Радуга - Поттер Патриция - Страница 32

• Предыдущая
• 32/93
• Следующая

Плантация Маттисов, как и Бриарвуд, была расположена вдоль Миссисипи, но находилась южнее, неподалеку от Натчеза. Как и на многих других плантациях на Миссисипи, дом был выдержан в стиле греческого Возрождения, но не белый, а из песчаника, сочетавшегося по цвету с утесом, на котором стоял. Большой ухоженный сад окружал дом.

Мередит вместе с Дафной и тетушкой Опал приехали десять дней назад, не сообщив заранее о своем прибытии. Их приняли прохладно, но в традициях Миссисипи было проявлять вежливость даже к незваным гостям. Никто не подумал отказать им, хотя члены семьи Маттисов, бывало, и ворчали, когда гости не слышали.

Вильям Маттис был троюродным братом Мередит, и она изредка его навещала. Обычно она быстро исчерпывала гостеприимство хозяев невыполнимыми требованиями и флиртом, сопровождаемым хихиканьем. Уже были обронены кое-какие намеки на то, что ей пора отправляться дальше, в Новый Орлеан, где, как она всем говорила, она собиралась встретиться со своим скрягой-банкиром. Но сначала, поведала она Вильяму Маттису, она, конечно же, должна навестить своих любимых родственников, особенно их старшего сына, Бо. В тот же день Бо исчез и не появлялся, что дало ей повод только об этом и говорить, а втайне удивляться — как будто она и в самом деле могла интересоваться таким прожигателем жизни, как Бо.

Большую часть времени она провела в саду на скамеечке, вполглаза рисуя, вполглаза наблюдая за Джимом, садовником.

Она обратила на него внимание, как только приехала. В посадке его головы ощущалась гордость, в глазах читалось упорство. Она несколько раз разговаривала с ним, и он не мог скрыть своего природного ума, хотя и пытался. Ум, знала она, не был тем качеством, которое приветствовалось в рабах. Слишком часто он приносил ненужное страдание, и те, кто проявлял такое качество, заканчивали обычно работой в поле, где вольнолюбивый дух выбивался из них или вытравливался работой. Поэтому рабу было выгоднее демонстрировать хозяину тупое лицо.

Судя по всему, Джиму удавалось это как нельзя лучше, думала она, смешивая краски для розового, который получился устрашающего оттенка, среднего между лососевым и цветом фуксий. Этим цветом она хотела нарисовать столь же жуткие камелии, набросок которых уже был на полотне. Она не отрывала взгляда от высокого, почти абсолютно черного раба, который подстригал кусты вокруг клумб с белыми и розовыми камелиями. Камелии, праздно размышляла она, — упрямые цветы, которые, кажется, цветут для собственного удовольствия, и ни для кого больше. И сейчас, несмотря на холодную зиму, цветы обильно осыпали стебли, бросая вызов морозу.

Люди тоже на них похожи, размышляла она. Некоторые могут осмелиться на все, тогда как другие делают только то, что от них ожидают, ничем не рискуют.

Она предположила, что раб, прилежно работавший в саду был скорее камелией, чем бегонией, с которой надо постоянно нянчиться.

Леви Коффин научил ее распознавать тех рабов, которые стремятся к свободе, которые могут рискнуть всем, чтобы было так, как им хочется, а не так, как кто-то другой хочет, чтобы они сделали. В глазах и в манере поведения у некоторых рабов было что-то, что свидетельствовало о их страстном стремлении к свободе, о готовности пойти на жертвы, чтобы достичь ее. И Мередит научилась искать и распознавать это качество…

Она подумала, что сегодня можно обронить кое-какие слова и посмотреть, поймет он их или нет. Если нет, ей придется быть осторожнее.

Свет свободы. Эти слова подвигнули многих рабов, может быть не одну сотню, на долгое опасное путешествие к ней. Она помогла немногим, не более чем двадцати, так как ее учили быть очень осторожной. Но и этим она гордилась, потому что только один был пойман и возвращен назад, и то не выдал ее участия. Его не наказывали плетьми, но заставили носить мучительно болезненный и унизительный железный ошейник в течение шести месяцев. Ошейник — часто применяемое наказание для беглецов — был снабжен рожками и колокольчиками, которые делали невозможным сон в любом положении, кроме сидячего, и, конечно же, колокольчики сообщали о передвижениях раба, куда бы он ни направлялся. Мередит знала об этом, потому что тот раб убежал еще раз и благополучно добрался до Канады.

