Немезида (пер. Ю.Соколов) - Азимов Айзек - Страница 40
- Предыдущая
- 40/85
- Следующая
– А тебе не приходит в голову, что Питт вовсе не склонен оказывать мне любезности? Если он подумает, что мне просто хочется задержать Эугению и тебя на Эритро, то может приказать вам возвращаться, только чтобы досадить мне.
– Я абсолютно уверена, – невозмутимо возразила Марлена, – что комиссару Питту доставит большое удовольствие оставить нас здесь, чтобы насолить вам. Кстати, вы и сами хотите, чтобы мама осталась – она вам нравится.
– И даже очень. И нравилась всю жизнь. Да только я-то твоей маме не нравлюсь. Недавно ты говорила, что она еще не забыла твоего отца.
– Дядя Сивер, вы нравитесь ей все больше и больше. Правда.
– Марлена, симпатия – не любовь. Не сомневаюсь, что ты уже понимаешь это.
Марлена покраснела.
– Я же говорю о старых людях.
– Да-да, о таких, как я. – Откинув голову назад, Генарр расхохотался. Потом сказал: – Извини, Марлена. Нам, старикам, вечно кажется, что молодежь не умеет любить, а молодежь вечно считает, что старики уже обо всем позабыли. Почему же ты решила остаться под Куполом? Не ради же нашей с тобой дружбы?
– Вы мне нравитесь, дядя Сивер, – серьезно ответила Марлена. – Очень нравитесь. Но я хочу остаться здесь потому, что мне нравится Эритро.
– Я же говорил тебе, что этот мир опасен.
– Не для меня.
– Ты все еще убеждена, что лихоманка к тебе не пристанет?
– Конечно.
– Но откуда ты знаешь?
– Просто знаю. И раньше знала – когда еще не прилетела на Эритро. И нечего сомневаться.
– Это было тогда. Но теперь ты знаешь о лихоманке.
– Мое решение бесповоротно. Здесь я ощущаю себя в полной безопасности. Большей, чем на Роторе.
Генарр медленно покачал головой.
– Вынужден признать, что не понимаю тебя. – Он внимательно посмотрел в ее лицо, темные глаза, полуприкрытые великолепными ресницами. – Что же, Марлена, позволь теперь мне прочитать твои мысли. Ты решила добиться своего и во что бы то ни стало остаться на Эритро.
– Да, – спокойно сказала Марлена. – И я надеюсь на вашу помощь.
Эугения Инсигна просто пылала от гнева. Однако говорила спокойно.
– Он не посмеет этого сделать, Сивер.
– Посмеет, Эугения, – ответил Генарр ровным тоном. – Он же у нас комиссар.
– Но не царь. И, как все роториане, я обладаю правами, – в том числе и на свободу передвижения.
– Если комиссар считает необходимым установить чрезвычайное положение в отношении одного гражданина, последний лишается прав. Так это примерно звучит в Акте о полномочиях двадцать четвертого года.
– Но это же просто смешно: вопреки всем законам и традициям вспоминать кодекс времен основания Ротора.
– Не спорю.
– Но я подниму шум; Питту придется…
– Эугения, пожалуйста, послушай меня. Пускай себе тешится. А пока – почему бы вам с Марленой не погостить здесь? Я вам очень рад…
– Ну что ты говоришь! Мы здесь словно в тюрьме – без обвинения, суда и приговора. И должны торчать на Эритро, повинуясь указу зарвавшегося…
– Пожалуйста, не спорь, а подпишись. Так будет лучше.
– Лучше? Почему? – спросила Инсигна, едва сдерживая негодование.
– Потому что твоя дочь Марлена уже кое-что предприняла.
Инсигна недоуменно поглядела на Генарра.
– Марлена?
– На прошлой неделе она приходила ко мне с целым ворохом предложений, как убедить комиссара оставить вас на Эритро.
Инсигна в негодовании вскочила.
– И ты это сделал?
Генарр энергично качнул головой.
– Нет. А теперь послушай меня. Я всего лишь сообщил Питту, что твоя работа окончена. Я не знаю, чего он хочет теперь: чтобы вы вернулись на Ротор или остались здесь. Эугения, я составил абсолютно нейтральное послание. Перед отправкой я показал его Mapлене, она одобрила и сказала следующее – я цитирую: «Если предоставить ему выбор, он оставит нас здесь». И видишь – он так и решил.
Эугения осела в кресле.
– Сивер, неужели ты действительно послушался совета пятнадцатилетней девочки?
– Я не могу считать Марлену обычной пятнадцатилетней девочкой. А теперь объясни мне, что гонит тебя на Ротор?
