Барраяр - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 22
- Предыдущая
- 22/76
- Следующая
– Сядем здесь. – Корделия кивнула в сторону каменной скамейки, обсаженной некрупными оранжевыми цветами и затененной импортированным с Земли дубом, которому было не менее ста лет. – Обитатели могил прекрасно умеют слушать – никогда не прерывают. И не сплетничают.
Корделия опустилась на теплый камень и с вниманием посмотрела на Ботари. Он почтительно сел вдали от нее – насколько позволяла скамья. Морщины на лице сержанта казались сегодня особенно глубокими; его рука, перекинутая через каменную спинку, судорожно сжималась и разжималась. Дышал он медленно и как-то осторожно.
Корделия постаралась, чтобы голос ее звучал как можно дружелюбнее.
– Ну, так что вас тревожит, сержант? Вы сегодня кажетесь немного… скованным. Что-то с Элен?
Он издал невеселый смешок.
– Скованным… Да, наверное. Но дело не в малышке… то есть… не напрямую. – И сержант, чуть ли не впервые за целый день, посмотрел ей прямо в глаза. – Вы помните Эскобар, миледи? Вы же там были. Так?
– Так.
– А вот я не могу вспомнить Эскобар.
– Да, мне об этом говорили. Насколько я поняла, военные медики приложили немало усилий, чтобы заставить вас забыть ту войну.
– О да.
– Я не в восторге от методов барраярской психотерапии. Особенно когда к ней примешиваются политические соображения.
В его взгляде мелькнула робкая надежда.
– Я это заметил, миледи.
– Что они с вами сделали? Выжгли какие-то отдельные нейроны? Стерли память специальными препаратами?
– Нет… то есть они использовали лекарства, но ничего не уничтожали. Так они мне говорят. Врачи называли это блокировкой. А мы – адом. Каждый день мы попадали в ад, пока не научились избегать его. – Ботари, нахмурившись, поерзал на скамье. – Если я пытаюсь вспоминать Эскобар или хотя бы просто заговорить о нем, у меня начинает болеть голова. Глупо звучит, правда? Солдат ноет из-за мигреней, как старуха… Некоторые воспоминания вызывают такую головную боль, что красные круги идут перед глазами и меня выворачивает наизнанку. Когда я перестаю об этом думать, боль уходит. Все просто.
Корделия сглотнула.
– Ясно. Мне очень жаль вас. Я знала, что вам нелегко, но не представляла себе насколько.
– Хуже всего сны. Я вижу во сне… это, и если просыпаюсь не сразу, то помню, что мне снилось. Я вдруг вспоминаю слишком много, и голова… В общем, мне остается лишь уткнуться в подушку и рыдать, пока не смогу подумать о чем-то другом. Остальные охранники графа Петера считают меня психом, придурком. Они не понимают, как это в их компанию затесался тип вроде меня. Я и сам этого не понимаю. – Ботари быстро провел обеими руками по короткому ежику волос. – Служить у графа – большая честь, ведь мест всего двадцать. Сюда выбирают лучших, всяких чертовых героев, увешанных медалями ветеранов с идеальным послужным списком. Если на Эскобаре я сделал… что-то такое нехорошее, то почему адмирал заставил графа Петера дать мне место? А если я был героем, то почему у меня отняли память об этом?
Дыхание его участилось и теперь со свистом вырывалось сквозь длинные желтые зубы.
– А сейчас вам больно? Когда вы пытаетесь об этом говорить?
– Немного. Будет хуже. – Он пристально посмотрел на Корделию, сильно нахмурив лоб. – Но мне необходимо об этом поговорить. С вами. Это меня…
Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– Продолжайте.
– У меня в голове… четыре картинки с Эскобара. Четыре картинки. И я не могу их объяснить. Сам себе. Несколько минут из… трех месяцев? Или четырех? Они все меня тревожат, но одна – больше всех других. В ней вы, – неожиданно прибавил он и уставился в землю. Теперь он сжимал скамью обеими руками, и его узловатые пальцы побелели от напряжения.
– Ясно. Продолжайте.
– Одна… Она самая простая… это ссора. Там были кронпринц Зерг, адмирал Форратьер, лорд Форкосиган и адмирал Ралф Форхалас. И я. Только на мне не было одежды.
– Вы уверены, что это не сон?
