чем он поначалу думал… но далеко не так умны, как казалось им самим.

Джонас двинул лошадь к ранчо «Полоса К», от которого остался только бункер да конюшня. Обгорелый остов дома чернел на ярком осеннем солнце. Лошадь Джонас привязал к тополю, одному из тех, что росли у родника. Здесь мальчишки оставили для просушки выстиранное белье. Джонас скинул штаны и рубашки с нижних веток на землю, собрал в кучу, помочился на нее, потом повернулся к лошади.

Животное энергично ударило копытом по земле, когда Джонас достал из переметной сумы собачий хвост, как бы говоря, что решение принято правильное. Джонаса тоже радовало скорое избавление от хвоста. Очень уж сильная шла от него вонь. Из другой сумки Джонас достал маленькую стеклянную банку с красной краской и кисть. И то и другое он приобрел у старшего сына Брайана Хуки, который теперь управлялся с конюшней. Сам сэй Брайан, несомненно, пребывал в СИТГО.

Джонас зашагал к бункеру открыто, не прячась… впрочем, прятаться было негде. Да и не от кого — мальчишки-то уехали.

Один из них оставил книгу, настоящую книгу («Наставления и размышления» Мерсера). В Срединном мире книги давно уже стали редкостью, особенно в столь удаленных от центра феодах. Собственно, в Меджисе, если не считать нескольких, что хранились в Доме-на-Набережной, Джонас видел книгу впервые. Он раскрыл ее. На первой странице увидел надпись, сделанную твердым женским почерком: «Моему дорогому сыну от любящей МАТЕРИ». Джонас вырвал эту страницу, открыл банку с краской, окунул в нее кончики пальцев. Подушечкой среднего замазал слово МАТЕРИ, ногтем мизинца сверху печатными буквами написал ШЛЮХИ. Листок повесил на ржавый гвоздь, где его не могли не заметить, потом разорвал книгу в клочки. Кому она принадлежала? Он надеялся, что Диаборну, но особого значения сие не имело.

• Предыдущая
• 98/168
• Следующая