Колдовской мир — 2 (Поворот): Бури победы - Нортон Андрэ - Страница 54

А вот лошади здесь были замечательные, существа такой красоты и благородства, что казались скорее созданиями фантазии бардов, чем обычными животными, выросшими в этом древнем, знавшем много несчастий мире. Тем не менее, они были и отличными рабочими лошадьми, прекрасно подходили для охоты и поездок по горной местности. И, по крайней мере, те из них, которые были для этого обучены, становились замечательными боевыми лошадьми, и любой фальконер отдал бы за такого коня жалованье за целый год своей службы.

Наемник вздохнул. Вряд ли он или кто-то из его отряда сможет владеть такой лошадью. Лошадей в долине немного, их выращивают только для собственных нужд, не больше. Рынки, на которых дали бы приемлемую цену за них, слишком далеко, и путь к ним слишком труден, чтобы оправдать усилия по выращиванию большого табуна. Даже перед вторжением Ализона лошадей никогда не водили дальше, чем на полугодовые ярмарки в Линну.

И хорошо. Морской крепости всегда не хватало людей, чтобы отправить их в долгие поездки. Долина никогда не воевала с соседями, но эти заброшенные дикие места всегда привлекали, как магнитом, разбойников, а берег позволял причаливать пиратским кораблям. Это были общие враги, и боролись с ними сообща. Они появлялись достаточно часто, и потому в каждой долине приходилось содержать хорошо подготовленный и закаленный гарнизон для борьбы с ними.

Но главная задача отражения опасности с моря всегда выпадала на Морскую крепость. Ее гавань слишком мала, чтобы привлекать торговые корабли из больших портов на юге, но в то же время это единственное убежище для одиноких кораблей в этом районе.

«Но все это неважно, — думал Тарлах, — ни экономические трудности, ни опасность со стороны моря или суши, ни разбойники. Человек здесь может быть счастлив. В этом месте можно пустить корни, строить дома и растить детей, слиться с миром, приветствовать тех, кто тоже согласен работать, радоваться миру, который может стать домом, где можно снова стать сильным и счастливым…»

Мысли его прервались, вернее, начали расплываться. Подействовали шелест ветерка, гул морского прибоя и приятное дневное тепло, и Тарлах позволил своим мыслям унестись далеко.

Но это недолгое забытье прервал отдаленный крик в вышине, и Тарлах непроизвольно взглянул в небо, отыскивая кричащую птицу. Это был Бросающий Вызов Буре. Тарлаха заполнила радость: он следил, как его сокол взмывает вверх вместе с Солнечным Лучом Бреннана. Неосознанно он напряг мышцы, как будто хотел присоединиться к своему спутнику в бесконечной свободе полета, присоединиться и телом, и духом.

Полет представлял собой просто игру, это птичий способ выразить радость прекрасным днем, но в то же время, как и любая пара в отряде, они летали и с другой, гораздо более серьезной и постоянной целью. Эти соколы — высокогорные птицы, и Морская крепость полностью отвечала их природным запросам. И потому ежегодное спаривание принесло так много потомства, как никогда с тех пор, как фальконеры покинули Гнездо и катастрофа заставила их пуститься в странствия. Еще одно такое спаривание, еще один год в долине, и будущее черно-белых птиц обеспечено. И даже если люди, спутники птиц, исчезнут, сохранение птичьего рода послужит для них утешением.

Но тут у Тарлаха перехватило дыхание. На берегу появилась Уна. Она направлялась к нему, но услышала крик птиц и остановилась, наблюдая за ними. К его ужасу, она подняла руку в приветствии его народа, и соколы — они ответили, не просто признали ее присутствие, но и приветствовали как своего.

Она понимает! Эта проклятая женщина понимает мысли и поступки птиц!

За несколько мгновений он добежал до нее. Грубо схватил за руку, развернул, заставив смотреть себе в лицо.

— Ведьма! Не смей применять к ним свои заклинания!

Уна попыталась высвободиться, но поняв, что не сможет, застыла неподвижно, если не считать сверкающих глаз, полных зеленого огня негодования.

