На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович - Страница 13

Остров Голодай. Фрагмент плана Санкт-Петербурга. 1901 г.

Журналист Андрей Чернов в своей книге «Скорбный остров Гоноропуло» выдвигает еще одну версию, которая легко может превратиться в легенду. На острове, утверждает он, в свое время был построен острог для содержания преступников, осужденных на тяжелые работы. Заключенные существовали в основном на подаяния горожан. Для этого их, закованных в цепи и кандалы, под охраной, время от времени водили по улицам города. «Голодай да холодай, а колоднику отдай», — говорили в старом Петербурге. От слова «голодарь», или «голодай», что, по Далю, означает «голодный», и произошло якобы название острова. Память об этом остроге, будто бы и в самом деле существовавшем, сохранилась в названии юго-восточной части острова Голодай, вблизи современной Уральской улицы. Местные жители называют ее «Винный городок», то есть место, где содержались осужденные «по винам своим».

Современное название острова связано с одной из версий о месте захоронения казненных декабристов. Упомянутый в названии книги Чернова остров Гоноропуло, так же как еще два незначительных по величине острова — Жадимировского и Кашеварова, до начала XX века существовали к северо-западу от острова Голодай. Затем водные протоки были засыпаны, и три острова слились в один. Среди петербуржцев ходили упорные слухи, что на острове Гоноропуло существовало безымянное кладбище, не отмеченное никакими надмогильными холмами, крестами или памятниками. Будто бы на это кладбище свозили и предавали там земле трупы умерших от венерических болезней, самоубийц и казненных преступников — всех тех, кому церковь отказывала в ритуальном погребении. Именно там будто бы и были погребены тела пяти казненных государственных преступников, стоявших во главе восстания декабристов.

В 1866 году при петербургском градоначальнике было создано особое отделение полиции, которое должно было заниматься борьбой с революционным движением в Петербурге. Новый сыскной орган был назван Охранным отделением и размещен в доме градоначальника на Гороховой, 2. Первоначально штат сотрудников Охранного отделения, или «Охранки», как его называли обыватели, составлял всего 12 человек. Однако у него имелось достаточное количество полицейских агентов для наружного наблюдения, филеров, или «собирателей статистики», как называл их М. Е. Салтыков-Щедрин. Поведение филеров, по свидетельству современников, было наглым и беззастенчивым, а их одежда отличалась одинаковым цветом и покроем. Тот же Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» писал: «Щеголь в гороховом пальто, в цилиндре — ходит по площадям и тросточкой помахивает». В обиходной речи городских обывателей их так и называли: «Гороховое пальто», хотя и не вполне понятно по какому признаку — по цвету шинельного сукна или по названию улицы Гороховой, где они служили.

Со временем идиома «Гороховое пальто» стала синонимом вообще всех официальных и нештатных добровольных осведомителей и провокаторов, как бы они ни одевались и где бы ни служили.

Между тем, по мнению некоторых исследователей, выражение «Гороховое пальто» восходит к пушкинской «Истории села Горюхина», где упоминается некий сочинитель Б. «в гороховом пальто». Кого Пушкин пытался скрыть под литерой «Б», секретом для его современников не было. Все тотчас узнавали в нем пресловутого Фаддея Булгарина — журналиста и писателя, известного своими откровенными доносами и связью с тайным политическим сыском.

Кстати, традиции доносительства так прочно укоренились в издательской практике, что в фольклоре появились примеры, когда редакции некоторых общественных журналов едва ли не отождествлялись с полицейским Охранным отделением. Известно, что «правопреемником» Булгарина по части доносительства в конце XIX — начале XX века стал небезызвестный издатель «Нового времени» А. С. Суворин. Его выступления в защиту самодержавия очень скоро превратили «Новое время» в рупор черносотенцев, а его самого — в нештатного сотрудника Охранного отделения. В 1908 году в журнале «Сатирикон» был опубликован характерный анекдот: «Барышня, дайте № 59–99. „Новое время“… Что?.. Охранное отделение? Да я просил „Новое время“… Впрочем, все равно! Пусть кто-нибудь подойдет».

Гнусная традиция благополучно прижилась и в советской литературной жизни. Говорят, Ольга Федоровна Берггольц как-то напомнила об этом одному из руководителей ленинградской писательской организации 1930-х годов — секретарю партбюро Г. И. Мирошниченко. В то время, как один за другим были репрессированы шесть секретарей ленинградского отделения Союза писателей, Мирошниченко остался невредимым и преуспевающим. Многие догадывались об истинных причинах такого благополучия. Прошли годы. Был развенчан и осужден культ Сталина. По-прежнему успешный Мирошниченко благополучно дошел до своего пятидесятилетнего юбилея. И тут он получает телеграмму от Берггольц: «Привет вашей пятидесятой весне. Некто в пенсне». Намек на тесное сотрудничество юбиляра с НКВД, руководителем которого был Берия, носивший характерное, узнаваемое во всем мире пенсне, был прозрачен.

Утратило ли свою актуальность выражение «Гороховое пальто» — не знаю, но то, что оно прочно вошло в арсенал петербургского городского фольклора, очевидно.

В XVIII–XIX веках Садовую улицу в народе чаще всего называли «Улицей рынков». И действительно, начиная с Гостиного двора, по обе ее стороны, и даже посреди улицы, прерывая и превращая ее в торговую площадь, тянулись большие и малые рынки: Апраксин, Щукин, Никольский, Мучной, Щепяной, Сенной, Александровский, Покровский, Лоцманский и другие, ныне совершенно забытые. Крупнейшими среди них были Гостиный и Апраксин дворы. Здесь сосредоточилась значительная часть всей городской торговли и задавался тон сложных и неоднозначных отношений между торговцами и населением. Здесь за долгие годы сложились свои, характерные обычаи и нравы, благодаря которым петербургская фразеология обогатилась многими крылатыми выражениями, вошедшими в повседневный словарь петербуржцев.

Так, например, в богатых лавках Гостиного двора родилась такая идиома, как «Гостинодворская галантерейность» — елейная, подобострастная навязчивая лакейская обходительность «Гостинодворских сидельцев», как в старину называли продавцов. При этом вовсе не исключалось и самое обыкновенное хамство. А. Ф. Кони вспоминает анекдот о продавцах ситников и калачей в галереях Гостиного двора. На укоризненное недовольство по поводу найденной в начинке тряпки торговцы качали головами: «А тебе за три копейки с бархатом, что ли?».

Следом за Гостиным двором, вдоль противоположной стороны Садовой улицы, находятся торговые ряды Апраксина двора. Вся эта территория в 1739 году была пожалована графу Ф. А. Апраксину и едва ли не сразу начала застраиваться деревянными лавками. Апраксин двор соседствовал с Щукиным рынком, который располагался вдоль Чернышева переулка. После разорения владельцев Щукина рынка оба торговые предприятия объединились. Вскоре здесь появились и каменные складские и торговые корпуса, количество которых к началу XIX века вместе с деревянными составило уже более полутысячи. В 1860-х годах вдоль Апраксина переулка и Садовой улицы по проектам архитекторов И. Д. Корсини и А. И. Кракау были построены новые торговые корпуса.

Апраксин двор пользовался в Петербурге огромной популярностью, хотя по сравнению с Гостиным двором был менее респектабельным. Вот и современная частушка о знаменитой «Толкучке» — толкучем рынке, который одно время успешно функционировал на территории «Апрашки», как теперь называют в обиходной повседневной речи Апраксин двор, говорит о том же: