Пирамида Кецалькоатля - Портильо Хосе Лопес - Страница 23
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая
Долго потом ночами он ходил к источнику святому Шипакоя, где кровь смывал с себя после мучительных и строгих покаяний.
Ему минуло восемьдесят лет. Он стар стал и печален. Люди Тулы его не видели с тех пор, как он изгнал Титлакуана, однако же его присутствие витало в воздухе и было климатом и духом Тулы, нет, не правление живое, а царство его имени живого — Тула Кецалькоатля! Он стал стар, стал болен, немощен и сморщен, мог уходить от размышлений и бежать от одиночества, часами сидя неподвижно. Метеоритом плавал во Вселенной, будучи еще историей, но уже больше не ее пружиной.
Его уже ничто не трогало — ни боль и ни страданья. Ни собственные, ни чужие. И знать не знал и не хотел о бедах он, о радостях иль благодати. И отводил глаза, когда ему рассказывали о болезнях, горестях и крови. В его присутствии невидимом Тольтеки распустились, изнежились и обособились. Досуг, безделие и благоденствие их волю притупляли, лень тело портила. Лишь Уэмак и его воины единство прочное и твердость духа сохраняли. Но войско таяло, а люди воинами быть не жаждали и об опасностях совсем не думали. Титлакуан же наносил удары и строил козни. Козни строил и наносил удары Туле. Сын его, Кецалькоатля внук, с ним заодно был. Мать, забытая в пещерах вместе с другими женами Титлакуана, была несчастна.
Медленно, но верно подтачивалась сердцевина Тулы, хотя слыла она богатой несказанно и все завидовали ей. Богатство портило Тольтеков, в часы безделья люди предавались изысканнейшим наслажденьям. Бедные простолюдины, потом и знатные, богатые к употребленью трав дурманных пристрастились. Также травы с севера Тобейо Титлакуан ввозил. Он возвратился в Тулу и теперь победу скрытно стал ковать, раскалывая стан Тольтеков. Союзниками были ему травы. Союзниками были люди, толкавшие других людей в волшебный сон галлюцинаций. Нищие тамемы, люд неимущий сам шел к Титлакуану. Он войско создавал из недругов, завидовавших Туле и ее богатству: из чичимеков, отправлявших культ снов дурманных, и из Тольтеков, недовольных, подтачивавших сердце Тулы.
Уэмаку все тяжелее становилось править. Кецалькоатль все глубже уходил в себя. С трудом он допускал к себе людей. Когда же допускал, бывало, не говорил ни слова, вдаль смотрел. А Уэмак сражался и немало лет оборонял единство Тулы, целостность ее земель. Она была еще богата и полчища завистников плодила.
Как-то до Уэмака слух дополз, что нападение готовится на Тулу, и его страх объял, ибо Тула опасности не видела, плясала и снами тешилась. Уэмак тоже стар стал, не мог воодушевить людей, их пробудить к сопротивлению. Он слишком прост был, слишком прозаичен. Старый воин направился к Кецалькоатлю. Даже он с трудом проникнуть смог в хоромы. Там в зале, убранном большими перьями, сидел Кецалькоатль.
Уэмак сказал:
— О господин наш, Тула гибнет! Туле конец приходит! С севера идет Титлакуан с большими силами на нас. Нас очень мало, но народ опасности не чует и живет, как хочет: пляшет и богатства на ветер пускает, что накопил ты. Некому встать на защиту города. Я бессилен.
— Стар ты стал, Уэмак! Равно как я! Но Тула мощь свою растратить не могла. Она сумеет защитить себя!
— Нет, господин мой, не сумеет! Она сильна, но прогнила насквозь. Отсутствие твое ей сильно повредило. Уже нет духа общего, что всех объединял. Уже не думает никто об остальных. И ты здесь, в четырех стенах, забыл об интересах наших. Должен ты что-то сделать, или погибнет Тула! Здесь будет властвовать Титлакуан, растопчет он Пернатую Змею и всех заставит почитать Тескатлипоку!
— Титлакуан! Тескатлипока!
— Ты должен что-то предпринять, Кецалькоатль! Дух укрепить Тольтеков! Им указать на грозную опасность, волю направить их! Поговори ты с ними, господин! Придет Титлакуан, сломает все. Из дня ночь сделает. Из жизни смерть! Он все пожрет, как тигр ненасытный. Скажи им, господин! Лишь ты, всесильный, сможешь царство великое спасти!
— Уэмак, — произнес Кецалькоатль, — уже давно я сделать ничего не в силах. Даже для самого себя. Я много дней ни с кем не говорил и пребываю в спокойствии полном, в полной пустоте, где даже Бога нет! Без ненависти, без любви, без наслаждений и страданий. Лишь время долгое при мне — со мною время моего отсутствия.
