Женщина, которая легла в кровать на год - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 21

— Нет.

— Вы не можете так просто их отдать.

— А вы согласны приютить их? — спросила Ева, будто речь шла о сиротках, ищущих дом.

— Я бы с радостью, но второй книжный шкаф мне не по зубам. Я живу в наперстке, — пожаловался Александр. — Но Брайан и дети… Неужели они не захотят сохранить вашу библиотеку?

— Нет, они приверженцы чисел и не доверяют словам. Так вы возьмете книги к себе?

— Ладно.

— И вы мне без обмана пообещаете их прочесть? Книгам нужно, чтобы их читали. Страницы необходимо иногда переворачивать.

— Боже, да вы же влюблены в эти книги. Так зачем с ними расставаться?

— С тех пор как я научилась читать, книги были для меня обезболивающим. Я не помню роды, зато помню роман, который тогда читала.

— И что же это за роман?

— «Море, море» Айрис Мердок. Я была на седьмом небе, когда взяла на руки близнецов, но — вы, наверное, сочтете это ужасным — спустя примерно двадцать минут захотела вернуться к чтению.

Они посмеялись над этой осечкой материнского инстинкта.

Ева спросила Александра, не отвезет ли он книжный шкаф Брианне в Лидс. Она перебрала украшения и отложила все ценные вещи: кольцо с бриллиантом, подаренное ей Брайаном на десятую годовщину брака, несколько золотых цепочек семьсот пятидесятой пробы, три серебряных браслета тонкой работы, жемчужное ожерелье с Майорки и платиновые серьги в форме вееров со свисающими ониксовыми капельками, которые купила себе сама. Потом Ева нацарапала записку на листке, вырванном из блокнота Александра.

У Евы по-прежнему оставалось много всякого барахла. Под кроватью пылились четыре ящика, в которых лежали:

— сумочка от «Шанель» с золотой ручкой;

— бинокль;

— трое часов;

— золоченая пудреница;

— три вечерние сумочки;

— серебряный портсигар;

— зажигалка «Данхилл»;

— кусок гипса с отпечатками ладоней и ступней близнецов;

— секундомер;

— сертификат о том, что Ева прослушала продвинутый курс первой помощи;

— теннисная ракетка;

— пять факелов;

— маленький, но тяжелый бюстик Ленина;

— пепельница из Блэкпула (вместе с башенкой);

— стопка валентинок от Брайана.

На одной из них было написано:

Там же хранились:

— швейцарский армейский нож с сорока семью всякими инструментами (использовался только пинцет);

— шелковый шарф от «Эрме» с белой лошадью на синем фоне;

— пять пар дизайнерских очков в футлярах;

— трое электронных часов;

— дневники;

— альбомы с вырезками;

— фотоальбомы;

— два детских альбома.

Александр сказал, что завтра вынесет ковер и начнет красить. Перед тем как выйти из комнаты, он спросил:

— Ева, а ты сегодня что-нибудь ела?

Она покачала головой.

— Как он мог уйти на работу и оставить тебя голодной?

— Брайан тут ни при чем. У нас разный распорядок дня. — Иногда Ева в глубине души жестко критиковала поведение мужа, но ей не нравилось слушать, как его осуждают другие люди.

Александр спустился на кухню, нашел банан, полпачки сливочного печенья и пять треугольничков плавленого сыра. А еще разыскал фляжку и наполнил ее какао.

Когда Брайан вернулся с работы, Александр мыл чашки, из которых они с Евой пили. Александр следил, как Брайан пробирается мимо черных пакетов и коробок в вестибюле.

— Думаю, скоро буду брать с тебя плату за постой, — проворчал Брайан. — Ты уже, похоже, окончательно сюда переселился. Того гляди, придется покупать тебе открытки ко дню рождения.

— Я работаю на Еву, Брайан.

— А, так это называется работа? И как же она тебе платит?

— Выписывает чеки.

— Чеки! Никто больше не пользуется чеками, — фыркнул Брайан. — Надеюсь, ты не оставишь здесь все это дерьмо.

— Большую часть я отвезу в «Оксфэм»[13].

Брайан рассмеялся:

— Ну, раз Ева думает, что поможет бедным, пожертвовав им свои старые трусы, — пускай. Все знают, что так называемые «благотворители» разъезжают по Могадишо на «Ламборджини», бросая голодающим горстки риса.

— Как хорошо, что я не ты, мужик, — ухмыльнулся Александр. — Должно быть, твое сердце похоже на скукоженный консервированный орех, вроде тех, что продают на Рождество. Ме-е-ерзость!

— Я один из самых сострадательных людей среди наших знакомых, — возразил Брайан. — Каждый месяц с моего банковского счета автоматически перечисляются десять фунтов, которых хватает африканской семье на прокорм двух водяных буйволов. Недолго осталось до того момента, когда мои подшефные начнут экспортировать моцареллу в рамках программы честной торговли. А если пытаешься напугать меня своим карибским жаргоном, то зря стараешься. У меня есть приятель по имени Азизи — он африканец, но хороший парень.

— «Но» хороший парень? — переспросил Александр. — Подумай об этой оговорке. Кстати, я свободно говорю на трех языках. Я лопотал на жаргоне до тех пор, пока меня не усыновили, мужик. Потом я научился изъясняться по-английски не хуже самой королевы.

Брайан оглядел подтянутое тело и внушительные мускулы Александра и пожалел, что при своей фигуре не может носить белую обтягивающую майку. Ему отчаянно хотелось прекратить разгорающееся противостояние. Пытаясь изобрести что-то безобидное, он сказал:

— Не о чем тут думать, Азизи и есть хороший парень.

Александр сменил тему:

— Раз уж речь зашла о моцарелле, кто в ответе за Евино питание?

— Ева рассчитывает, что добрые люди ее накормят, — очень по-библейски, а? Но до свершения этого чуда ее кормят моя мать, ее мать и вот этот простак.

Брайан положил на сковороду кусок жира и смотрел, как тот тает. Прежде чем жир успел растопиться, Брайан закинул туда же два ломтя белого хлеба.

Александр воскликнул:

— Что ты делаешь? Дай сначала жиру нагреться!

Брайан быстро перевернул хлеб и вылил в щель между кусками яйцо. Прежде чем белок загустел, горе-повар вытряхнул малоаппетитное блюдо на холодную тарелку и начал есть стоя.

Александр смотрел на него с отвращением. Каждая трапеза в доме Александра была событием. Все должны были рассесться, стол непременно был накрыт скатертью, разложены приборы, ребятишкам до десяти лет не разрешалось брать бутылки с соусом, а перед едой все были обязаны вымыть руки. Детям полагалось просить разрешения, чтобы встать из-за стола. Александр был убежден, что пища, приготовленная без любви, — негодная пища.

Брайан накинулся на склизкую массу как голодный пес. Доев, он вытер рот и сунул грязную тарелку и вилку в посудомоечную машину.

Александр вздохнул:

— Садись. Приготовлю тебе яичницу. А ты смотри и учись.

Все еще голодный Брайан послушно сел.

На следующее утро Руби принесла белье Евы и Брайана. Выглаженное белье лежало в плетеной корзине безукоризненно ровной стопкой, и Александр, десятью минутами ранее прибывший за ковром Евы, до слез растрогался, глядя на это проявление материнской заботы.