Джонни и бомба - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 21
- Предыдущая
- 21/39
- Следующая
— Положим их в шкаф находок, — с готовностью ответил сержант. — А потом позвоним королю. Если, конечно, на находках будет значиться его имя. Слушайте, в этом шкафу добротная крепкая дверь, а ключ только один, и он всегда при мне.
— Ладно. Уберите из вашего шкафа все, что там валяется, и сложите в свободную камеру. А это заприте в шкафу, — приказал капитан.
— Главному инспектору это не понравится. Находки — это очень важно.
— Скажите ему, что он может пойти на сотрудничество сейчас, к взаимному нашему удовольствию, или через две минуты, когда ему позвонит начальник полиции. — Капитан положил руку на телефонную трубку. — Как по-вашему, что он выберет?
Сержант встревожился.
— Вы серьезно, сэр?
— Ода.
— А эти улики — они не рванут?
— Не могу сказать. Скорее нет, чем да.
Пять минут спустя сержант уже шел к камерам, отягощенный содержимым шкафа для находок и фальшивым выражением лица. Добравшись до нужной двери, он сгрузил находки на скамью в коридоре, выудил из кармана ключи и, повозившись с замком, отодвинул в сторону решетку камеры.
— Ну как, голубушка, все хорошо?
— Это ты так думаешь. Скажи ему о синих чернилах! Парень-то, похоже, лихач, верно, мистер Шедуэлл?
— Да-да. — Сержант открыл дверь.
Старая леди сидела на топчане. Она была такая низенькая, что не доставала ногами до пола. А на коленях у нее устроился кот. Завидев сержанта, кот зарычал. Это был низкий горловой рык, который прозрачно намекал, что любая попытка тронуть кота или согнать его с насиженного места будет пресечена когтями.
Сержант давно устал ломать голову над тем, каким образом кот попадает в камеру. Это происходило всякий раз. В окно он пролезть не мог, войти через дверь — тем более, и вот поди ж ты: когда старая леди ночевала в камере, наутро кот неизменно оказывался при ней.
— Позавтракали уже, да?
— Десница тысячелетия и моллюск! — радостно отрапортовала миссис Тахион.
— Вот и хорошо. Тогда пойдемте со мной. Погода нынче чудесная.
— Веди же меня, Скотти!
Миссис Тахион встала и покорно пошаркала вслед за сержантом. Полицейский печально покачал головой.
Они вышли во двор, где, заботливо укрытая куском брезента (опять же сержант постарался), стояла проволочная тележка, доверху нагруженная пакетами.
— Никто ничего не стибрил? — спросила миссис Тахион.
Вот так с ней всегда, подумал сержант. Безумна, как шляпник, но порой как скажет… будто в мотке сахарной ваты натыкаешься на бритвенное лезвие.
Он улыбнулся и как мог ласково заверил старуху:
— Ей-богу, милая, ее никто и пальцем не тронул.
— Один-ноль в нашу пользу! — заявила миссис Тахион. — Шляподарю.
Сержант наклонился и вытащил из-под тележки пару ботинок.
— Это боты моей мамы. Она собиралась их выбросить, но я сказал, что кожа тут добротная, их вполне еще можно носить…
Миссис Тахион молниеносным движением выхватила подарок у него из рук. Через мгновение ботинки без следа исчезли под грудой пакетов.
— Маленький шаг для человека!
— Да, они шестого размера, — кивнул сержант.
— Ах, Бисто! Жизнь прекрасна, если никто не вставляет палки в колеса, но мост навести необходимо!
Сержант посмотрел на тележку.
— И где вы только все это берете, а? Из чего эти мешки, голубушка? С виду похоже на резину.
— Буль-буль-буу! — отвечала миссис Тахион. — Я им говорила, да чайника никто не слушает! Блеск!
Сержант выудил из кармана шестипенсовик.
— Вот. Выпейте чаю, скушайте булочку.
— Шляподарю. Это ты так думаешь! — сказала старая леди, взяв монетку.
— Не стоит благодарности. Сержант зашагал обратно в участок.
Он привык к миссис Тахион. Иногда холодными вечерами дежурный слышал звон молочной бутылки, которая с размаху разбивалась о крыльцо. Формально это было правонарушение, и оно означало, что миссис Тахион хочет провести ночь в тепле.