— Ты судишь по странным меркам, фальконер. Для тебя это естественный способ общения с другим видом. Для меня — отклонение, нечто позорное и грязное, чего следует опасаться.

Ее презрение ударило его, как бичом, но он не уступал.

— Для тебя это неестественно.

— Тогда очень трудно будет понять, почему ни одно животное по-своему не отказывало мне в приветствии и в добром пожелании.

Хватка его чуть ослабла, и она смогла вырвать руку.

— Да, такой дар не часто встречается у моего народа, и мне всю жизнь приходилось следить за собой, иначе меня назвали бы выродком или еще похуже, горем и позором моего дома. Я и перед тобой не хотела открываться, но соколы сами приветствовали меня, и я не увидела в этом вреда. — Она отвернулась от Тарлаха. — Наверно, я не должна была ожидать от тебя другой реакции.

Голос ее дрожал, она торопливо пошла обратно.

Тарлах поморщился, поняв, какие боль и гаев звучали в ее голосе.

Справедливый гнев. Ему не нужен был упрек соколов, чтобы понять это.

— Леди! Леди Уна! Подожди!

Женщина остановилась и снова повернулась к нему, ничего не говоря.

Он остановился перед ней и стоял, как оруженосец перед рыцарем.

— Я поступил неправильно…

— Да! — Уна холодно смотрела на него. Плечи ее были расправлены. — Подготовь своего коня, капитан, и прикажи, чтобы подготовили моего. Кажется; мысли о колдовстве у тебя всегда на уме, а обвинения — на языке. Вся наша местность свободна от колдовства, но у меня есть подруга, которая тебе явно покажется подозрительной. Она не последовательница Тени, но ты должен судить сам. Если рассудишь по-другому или твой страх окажется слишком сильным, тогда уходи и не трать больше моего времени и средств.

Рука наемника легла на рукоять меча, и он с большим трудом заставил себя не обнажать оружие.

— Берегись, женщина. Мы дали клятву служить…

— Будь проклята ваша клятва! Какая мне от тебя польза, если ты будешь ненавидеть меня больше врага? В конце концов Огин ведь мужчина, — горько добавила она. — Какая разница, если он заманивает и грабит корабли, чтобы увеличить свои богатства?

— Злое суждение!

— Почему бы ему и меня так же не использовать? Подготовься к поездке, фальконер, и нужно будет решать, останешься ли ты со своими людьми у меня на службе.

Они выехали из Круглой башни в мрачном молчании. Тарлах подумал, не совершает ли он глупость, никому не говоря о своем отъезде, отправляясь с этой женщиной наедине, но в следующее мгновение отбросил эту мысль. Да, гордость и обида отталкивают его, но его обязанность — изучить местные условия и их влияние на отряд, а это, к несчастью, включает и посещение мест, где действует Сила. Что карается Уны, то с ними Бросающий Вызов Буре, и поэтому командир фальконеров знал, что бы ни собиралась делать женщина, сознательно она не причинит вреда ни птице, ни ему самому. Такое предательство ей не свойственно. Он вынужден признать это, несмотря на все свое раздражение.

Они продолжали молчать, время шло, и наемник все больше и больше тревожился. Он никогда не считал, что владелица долины навязывает ему свои разговоры, но теперь вдруг понял, как наслаждался ее рассказами о своей земле, наблюдениями местности и удивительно большого количества ее диких обитателей, часто совершенно поразительными ответами на его замечания.

Теперь, когда это общение неожиданно прекратилось, он чувствовал себя так, словно что-то безвозвратно потерял. И чувство это было тем более неприятным и болезненным, что в ссоре виноват он сам.

Наконец он послал свою лошадь вперед и поравнялся с жеребцом Уны.

— Неужели мое преступление так велико? — мрачно спросил он.

— Нет. Тебя нельзя винить в том, что ты таков, какой есть. Я сержусь главным образом потому, что твое отношение ко мне заставило меня высказать все это.

Она серьезно посмотрела на него.

— Женщины тоже умеют дружить. И мы ценим друзей не меньше вас, ценим их близость и уверенность, которую они нам дают.