– Нет. Не уверен. Адмирал Форратьер сказал… что-то очень оскорбительное лорду Форкосигану. Он оттеснил лорда к стене. Принц Зерг засмеялся. А потом Форратьер поцеловал его, прямо в губы, и Форхалас хотел оторвать Форратьеру голову, но лорд Форкосиган ему не позволил. А что потом – я не помню.
– Э-э… да-да, – сказала Корделия. – При этом меня не было, но я знаю, что в барраярском высшем командовании в то время действительно происходили странные вещи. Так что это, наверное, подлинное воспоминание. Если хотите, я могу спросить Эйрела.
– Нет! Нет! Эта картинка не такая важная, как другие.
– Тогда расскажите о других.
Голос его понизился до шепота.
– Я помню Элен. Такую красивую. У меня в голове всего две картинки с Элен. В одной я помню, как Форратьер заставил меня… Нет, о той я говорить не хочу. – Он умолк на целую минуту, тихо раскачиваясь взад и вперед. – В другой… мы в моей каюте. Она и я. Она – моя жена… – Голос у него сорвался. – Она ведь не была мне женой, так?
Это даже не было вопросом.
– Так. Но вы это знаете.
– Но я помню, что верил, будто она мне жена.
Он прижал ладони ко лбу, а потом начал с силой растирать себе шею.
– Она была военнопленной, – сказала Корделия. – Ее красота привлекла внимание Форратьера и принца Зерга, и они принялись истязать ее – не допрашивая, а просто ради удовольствия. Ее изнасиловали. Но это вы тоже знаете. В какой-то степени…
– Да, – прошептал он.
– Они приказали врачам извлечь у нее контрацептивный имплантат и позволили вам… или заставили вас… сделать ей ребенка – это было частью их программы пыток. Только частью. Слава Богу, они погибли прежде, чем успели выполнить все, что собирались.
Ботари согнулся чуть ли не вдвое и крепко обхватил колени своими длинными руками. Дышал он часто, как после бега. Лицо его побледнело и блестело от пота.
– А последняя картина? – напомнила Корделия.
– Ох, миледи. – Он с трудом сглотнул. – Что бы это ни было… Я знаю, это ближе всего к тому, что мне нельзя вспоминать.
Ботари снова сглотнул. Корделия начала понимать, почему он не притронулся к еде.
– Вы хотите продолжать? Вы можете продолжить?
– Я должен. Миледи, капитан Нейсмит. Потому что я помню вас. Помню, что видел вас. Вы привязаны к кровати Форратьера, одежда разрезана… вы обнажены. И течет кровь. Я смотрю вверх от ваших… Но вот что я хочу знать… Должен знать.
Сжав обеими руками голову, Ботари наклонил к ней осунувшееся, страдающее лицо.
Корделия испугалась. У него, видимо, чудовищно повышается давление, из-за этого и возникают такие дикие мигрени. Но в таком случае не грозит ли ему инсульт, если зайти слишком далеко, дойти до последней истины? Какой дьявольский психоинженерный фокус: заставить свой собственный организм наказывать себя за запретные мысли…
– Я и вас изнасиловал, миледи?
– Что? Нет!!! – Она вспыхнула от обиды – не за себя, а за сержанта. Проклятые ублюдки – они посмели отнять у него даже это знание?!
Ботари зажмурился, всхлипнул, и слезы облегчения побежали по его щекам.
– Слава Богу! Но… вы уверены?
– Форратьер дал вам такой приказ. Но вы отказались. По собственной воле, идя на смертельный риск. На некоторое время вы оказались в чертовски трудном положении. – Ей страшно хотелось рассказать и все остальное, но сержант был в таком состоянии, что последствия могли стать непредсказуемыми. – И давно вы начали об этом думать? Испытывать эти сомнения?
– Как только снова увидел вас. Этим летом. Когда вы приехали, чтобы выйти замуж за лорда Форкосигана.
– И вы целых шесть месяцев не смели спросить?..
– Да, миледи.
У нее перехватило дыхание.
– В следующий раз не ждите так долго.
Судорожно сглотнув, он неловко вскочил и отчаянным взмахом огромной руки словно попросил: «Простите». Перекинув длинные ноги через невысокую ограду кладбища, он нырнул в кусты. Корделия несколько минут встревоженно слушала, как мучительно выворачивает его пустой желудок. Наконец спазмы стали реже, потом прекратились. Сержант вернулся, вытирая губы. Он был мертвенно-бледен, но в глазах его теперь теплился слабый огонек жизни.
- Предыдущая
- 22/76
- Следующая