Хотя такое случалось не всякой холодной ночью. Загадка, да и только. В прошлую зиму довольно долго держались суровые морозы и в участке уже начали беспокоиться. Но в один прекрасный день, ко всеобщему облегчению, снова раздались звон стекла и крики: «А я им говорила! Это ты так думаешь!» Миссис Тахион то появлялась, то исчезала, и никто не знал, откуда она приходит и куда уходит.
«Веди же меня, Скотти!» Да, безумна как шляпник, безумна как шляпник…
И все же… Вот странно: стоит дать что-нибудь миссис Тахион, потом неизменно возникает чувство, будто она сделала тебе одолжение, приняв подарок.
За спиной сержанта раздался скрип тележки, потом вдруг резко наступила тишина — как отрезало.
Он обернулся. Миссис Тахион с тележкой исчезли.
Джонни всем своим существом ощущал Парадайз-стрит. Она — здесь. И все происходит — здесь, тут, на этом самом месте. Не где-нибудь в далекой-далекой стране, где все названия чудные, где иностранцы с густыми усами скандируют лозунги.
Здесь. Здесь, где публичные библиотеки, и пешеходные «зебры», и ставки в футболе.
Бомбы пробьют крыши и перекрытия до самых подвалов, и мир окрасится ослепительно-белым.
И это произойдет, потому что Ноу Йоу говорит, что это уже произошло. Беда неотвратимо надвигается, и он, Джонни, никак не может этому помешать. Потому что если ему удастся помешать, тогда почему он сейчас знает, что на Парадайз-стрит произошло то, что произошло?
Может быть, миссис Тахион собирает Время, как другие собирают марки. Джонни не мог толком объяснить словами, но чувствовал, что время — это не просто та штука, которую отмеряют часы и календари, что оно живет и в головах людей тоже. Ничего удивительного, что она чокнутая: если думать о времени в подобной манере, запросто свихнешься.
— Эй, с тобой все в порядке? — донесся из далекого далека чей-то голос.
И произошло чудо. Развалины вновь превратились в чистенькие домики, вспыхнул свет, мяч со стуком ударился о нарисованные футбольные ворота — гол.
Керсти махала ладонью перед носом Джонни.
— Ты здоров?
— Я просто… задумался.
— Терпеть не могу, когда ты вот так отрубаешься.
— Извини. — Джонни встал. — Мы не случайно попали именно в этот день,—сказал он. — Я много думал о том, что случится сегодня вечером, и нас занесло сюда.-Не знаю почему. Но мы должны что-то сделать, даже если на самом деле мы ничего сделать не можем. Так что я сейчас…
Из-за угла вывернул велосипед. Он так отчаянно подпрыгивал на булыжниках, что силуэт его наездника казался немного расплывчатым. Велосипед остановился прямо перед Джонни, Керсти и Ноу Йоу.
Они уставились на велосипедиста. Он трясся так, что хотелось навести резкость.
— Бигмак?
— Я-я-я-я-аааааааа…. — отстучал зубами Бигмак.
— Сколько пальцев я показываю? — спросила Керсти.
— Д-д-д-д-д-девятнадцать? Спрячьте велик!
— Почему? — спросила Керсти.
— Я ничего не сделал!
— А-а, — понимающе протянул Ноу Йоу. — Опять, да?
Он взял велосипед и закатил его в густые, покрытые черным налетом сажи кусты.
— Что опять? — не поняла Керсти.
— Бигмак всегда ничего не делает, — пояснил Джонни.
— Верно, — авторитетно подтвердил Ноу Йоу. — Во всем мире не сыскать второго человека, который бы столько раз попадал в неприятности из-за того, что ничего не сделал там, где он не был, и вообще совершенно ни при чем.
— В-в-в меня с-с-с-стреляли!
— Ух ты! — присвистнул Ноу Йоу. — На этот раз ты, должно быть, не сделал что-то по-настоящему серьезное!
— М-м-машина! — выдавил Бигмак.
Сирена, которую Джонни слышал раньше, взвыла снова, где-то на параллельной улице.
— П-п-полицейская машина! — сказал Бигмак. — Я хотел уйти от них по проезду Гарольда Вильсона, а там нет никакого проезда! А один из них в меня стрелял! Из настоящей пушки! Подлость, солдаты не должны стрелять в людей!
Джонни затащил трясущегося Бигмака в жуткие заросли закопченных кустов. Керсти пожертвовала свой плащ, чтоб только Бигмак прекратил дрожать.
- Предыдущая
- 21/39
- Следующая