Сейчас все ее внимание было сосредоточено на Джиме, и в душе она благословила раба, отвлекшего, наконец, ее мысли от Квинна Девро.

После бала она больше не видела капитана парохода. На следующий день, поздно вернувшись с реки, сразу же Удалилась в свою комнату и оставалась там, пока он не уехал, объяснив свое затворничество недомоганием. Так как она часто пользовалась этим предлогом, чтобы побыть одной, никто об этом особенно не говорил. Итак, он уехал и его волнующее присутствие стало лишь воспоминанием, Но это воспоминание было призраком, который полностью не исчезал и норовил материализоваться в самых неподходящих обстоятельствах. Как сейчас, например.

Мередит взглянула на свой холст, жалея, что сейчас не может творить красоту, вынуждена рисовать эту унылую пародию на нее, цветы без жизни, без объема, без плоти. Ее посещали подобные настроения особенно часто в последние несколько месяцев.

Она встала, не выпуская из глаз черную фигуру, склонившуюся над кустом. Она подошла и остановилась рядом с ним, поглаживая белый цветок камелии. Потом она подняла глаза.

— Белый, — сказала она, — как свет свободы.

Она увидела, как напряглась его спина, а потом и все тело.

— Ничего про это не знаем, — сказал он медленно, но в глазах Мередит уловила проблеск надежды. Руки Мередит играли с цветком.

— Чудесный цветок. У вас, должно быть, особый дар. На Севере очень ценится ваша профессия.

Руки раба дрогнули.

— Хозяин не продаст.

Мередит колебалась. Следующий шаг был самым опасным.

— Есть другие пути… Железная дорога, например…

— Я слыхал про разные дороги, — ответил он осторожно.

— А эта идет прямо на Север. Курсом на Полярную звезду. Наступило молчание, долгое намеренное молчание, и Мередит сдержала дыхание. Он медленно кивнул.

— Вы хотите туда добраться?

— А моя жена?

Она склонила голову, словно разглядывая цветок.

— Но никто больше. Через две недели после того, как я уеду. До отъезда я принесу вам то, что может пригодиться. В воздухе повисло подозрение, но Мередит к этому привыкла. Она бы очень обеспокоилась, если бы его не почувствовала.

— Я подойду к вам завтра. Но поклянитесь, что будете ждать две недели.

— Мистрисс… я бы и два месяца прождал, если бы знал, что надо для этого дела… — она увидела, что его руки вцепились в садовый инструмент так, что побелели костяшки пальцев.

— Это на самом деле правда… Я дам вам имена людей, к которым обратиться, у них вы сможете получить еду и помощь.

— Зачем вы это делаете? — ее часто об этом спрашивали, и всегда вопрос звучал почти как обвинение. Мередит понимала. Они оба знали, что он рискует жизнью.

— У меня когда-то продали сестру. — Она давно обнаружила, что это самый подходящий ответ и наиболее приемлемый.

— А вам-то что? — Джиму, однако, эта причина не показалась убедительной. Хозяева часто были отцами незаконнорожденных рабов, но редко переживали из-за этого, разве только радовались, что лишний раб умножает их доход.

— Я любила ее, — просто ответила Мередит. — И когда-нибудь я ее найду.

В ее голосе было столько искренней уверенности, что Джим ей поверил. Но все равно он чувствовал себя не совсем спокойно.

— Сделаю, как сказал, — ответил он и отошел, продолжая подстригать кусты, и его прививочный нож то и дело мелькал среди зеленой листвы.

Мередит сложила краски, ощущая знакомое смешение чувств — страха и удовольствия. Она не ошиблась в выборе. В этом она была уверена.

Через три дня она уедет в Новый Орлеан, чтобы снова воевать с Бреттом Девро. Она опять истратила всю сумму денег, полагавшуюся ей на год. Большая их часть через Подпольную железную дорогу пошла на строительство поселений в Канаде, часть — частному детективу, который занимался поисками Лизы, а остатки — на ее поездки. Он опять будет придираться и высказывать неодобрение. Но, на худой конец, он был не столь отвратителен, как его брат.

• Предыдущая
• 32/93
• Следующая