Бог пещер. Забытая палеонтологическая фантастика. Том 5 - Твен Марк - Страница 19

Смагвампы были выносливой и разумной расой, но они глубоко заблуждались, полагая, что могли подчинить природу своей воле. Их год состоял из двух сезонов — лета и зимы, первый был теплым, второй холодным. С начала XIX века, согласно моему археотермографу, летние сезоны становились короче и жарче, а зимы — длиннее и холоднее. В любой точке их страны и каждый день в году стояла либо самая жаркая погода, когда бы то ни было зафиксированная в этой местности, либо самая холодная. Если они не гибли сотнями от солнечного удара, то тысячами мерли от мороза. Но эти героически стойкие люди продолжали бороться, полагая, что смогут приспособиться раньше, чем климат станет совсем невыносимым. Путешествовавшие по делам даже страдали ностальгией и с безумным рвением возвращались в пекло или мороз, в зависимости от сезона прибытия. Наконец, лета вообще не стало, однако последняя вспышка жары уничтожила несколько миллионов человек, оставив большую часть городов в огне, и воцарилась вечная зима.

Тогда смагвампы повели себя разумнее. Оценив окружающие их угрозы, они начали покидать свои дома, пытаясь перебраться к своим сородичам, калифорнийцам, на западную сторону континента, которая сегодня является благословенным царством Вашего Величества. Но было слишком поздно: с каждым днем снежные наносы росли все выше и выше, они оказались осаждены в своих городах и жилищах и были не в состоянии бежать. Последний из них погиб в 1943 году, и да помилует Бог его безрассудную душу!»

Исходя из этих данных, Акунд вынес царское заключение, что смагвампам был преподан очень хороший урок.

Несколько недель спустя, я сделал такой доклад:

«Сир: Страна, которую щедрость Вашего Величества позволяет Вашему преданному слуге исследовать, простирается на юг и юго-запад от Смагвампии на много сотен прастамов; на ее восточной и южной границах расположены, соответственно, Студеное Море и Пламенный Залив. Население в древности состояло из приблизительно равных долей европеоидов и негроидов, обладавших примерно одинаковыми моральными ценностями — по крайней мере, таковы показания на шкале моего этнографа, когда он настроен на XX век в данной южной экспозиции. Европеоиды назывались крекерами, а негроиды известны, как куны.

Я не нахожу здесь признаков бесплодия и запустения, характеризующих земли древних пьюков, и климат не такой суровый, как на территории погибших смагвампов. Что касается температуры, она довольно приятная, а почва чрезвычайно плодородна и вся поверхность земли покрыта плотной буйной растительностью. До сих пор я не нашел ни одного квадратного смига открытого пространства — везде логова каких-либо диких зверей, прибежища ядовитых рептилий или насесты агрессивных птиц. Это преемники давно вымерших крекеров и кунов.

Ничто не может быть более устрашающим и опасным, чем эти бесконечные джунгли с внушительным обилием органической жизни в самых возмутительных ее проявлениях. Повторные наблюдения с помощью некроисториографа показали, что жители этой страны, которая была, так или иначе, обречена, были полностью искоренены одновременно с катастрофическими событиями, уничтожившими галутов, пьюков и смагвампов. Фактором их исчезновения послужила эпидемия желтой лихорадки. Разрушительные воздействия этого страшного заболевания часто повторялись, любая точка страны была очагом инфекции; но в некоторые сезоны эпидемия обострялась. Сперва каждые полвека, а потом и каждый год[25], вспышка инфекции, возникшая в одном месте, широко охватывала все области с таким губительным эффектом, что не хватало живых, чтобы ограбить мертвых; но с первыми морозами болезнь шла на спад. В последующие два-три месяца спада инфекции, глупые выжившие возвращались в зараженные дома, откуда раньше бежали, и дожидались там следующей вспышки. Эмиграция спасла бы их всех. Но когда калифорнийцы (чьими счастливыми и преуспевающими потомками Ваше Величество имеет снисхождение править) снова и снова предлагали им пристанище на своей прекрасной земле, где болезнь и смерть были известны лишь понаслышке, они отказывались уезжать. Сообщаю к удовольствию Вашего милостивого Величества, что к 1946 году последний из них был мертв и проклят».

