Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 36
- Предыдущая
- 36/87
- Следующая
Я спешился и повел лошадь в небольшую рощицу, где шумел ручей. Там я напоил ее, обтер потные бока и угостил парой кусочков сахара, который вымочил в коньяке из фляги. Виолетта устала от тяжелой погони, но удивительно быстро, уже через полчаса, пришла в себя. Когда мы двинулись в путь, по прыжкам и упругому ходу лошади я понял, что обязательно доберусь в Париж, а если этого не случится, не Виолетта будет тому виной.
Должно быть, я находился в самом сердце вражеских порядков. Я слышал, как гортанные немецкие песни разносятся по окрестностям из придорожного дома. Тогда я свернул с дороги в поле, чтобы объехать его. Чуть позже дорогу мне преградили два человека (ночь тогда была безоблачной и лунной) и что-то закричали мне вслед по?немецки, но я промчался, не обратив на них никакого внимания, а стрелять они не решились, так как мундиры их гусар и наши очень похожи. В таких ситуациях так и надо поступать, может, вас примут за глухого.
Дивная луна сияла в небе, на дороге лежали длинные черные тени деревьев. Было светло и тихо. Пейзаж казался удивительно мирным. Лишь далеко виднелись отблески пожара. Я не забывал, что мне отовсюду угрожает опасность, и, глядя в тишине ночи на отсветы далекого пожара, я испытывал волнение и какой-то мистический ужас. Но меня нелегко сбить с толку, слишком много необычного я повидал. Я тихонько напевал себе под нос песенку и вспоминал о Лизетте, с которой рассчитывал встретиться в Париже. Я так увлекся своими воспоминаниями, что, повернув, налетел на шестерых немецких драгун, рассевшихся у дороги вокруг костра.
Я превосходный солдат. И это не хвастовство, так оно есть на самом деле. Я способен за мгновение взвесить все шансы и выбрать наилучший, будто бы обдумывал решение не один день. Сейчас в моей голове вспышкой промелькнула мысль: меня станут преследовать, а моя лошадь измотана до предела после того, как проделала двенадцать длинных лиг. Но лучше быть преследуемым, чем повернуть назад. Будь подо мной свежая лошадь, я бы все равно отчаянно рисковал, но сейчас предпочел бы оказаться ближе к Сенли, чем к Суассону.
Все эти мысли пронеслись в голове за миг. Я не успел толком рассмотреть бородатые лица под медными шлемами, как шпоры вонзились в бока Виолетты, и она понеслась, словно на скачках. Что за крики, суета и топот раздались позади! Трое улан выстрелили, а трое вскочили в седла. Пуля ударила о седло, будто палка стукнула о дверь. Виолетта бешено прыгнула вперед. Я подумал, что она ранена, но, к счастью, пуля лишь оцарапала ее. Ах, моя милая лошадка, как я обожал ее в ту минуту! Виолетта неслась галопом, а ее копыта стучали по земле, как испанские кастаньеты. Я уже не мог сдерживать себя. Повернувшись в седле, я закричал: «Да здравствует император»! В ответ понеслись злобные проклятия.
Но это был еще не конец. Если б Виолетта была свежа, то за пять миль оставила бы преследователей позади на целую милю. Сейчас же ей никак не удавалось оторваться от погони. Один из пруссаков, молодой офицер, сидел в седле лучше других. С каждым прыжком расстояние между нами сокращалось. Двое других отстали ярдов на двести. Я взглянул назад – они отставали все сильней и сильней. Тех троих, кто стрелял, вообще не было видно.
Прусский офицер сидел верхом на гнедом жеребце, который, конечно, не мог сравниться с Виолеттой, но все же был достаточно резвым. Еще несколько миль он будет скакать довольно бодро. Я дождался, пока парень оторвался от своих товарищей и слегка придержал Виолетту. Я придержал ее чуть-чуть, чтобы он подумал, что действительно нагоняет меня. Когда он оказался на расстоянии пистолетного выстрела, я вытянул пистолет, взвел курок и обернулся вполоборота, посмотреть, что он намеревается предпринять. Молодой пруссак и не собирался стрелять, я сразу понял почему: расположившись у огня на ночь, он вытянул пистолеты из седельной сумки, а сейчас размахивал саблей и сыпал угрозами. Он, кажется, не понимал, что его жизнь находилась в моих руках. Я придержал Виолетту, пока расстояние между серым хвостом и гнедой мордой не сократилось до длины копья.
