Рукопись, найденная в Сарагосе - Потоцкий Ян - Страница 91
- Предыдущая
- 91/156
- Следующая
Такова в настоящее время наша религия. Во многих важных пунктах она отошла от прежней, – особенно в отношении метемпсихоза, у которого теперь мало приверженцев, хотя еще семьсот лет тому назад, когда нашу страну посетил Пифагор, вера в метемпсихоз была распространена повсеместно. Наша древняя мифология часто упоминает также о богах планет, так называемых правителях, – однако теперь этого учения придерживаются разве некоторые составители гороскопов. Как я вам уже говорил, религии изменяются, как все на свете.
Остается объяснить вам наши святые мистерии. Скоро вы все узнаете. Но заранее будьте уверены, что, даже став посвященным, вы от этого не станете мудрей в основах нашей мифологии. Раскройте историка Геродота. Он был в числе посвященных и на каждом шагу хвалится этим, однако его исследования о происхождении греческих богов говорят о том, что он не имеет в этой области более ясных представлений, чем простые смертные. То, что он называл священной речью, не имело ничего общего с историей. Это было, по выражению римлян, турпилоквенцией, то есть бесстыдной речью. Каждый новый адепт должен был выслушать рассказ, оскорбляющий общепринятую благопристойность. В Элевсине рассказывали о Баубо, принимавшей у себя Деметру, во Фригии – о любовных похождениях Диониса. Мы здесь, в Египте, верим, что это бесстыдство – символ, обозначающий ничтожность материи, и больше ничего на этот счет не знаем.
Один знаменитый консул по имени Цицерон под конец жизни написал книгу о природе богов. Он признается там, что не знает, откуда Италия заимствовала свою веру, а в то же время был авгуром и, следовательно, знал все тайны италийской религии. Неосведомленность, проглядывающая во всех произведениях посвященных авторов, доказывает, что посвящение никоим образом не сделало бы вас более мудрыми в вопросе о начале нашей религии. Во всяком случае, корни мистерий уходят в глубь очень дальних времен. Вы можете видеть торжественную процессию в честь Озириса на барельефе Озимандии. Поклонение Апису и Мневису ввел в Египте Дионис более трех тысяч лет тому назад.
Посвящение не проливает никакого света ни на возникновение религии, ни на историю богов, ни даже на значение символов, – однако введение мистерий было необходимо для людского рода. Человек, знающий за собой какой-нибудь великий грех или запятнавший свои руки убийством, становится перед жрецами мистерий, кается в совершенном и уходит очищенным при помощи омовения. До установления этого спасительного обычая общество изгоняло из своей среды людей, которые не могли подходить к алтарям, и те потом с отчаянья становились разбойниками.
В мистериях Митры адептам дают вкушать хлеб и вино и называют это угощение евхаристией. Грешник, примиренный с богом, начинает новую жизнь – честней, чем та, которую он вел до тех пор.
Тут я прервал Вечного Жида замечанием, что, мне кажется, евхаристия принадлежит только христианской религии. Но мне возразил Веласкес:
– Извини меня, но рассказ Вечного Жида полностью совпадает с тем, что я читал в писаниях святого Юстина Мученика, который сообщает даже, что злые духи в свое время коварно ввели обряд, предназначенный только для христиан. Продолжай, сеньор еврей.
И Вечный Жид продолжал.
– Мистерии, – сказал Херемон, – включают еще один обряд, общий всем. Когда умирает какой-нибудь бог, его хоронят и оплакивают несколько дней подряд, после чего он, ко всеобщей радости, воскресает. Некоторые утверждают, что этот символ означает солнце, но более распространено мнение, что тут речь идет о брошенном в землю зерне.
– Вот и все, юный израильтянин, – прибавил жрец, – что я могу сказать тебе о наших догматах и обрядах. Теперь ты видишь, что мы вовсе не идолопоклонники, как ваши пророки часто утверждают, но, откровенно говоря, я считаю, что ни моя, ни твоя религия уже не удовлетворяют человечество. Кидая взгляд вокруг, мы всюду замечаем какую-то тревогу и потребность в чем-то новом.
В Палестине народ идет толпой в пустыню слушать нового пророка, который крестит водой из Иордана. А тут – терапевты или маги-целители, которые к нашей вере примешивают веру персов. Светловолосый Аполлоний переходит из города в город, выдавая себя за Пифагора. Мошенники выступают в качестве жрецов Изиды, поклонение богине давно оставлено, храмы ее опустели, благоволения перестали куриться на ее алтарях.
Произнеся последние слова, Вечный Жид увидел, что мы приближаемся к месту ночлега, и где-то в овраге пропал.
Я отвел герцога Веласкеса в сторону и сказал ему:
– Позволь тебя спросить, какого ты мнения о рассказах Вечного Жида? По-моему, нам не следует его слушать: ведь большая часть того, что он рассказывает, противна той вере, которую мы исповедуем.
– Сеньор Альфонс, – возразил герцог Веласкес, – твоя набожность делает тебе честь в глазах каждого мыслящего человека. Моя вера, смею утверждать, просвещенней твоей, хоть не менее горяча и чиста. Наилучшим доказательством этого служит моя система, о которой я уже не раз упоминал и которая представляет собой лишь ряд наблюдений над божеством и его бесконечной мудростью. Поэтому мне кажется, сеньор Альфонс, то, что спокойно слушаю я, можешь с чистой совестью слушать и ты.
Ответ Веласкеса вполне меня успокоил, а вечером цыган, располагая свободным временем, продолжал рассказ о своих приключениях.
Молодой Суарес, рассказав мне о печальном происшествии в саду Буэн-Ретиро, не мог противиться сну, и я оставил его в покое; но на следующую ночь обратился к нему с просьбой, чтоб он удовлетворил мое любопытство и рассказал, что было дальше, и он продолжал.
Я был полон любви к Инессе и, как ты сам понимаешь, обозлен на Бускероса. Но, несмотря на это, несносный втируша явился на другой же день прямо за стол. Утолив первый голод, он сказал:
– Я понимаю, сеньор дон Лопес, что ты еще очень молод и у тебя нет желания жениться; это глупость, которую мы и так совершаем слишком рано. Но меня все-таки удивило, что ты в качестве отговорки выставляешь перед молодой девушкой боязнь разгневать своего прадеда, Иньиго Суареса, который, избороздив много морей, основал торговый дом в Кадисе. Счастье твое, дон Суарес, что я кое-как поправил это дело.
– Сеньор дон Роке, – ответил я, – будь добр прибавить еще одну услугу к тем, что ты уже оказал мне: не приходи нынче вечером в Буэн-Ретиро. Я убежден, что прекрасная Инесса совсем туда не придет, а если я ее там застану, то она, без сомнения, не захочет со мной разговаривать. Но я мог бы сесть на ту самую скамью, на которой я беседовал с ней вчера, оплакать там свою беду и вволю нагореваться.
Дон Роке с сердитым видом промолвил:
– Сеньор дон Лопес, то, что ты мне сейчас сказал, звучит слишком оскорбительно и может навести меня на мысль, что моя самоотверженность, к несчастью, тебе не по нраву. Правда, я мог бы больше себя не утруждать и предоставить тебе одному оплакивать свою беду, но прекрасная Инесса может все-таки прийти, и кто тогда исправит твои промахи? Нет, сеньор дон Лопес, я тебе слишком предан, чтобы послушаться.
Сейчас же после обеда дон Роке ушел, а я, переждав зной, отправился к Буэн-Ретиро, но по дороге туда укрылся на время в свой лавчонке. Бускерос не заставил себя долго ждать; пошел искать меня в Буэн-Ретиро, а не найдя, вернулся и направился, видимо, в сторону Прадо. Тогда я покинул свое убежище и пошел туда, где успел испытать столько радостей и огорчений. Сел там на скамью и горько заплакал. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я подумал, что это Бускерос, и повернулся в сердцах, но увидел очаровательно улыбающуюся Инессу. Она села рядом со мной, велела своей спутнице уйти и начала так:
– Милый Суарес, я вчера на тебя рассердилась, потому что не поняла, к чему ты завел речь о своем деде и прадеде. Но, получив более подробные сведения, я узнала, что дом ваш вот уже сто лет, как отказывается иметь какие-либо отношения с нашим и притом, как утверждают, из-за каких-то ничтожных поводов.
- Предыдущая
- 91/156
- Следующая