Проговорив это в передатчик беспроводного изохронофона (как всегда, в 23 часа), я приложил к уху слуховую трубку, уверенно ожидая привычной благодарности. Каково же было мое удивление и испуг, когда хорошо знакомый голос моего господина изверг поток ужаснейших проклятий в адрес меня и моей работы, сопровождаемый жуткими угрозами моей жизни!

Акунд решил отныне обедать на пять часов позднее, и я побеспокоил его на пустой желудок!

Я никак не ожидаю, что широкая публика поверит рассказу, изложенному в этих записках. Они составлены исключительно с целью привлечь внимание мистера Уилфреда Сесиля Кординга (или Корди), если он еще жив, либо, в случае его смерти, сообщить его друзьям и близким некоторые известия о его последних часах. Дополнительные сведения любое заинтересованное лицо может получить, обратившись ко мне по адресу: до востребования, Кетльвелл, Уорфедейл, Йоркшир. Меня зовут Мак-Крей, и меня хорошо знают в тех краях. Почту мне перешлют, где бы я ни находился.

Данные события произошли два года назад, в последний день августа. У меня был пристрелянный охотничий участок над Кетльвеллом, но в то утро всю верхнюю часть холма скрывал туман и охота исключалась. С другой стороны, с двенадцатого числа[26] я только и делал, что стрелял да стрелял, так что совсем не возражал против свободного от охоты дня, тем более что в окрестностях я обнаружил новую пещеру и хотел подробно ее исследовать. Кстати сказать, изучение пещер и охота были тогда моими главными развлечениями.

Новость о тумане принес мне в таверну мой смотритель, и я предложил ему составить мне компанию. Он под каким-то предлогом — не вспомню сейчас, каким — отказался. Я не стал настаивать. Жители тамошних горных долин смотрят на пещеры скорее со страхом, чем с пиететом. Они никогда бы не признались, что верят в призраков, но я подозреваю, что именно так и обстоит дело. Раньше я презирал их за малодушие, но в последнее время, так или иначе, начал их уважать.

Прежде мне доводилось брать в пещеры вынужденных спутников. Они вечно причиняли такие неудобства, что я счел за лучшее раз и навсегда избавиться от них. Поэтому, как сказано, я не настаивал на обществе смотрителя, но взял свечи, спички в стеклянном флаконе, немного магниевой проволоки, моток веревки и большую флягу с виски — и отправился в пещеру один.

Облака над головой источали влагу, мелкий дождь моросил не переставая. Я шел по одной из трех дорог, ведущих из деревни; по какой именно, лучше пока не говорить. Спустя некоторое время я свернул с дороги и пересек вересковую пустошь.

Я искал свежий шрам на склоне холма, вызванный провалом потолка в одной из бесчисленных пещер, которые усеивают здешние известняковые возвышенности. Вскоре я вышел на нужное место, но туман был так густ, что только с десятой попытки я нашел пещеру.

Я не был здесь с 8 августа, когда впервые случайно наткнулся на пещеру — я как раз взбирался на холм, чтобы оценить количество птиц накануне открытия сезона. Я очень разозлился, когда увидал следы тяжелых ботинок и понял, что многие обитатели окрестных деревень тем временем успели побывать в пещере. Однако я надеялся, что большую часть следов оставили пастухи, а может, и мои собственные смотрители. Учитывая их страхи, я надеялся найти внутреннюю часть пещеры нетронутой.

Вход в пещеру не представлял сложности. Вначале шел туннель из торфяника и глины в форме дымохода; в грязи было заметно множество следов. После ход перекрывала наклонная преграда из беспорядочно упавших камней. Я полз по ней головой вперед, пока свет позади не ослабел. Становилось довольно темно; во избежание неприятных неожиданностей я зажег свечу, погрузился по колено в быстрый поток и продолжал путь. Очевидно, я находился в обыкновенной известковой пещере с захудалыми сталактитами и мокрыми от влаги стенами. Так далеко, судя по всему, никто не забредал, и я радостно шел вперед.