– Rendez-vous![4] – завопил он.
– Поздравляю, месье, вы прекрасно говорите по-французски, – сказал я и прижал дуло пистолета к изгибу локтя. Я всегда так делаю, когда приходится стрелять с седла. Прицелившись, я увидел, как побледнело его лицо: он понял, что все кончено. Перед тем как потянуть спусковой крючок, я подумал о его матери и прострелил плечо лошади. Боюсь, что парень сильно ушибся, – с таким грохотом конь упал на землю, однако мне нужно было думать о письме, и я снова пустил Виолетту галопом.
Но от этих мерзавцев было непросто оторваться. Двое солдат позабыли об офицере, словно он был юным рекрутом, который только что закончил школу верховой езды. Они оставили его на попечение других и продолжили гнаться за мной. Я остановился, рассчитывая, что больше не услышу за собой погони, но тут же понял, что зевать нельзя, и снова рванул вперед. Виолетта мотала головой, а я – кивером. Таким образом мы демонстрировали, что думаем о неуклюжих драгунах, которые пытаются догнать гусара. Но именно тогда, когда я насмехался над неприятелем, сердце мое затрепетало. Вдалеке на белом фоне четко темнело пятно ожидающих меня кавалеристов. С первого взгляда они напоминали тени деревьев, но я-то узнал в этих тенях эскадрон гусар. Смерть обступила меня со всех сторон.
Сзади меня скакали драгуны, впереди поджидали гусары. Никогда еще со времен битвы под Москвой{94} мне не приходилось попадать в такую переделку. Во имя чести бригады я предпочел бы погибнуть от рук солдата из легкой кавалерии, чем тяжелой. Поэтому я не стал дергать уздечку. Не колеблясь ни секунды, я позволил Виолетте идти, как ей вздумается. Помню, я пытался молиться, но так как у меня небольшой опыт в подобных вещах, то смог вспомнить только молитву, которую мы учили в школе: тогда мы молили Господа о хорошей погоде перед каникулами. Но даже это было лучше, чем ничего. Я продолжал бормотать ее, как вдруг услышал французскую речь. О Господи, радости моей не было предела! Наши, наши – маленькие негодяи из корпуса Мармона. Драгуны, преследовавшие меня, молниеносно развернули коней и помчались прочь, спасая свои шкуры. Лишь луна тускло отсвечивала от их шлемов. Я же подъехал к своим не спеша, с достоинством, показывая, что хотя гусар и может иногда позволить себе спасаться бегством, но уж ни в коем случае не чересчур быстро. Боюсь, что вздымающиеся бока Виолетты и ее взмыленная морда никак не соответствовали той беззаботности, которую я напустил на себя.
Как вы думаете, кто был во главе гусар? Старик Буве, которого я спас под Лейпцигом{95}. При виде меня его маленькие красноватые глазки наполнились слезами. Я тоже не смог удержаться, чтобы не всплакнуть от радости. Услышав, что мне приказано пробраться через Сенли, Буве засмеялся.
– Там враги, – сказал он. – Вы не пройдете.
– Предпочитаю отправиться туда, где находится враг, – ответил я.
– Почему вы со своим донесением не отправитесь прямо в Париж? Зачем вы обязательно стремитесь заехать туда, где вас или возьмут в плен, или убьют?
– Солдаты не имеют права ничего менять. Их удел – подчиняться приказам, – процитировал я слова Наполеона.
Буве засмеялся своим обычным, сквозь кашель, смехом, и я демонстративно подкрутил усы и так взглянул на него, словно окатил холодной водой.
– Раз так, – сказал он, – вам следует присоединиться к нам, и мы вместе отправляемся к Сенли. У нас приказ разведать местность. Эскадрон польских улан Понятовского двигается впереди. Если вам удастся проскочить Сенли, мы последуем за вами.
Так мы и поехали, только звон оружия раздавался в ночной тишине. Вскоре мы нагнали поляков – статных, добрых солдат, хотя, возможно, несколько грузноватых для своих лошадей. На них было очень приятно смотреть, даже мои гусары не выглядели лучше. Мы дружно двигались вперед и рано утром приблизились к Сенли. Мы встретили по дороге ехавшего крестьянина, который рассказал, что происходит.
- Предыдущая
- 36/87
- Следующая