– Работа…
– Ее нет и не будет, пока ты вновь не понадобишься Питту. Даже если он позволит тебе вернуться, ты окажешься не у дел. А здесь у тебя есть оборудование, которое тебе необходимо. Ведь ты и прибыла сюда, чтобы сделать то, чего не могла сделать на Роторе.
– При чем тут работа? – с явной непоследовательностью воскликнула Инсигна. – Разве ты не понимаешь, что я стремлюсь вернуться именно из-за того, из-за чего он держит нас здесь? Он хочет погубить Марлену! И если бы я только знала об эритрийской лихоманке, мы бы ни за что не приехали. Я не могу рисковать рассудком Марлены.
– Ее рассудок – последнее, чем я решился бы рискнуть, – заметил Генарр. – Скорее я рискнул бы собственной жизнью.
– Но мы уже рискуем собственной жизнью.
– Марлена считает иначе.
– Марлена! Марлена! Прямо божок какой-то. Ну что оно знает?
– Послушай-ка, Эугения. Давай порассуждаем спокойно. Если бы ей здесь что-то угрожало, я бы сумел найти способ переправить вас на Ротор. Только послушай сперва. Как по-твоему, у Марлены заметны какие-нибудь признаки мании величия?
Инсигна вздрогнула. Волнение еще не отпустило ее.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать?
– Не случалось ли ей бывать нелепо претенциозной?
– Конечно, нет. Она очень разумная девочка… А почему ты спрашиваешь? Сам же знаешь, что она никогда ничего не попросит без…
– Веских на то оснований? Знаю. Она никогда не хвастала своим даром. По сути дела, только обстоятельства заставили ее выдать себя.
– Да, но к чему ты клонишь?
Генарр невозмутимо продолжал:
– Случалось ли ей настаивать на исключительности своей правоты? Случалось ли ей утверждать, что нечто непременно случится – или не случится – лишь потому, что она уверена в этом?
– Нет, конечно, нет. Она очень благоразумна.
– А вот в одном – только в одном – она проявляет настойчивость. Марлена убеждена, что лихоманка ее не коснется. Она заявляет, что была уверена в этом еще на Роторе и убеждение это только усилилось, когда она оказалась под Куполом. И она без колебаний решила остаться.
Инсигна широко раскрыла глаза и прикрыла рукой рот. Выдавив какой-то неразборчивый звук, она проговорила:
– В таком случае… – и умолкла.
– Что? – спросил Генарр с внезапной тревогой.
– Ты не понял? Разве это не начало болезни? Личность ее начала изменяться, уже страдает рассудок.
На миг Генарр застыл, погрузившись в раздумье, потом ответил:
– Нет, это невозможно. Во всех известных случаях ничего подобного не наблюдалось. Лихоманка здесь ни при чем.
– Но у нее же особый ум. Он и реагировать будет по-своему.
– Нет, – решительно отрезал Генарр. – Не верю этому и не хочу верить. По-моему, Марлена убеждена, что не заболеет, значит, так и будет. Возможно, она-то и поможет нам решить загадку лихоманки.
Инсигна побледнела.
– Так вот почему ты хочешь, чтобы она осталась на Эритро! Так, Сивер? Чтобы она подарила тебе оружие против этого врага?
– Нет. Я не хочу, чтобы она оставалась ради этого. Но раз уж она решила остаться, пусть поможет нам.
– Значит, она решила остаться на Эритро, и у тебя нет никаких возражений? Хочет остаться – и все тут… По какой-то дурацкой прихоти, причин которой даже объяснить на может. А мы оба не способны найти основания подобного сумасбродства. Неужели ты всерьез думаешь, что ей следует разрешить остаться здесь просто потому, что она этого хочет? Как ты смеешь говорить это мне?
– Видишь ли, я испытываю известное желание поступить именно так, – с усилием произнес Генарр.
– Тебе легко говорить. Она не твоя дочь. Это мой ребенок. Единственный…
– Знаю, – сказал Генарр, – единственная память о… Крайле. Не смотри на меня такими глазами. Я прекрасно знаю, что ты так и не смогла забыть его. Я понимаю твои чувства, – мягко закончил он, ощущая желание погладить склоненную голову Инсигны. – Знаешь, Эугения, если Марлена и в самом деле хочет заняться исследованием Эритро, то, по-моему, ничто ее не остановит. И раз она абсолютно убеждена, что не заболеет, – такая убежденность может сыграть здесь решающую роль. Активная уверенность в собственном душевном здоровье может способствовать образованию иммунитета.
- Предыдущая
- 40/85
- Следующая