— Но Тула! Что же с Тулой станет, Кецалькоатль? Ты полон лишь самим собой даже в отсутствии себя, в своей великой пустоте. А Тула? Что будет с Тулою, Кецалькоатль? Нам угрожают народы с севера, они с землей все сравнивают на своем пути! Что будет с нашей Тулой?
— С Тулой, Уэмак? О Тула! Жизнь моя вся в этом имени. Но кто сейчас и что есть Тула? Нет никого из тех, кто был со мной, когда пришел сюда я. Все умерли, ушли! А Тула существует! И все еще нуждается вот в этом пришлом старце. Что может сделать для нее один и одинокий? Нет, ничего не может. Предоставь же Тулу ее судьбе, ее решенью!
— Кецалькоатль, ты пойми! Ведь Тула загнивает изнутри! Дурманом зятя твоего отравлены все люди! Будущее их — как в дымке горизонт, действительность — сплошные удовольствия. Кецалькоатль, Тула гибнет, ей подошел конец!
— И мне конец подходит! Скоро замкнется круг мой, Уэмак. Еще немного — Змей Пернатый вопьется в хвост себе!
— Ты! Вечно ты!
— Я! Вечно я, Уэмак! Это грех мой! Я — Кецалькоатль, в себе носящий Се-Акатля!
— Стар ты уже, Кецалькоатль! И ни о чем тебя бы не просил, когда бы сам имел я силы! Да, бессилен я, как ты. И буду в прах повержен, если народ мне не поможет, не встанет на свою защиту и не заслонит Тулу. Я не хочу ее погибели, я не хочу, чтоб от нее осталось на земле одно воспоминание, чтобы остались пепел и руины!
— Пепел и руины! Точь-в-точь как я! — сказал Кецалькоатль. — Развалины и пепел. Это я.
— Ты, снова ты! Всё — ты! А как же Тула? Или тебе не до нее? Очнись, ты, дряхлый старец! Я ничего не стал бы у тебя просить, коль не был ты единственным, кто может к жизни снова пробудить глупцов Тольтеков. Да очнись же, старец! Сделай что-нибудь для Тулы! Встань и очнись, потом хоть умирай! Спаси нас! Ты — единственный! А впрочем, что ты можешь сделать? Молча слушать и слюни распускать, глядеть куда-то вдаль? К кому пришел я? Маска ты, порожняя, иссохшая. Прах и воспоминанья! Кецалькоатль! Прах и разруха. Старость! Проклята пусть будет старость, всех она калечит и кончает! Больше ты не Кецалькоатль. Ты — немощный старик, жалеющий себя. Кецалькоатля Тула потеряла. Нет более Кецалькоатля! Пусть небеса разверзнутся, светила пусть погаснут! Тула! Нет более Кецалькоатля! — Уэмак умолк и вышел, плача от отчаяния и злости.
Старец впал в полусон, как будто почивал с открытыми глазами. Затем поднялся медленно, приблизился к дверям и стал на солнце тщательно разглядывать свои сухие руки с пятнами и вздувшимися венами, со скрюченными пальцами.
— Да, стар, совсем старик! Трясутся руки, ноги подгибаются. Я стар! Нет более Кецалькоатля! Кецалькоатль — немощный трусливый старец! — Он кричал.
На крики прибежали верные кокомы, а он стонал:
— Я немощный и дряхлый старец. Будь проклят я, бессильный старец, звавшийся Кецалькоатлем! Тула одинока! Кецалькоатль немощен и жалок! Будем оплакивать мы Тулу! Вы, кокомы, со мною вместе плачьте над смертью Тулы! Плачьте, кокомы! Будем плакать, как плачут старики и женщины! Идут к нам люди с севера, я слышу поступь их тигриную, дыхание койота жаркое, а их встречает здесь бессильный старец, сдавшийся до первого сраженья! Плачьте все о Туле, царстве старца, жизнь свою отжившего!
— Встань, господин! — Кокомы молвили. — Ведь ты Кецалькоатль. Властитель всех земель окрестных. Возглавь опять своих людей! Воодушеви народ умелым словом. И поведи его в сраженье. Тула — огромная, великая, нельзя ей дать погибнуть. Сжалься над Тулой ты, взвали еще раз груз забот народных на собственные плечи! Встань, зови народ! Зови народ к победе!
Кецалькоатль вздрогнул, заколебался, думал долго и наконец сказал, решительно и твердо:
— Се-Акатль Кецалькоатль не умер. Бьются в его груди два сердца. Смерть и время не могут, не должны осилить волю человека. Кецалькоатль даст силы Туле наперекор угрозе страшной и времени истекшему! Пусть сунутся сюда все тигры севера! Их ждет с хлыстом Кецалькоатль! Тула над ними верх одержит! Завтра же велю собрать на площади народ! С ним будет говорить Кецалькоатль — пусть даже и в последний раз!
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая
