Выбери любимый жанр

Плерома - Попов Михаил Михайлович - Страница 11


Изменить размер шрифта:

11

В очередной раз открылась дверь, и на ступеньках появилась его избранница, причем почему-то еще в фартуке. Подошла с особой такой улыбкой и обещающе поводя бедрами. Села рядом. Вадим молча выпустил облако дыма.

– Ты знаешь, извини, конечно, я эту газировку не пью, Давай я обменяю у Люськи на вермут. Хороший, белый.

Вадим кивнул, чтобы ничего не говорить, не выдать дрожью голоса своего состояния. Она взяла со скамьи шампанское.

– Я скоро.

Сделала пару шагов в сторону кафе и вдруг обернулась.

– Послушай, а ты и, правда, тот студент?

– Какой студент?! – собрав все силы, процедил Вадим.

Она помялась, хмыкнула и махнула рукой.

– Ладно, я сейчас.

Вадима неприятно поразило, до какой степени между ним и этой официанткой нет никакой дистанции. Да, в городе все всех знают, но чтобы так! Значит, войдя в пьяный зал, он вызвал немедленное и массовое обсуждение темы своего исполосованного неумелыми скальпелями пениса. Значит, с отъездом всех этих медичек легенда не угасла, а наоборот – разрослась, да еще, небось, и в оскорбительном для него направлении. И с чего это он решил, безумный, что городская шлюха – это лучший вариант для скрытного посвящения в мужчины! Наоборот! Завтра же весь город будет гундеть, про то, как показал себя «хрен этого студента». Даже если тварь не догадается, что это его первый раз, вой поднимется нестерпимый. Думая спрятать в «трамвае» свое жалобное уродство, он, наоборот, выставит его на всеобщий показ.

А если еще вдобавок и ничего не выйдет!?

Вадим встал и быстрым шагом, выплюнув потухшую сигарету, пошел в темноту, куда не дотягивается тусклый свет из окон «Елочки». Кто-то предупредительно расколотил фонари в этой части улицы, так что он сразу нырнул как бы на дно морское, ибо у него перегорел от обрушившегося волнения слух. Через некоторое время выяснилось, что он идет не в сторону дома и без какой либо вообще цели. В такой ситуации разумнее всего – остановиться.

Он так и сделал.

Тепло, тихо, за кронами лип тускло светятся решетчатые кубы застекленных веранд, хлопнула дверь, тявкнула собака. Небесный купол, к которому он невольно задрал голову в поисках высшей справедливости, срочно драпировался широкой серой тучей, как бы говоря – без меня. И он опять двинулся вперед, не представляя, зачем это делает. И скоро оказался на краю отлично знакомой площади. Автостанция, «Хозтовары» и так далее. Только теперь она была почему-то страшна, чужда и отвратительна ему. Вадиму захотелось что-нибудь заорать бессмысленное, но сзади послышалось нытье какой-то жизни. Это приближался последний вечерний ПАЗик, с рабочими второй смены на коксогазовом заводе. Ярко изнутри освещенный, как океанский лайнер, он обиженно покачался на рытвинах, встал и распахнул переднюю дверь. Трое работяг, весело переговариваясь, вывалились на остывающий булыжник и направились Прямиком на невидимого Вадима, надо понимать, в сторону «Елочки», быстрым шагом, явно, чтобы успеть до закрытия. Вслед за ними вышла из автобуса девушка в белом сарафане, и, не торопясь, пошла налево через площадь, с отвратительной беззаботностью помахивая сумочкой. Вадиму не хотелось сталкиваться с работягами, и, значит, надо было убраться с их дороги. Направо пути не было, там лежало ярко освещенное единственным фонарем пятно асфальта, и он стал сдвигаться влево, по периметру площади, оставаясь в тени лип. Получилось так, что они с белым сарафаном двигались к точке встречи где-то в районе книжного магазина и пивного ларька. Сарафан по прямой, Вадим по дуге. Поддерживая скорость перемещения, гарантирующую эту встречу, он спросил себя – а зачем тебе это? Что тебе от нее надо? Он бы притормозил под воздействием этого отрезвляющего вопроса, но тут ни с того, ни с сего подумал, что его бегство от «трамвая» – это наихудший выход из ситуации, в которую он сам себя загнал. То, что официантка не увидела в натуре, она так дофантазирует! А его исчезновение придаст этому фантазированию некую законность. Он не знал, как была связана эта омерзительная мысль со скоростью его передвижения, но как-то связана была. Он продолжал идти достаточно быстро. Но недостаточно скрытно. Перелетая от липы к липе, его тень, видимо, мельком и смутно, но все же прорисовывалась на штакетниках. Девушка в белом сарафане пошла быстрее. Теперь они уже никак не могли встретиться в намеченной прежде точке. Вадим прибавил шагу, но и девушка прибавила тоже. Еще несколько мгновений, и она канула в темном канале между магазином и ларьком. Но Вадим знал, что ей некуда деться. От того места, где она пропала из виду, начинается дорожка, что ведет меж дощатых заборов, меж уснувших садов к Отшибу, небольшому поселку, отделенному от города широким оврагом с родником на самом дне и небольшим мостиком, что воздвигнут над этим родником в незапамятные времена.

Оказавшись у этого поворота, Вадим на секунду замер, как бы раздумывая, и нырнул в узкий черный канал, высматривая в кромешной тьме призрак белого платья.

Часть вторая

Лаборант-инспектор снял с лица устройство для быстрого чтения, похожее на телефонную трубку, положенную поперек переносицы, и несколько раз хмыкнул. Во все времена и у всех народов такое покашливание обозначает сдерживаемое неудовольствие.

– Вы опять решили воспользоваться третьим лицом, Иван Антонович! – неприязненно констатировал лаборант-инспектор.

– Что поделаешь, так у меня выходит убедительнее.

– Почему вы решили закончить именно на этом моменте?

– А потому, Зоил Зоилыч, что я не хотел, чтобы надо мной смеялись. Понавыдумывать тут можно было сорок бочек арестантов, только я вам скажу честно, предполагающейся и даже потребной тут финальной сцены я как-то не «увидел».

– Но вы же прекрасно знаете, что там произошло!

– Знать мало, а надо «увидеть», «ощутить», а у меня ничего, кроме содрогания и отвращения, не рождается. Это так же жутко и бессмысленно, как драка с крокодилом в ночной подворотне.

Лаборант-инспектор погладил «телефонную» трубку указательным пальцем по позвоночнику. Иван Антонович добавил:

– Да, кроме того, насколько я понимаю, это уже и номинально не только моя территория.

Произнося эту речь поставленным, породистым голосом, Иван Антонович сидел напротив официального представителя Лазарета, в расслабленной, почти развязной позе. Рослый, костистый старикан, с узким, носатым лицом. Время от времени он ерошил платиновый ежик, а нижняя губа подергивалась, требуя трубки.

Лаборант-инспектор сидел как второкурсник-отличник, было видно, что он одновременно боится позволить себе лишнее и не получить требуемое.

– Хорошо. А что же «она»?

Иван Платонович сделал широкий жест рукой, в стиле «танцуют все».

– С «ней» я решил вообще не связываться. Бумажки ваши можете забрать, – и протянул молодому человеку синий конверт. Тот осторожно взял его, извлек из него пластиковую пластинку и вставил в прорезь в боку быстрого «читателя».

– Там что-то не так? Я сейчас.

Дорогая Катя!

Вот и собралась написать тебе письмо. У нас теперь не так весело. Мы по-прежнему собираемся за водокачкой, где большое дерево, ты знаешь. Но кто-то порезал качели, и мы просто сидим на бревнах, что у стены. Это не так весело, когда качались и играли в «кто дальше прыгнет на песок». Мальчишки теперь все курят. Я решила, что курить не буду ни за что, все равно мама узнает. Только один раз попробовала. Ничего хорошего, только щипало язык. Мальчишки, особенно Женька, стали прям какие-то дураки, садятся на бревне поближе и обнимаются. Раньше мы сидели долго, они курили и плевались, а только потом начинали распускать руки, и я сразу уходила. А теперь темнеет быстро, и уходить сразу неудобно. Посижу немножко и тихонечко так ухожу, как будто мне надо, а как зашла за водокачку и – нет меня. Хватились, а поздно.

В школе новая химоза.

Твоя подруга Люба.

11
Перейти на страницу:
Мир литературы