Паруса смерти - Попов Михаил Михайлович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/78
- Следующая
Впрочем, все по порядку.
Жан-Давид влюбился.
Ее звали Люсиль.
Дочь виноградаря. Высокая, белотелая, русоволосая. Может быть, именно своей белотелостью и цветом волос она поразила воображение девятнадцатилетнего мельника. Ревьерские красавицы по большей части были жгуче черноволосы, со смуглой кожей.
Ничего сверхъестественного в том, что дочь виноградаря понравилась сыну мельника, нет. Ситуация эта должна была бы разрешиться очень просто — свадьбой ко всеобщему удовольствию. Все осложнилось тем, что дочь виноградаря понравилась не одному сыну мельника, а сразу двоим. Ксавье тоже оценил и цвет ее волос, и необычайную белизну кожи.
Люсиль выбирала недолго. Она выбрала Ксавье. Всем окружающим показалось, что она сделала правильный выбор. Да, Жан-Давид парень статный, неглупый, но не может он все-таки идти ни в какое сравнение со своим старшим братом.
Средний брат, изменив своей обычной манере поведения, не стал скрывать, что его не устраивает такой поворот событий. Возвышенная, одухотворенная любовь в его сердце стала переплавляться в угрюмую страсть. Он вел себя вызывающе по отношению к Ксавье и терроризировал Люсиль грязными намеками и предложениями.
Ксавье пытался его образумить, несколько раз пытался с ним поговорить, но очень быстро понял, что разговаривать с ним бесполезно. Ссоры продолжались, во время одной из них Жан-Давид схватился за нож, и, если бы Ксавье оказался чуть менее расторопным, дочь виноградаря могла бы овдоветь, так и не побывав замужем.
После этой истории стало ясно: необходимо что-то предпринять, чтобы не довести дело до трагедии. На семейном совете решено было отправить Жана-Давида «в ссылку»: имелась в виду самая отдаленная из мельниц, принадлежавшая семейству Hay. Жан-Давид не стал возражать, могло даже показаться, что он раскаивается в совершенном.
Место «ссылки» располагалось на берегу небольшого живописного ручья и представляло собой массивное строение, сложенное из деревянных брусьев и каменных валунов, лет ему было не меньше ста, поэтому кладка поросла угрюмым мхом. Берега ручья сплошь были в ивовых зарослях; много таинственных и тенистых уголков имелось в окрестностях мельницы. Был ли романтиком Жан-Давид? Если был хотя бы отчасти, то он должен бы наслаждаться окружающей обстановкой и одиночеством. Романтизм часто идет рука об руку с мизантропией. Человек, не любящий людей, как правило, бывает рад возможности как можно реже встречаться с представителями рода человеческого.
На свадьбу своего брата Жан-Давид, естественно, не явился. Во-первых, потому, что не был приглашен, во-вторых, потому, что сам этого не хотел. Мало-помалу о нем стали забывать, не напрочь, конечно, просто его образ удалился с первого плана семейной жизни и бродил как призрак по отдаленным окрестностям.
Работы у ссыльного было немного. Далеко не каждый мешок пшеницы мечтал попасть на жернова его мельницы. Одни крестьяне боялись непредсказуемого нрава владельца, другие не столько боялись молодого мельника, сколько не любили. Кроме того, добираться к нему было далековато. Сверх этого сам Жан-Давид не способствовал своей популярности тем, что ломил за помол несусветную цену. В такой ситуации легко себе представить, как много у него было свободного времени. Часть его он тратил на охоту, часть — на рыбалку, но львиную долю проводил в «Синем петухе» — большой харчевне, стоявшей на пересечении дороги, ведущей в Ревьер, с Большой Лионской дорогой.
Даже оказавшись в столь людном и веселом месте, как харчевня у большой дороги, Жан-Давид умудрялся держаться обособленно и замкнуто. Выпивал за вечер несколько бутылок красного анжуйского вина, в разговоры не вмешивался, хотя к тому, что говорится за столами, прислушивался. Правда, выяснилось это позднее. Ни для кого не секрет, что выпивка развязывает языки самым скрытным и кошельки — самым скупым. Тем более что многие из посетителей пили не только легкое анжуйское, а и кальвадос, например, — крепкую водку из яблочных шкурок.
Однажды торговец овечьей шерстью из Бретани под воздействием этого напитка впал в состояние непреодолимой хвастливости. Вытащив из-за пояса большой кожаный кошель, он громогласно заявил, что в нем находится не менее ста пятидесяти экю. Если понадобится, он может купить на эти деньги не только все запасы хмельного в этом «богоспасаемом заведении», но даже само это заведение вместе с хозяином.
Владелец «Синего петуха», звероподобный рыжий бургундец по имени Антуан Рибо, неожиданно очень обиделся и в самых оскорбительных выражениях настоял на том, чтобы излишне самоуверенный торговец шерстью немедленно покинул гостеприимный кров харчевни.
Проклиная хозяина, его заведение и все его напитки, бретонец хлопнул дверью и удалился в ночь.
На следующий день его нашли с перерезанным горлом в зарослях терновника в нескольких сотнях шагов от «Синего петуха».
Эта первая гибель не произвела оглушающего действия на округу, никто к тому же не связал ее с Антуаном Рибо и его заведением. Но ночные ограбления стали случаться одно за другим, и дурная молва поползла по окрестностям. Был зарезан приказчик одного богатого сыродела, та же участь постигла монаха-бенедиктинца. И у того и у другого на момент гибели имелись при себе немалые суммы денег. Владелец харчевни попал под подозрение. Никто впрямую не обвинял его, но вместе с тем он чувствовал, как вокруг него сгущается атмосфера глухой неприязни. И это несмотря на то, что судебный пристав, ознакомившись с показаниями постоянных посетителей «Синего петуха», приняв во внимание все бродившие в округе слухи, внимательно осмотрев саму харчевню (все жертвы перед смертью ужинали там), заявил, что Антуан Рибо вне подозрений.
Почему?
Да потому, что в момент совершения преступления и гибели людей с тугими кошельками он находился на глазах у не менее чем полудюжины посетителей. Находился непрерывно.
— Дыма без огня не бывает, — сказал судебному приставу староста бочарного цеха, после того как был зарезан его главный помощник и казначей со всеми цеховыми деньгами.
Представитель власти пожал плечами:
— Бывает.
— Ты хочешь сказать, что этот бургундский бугай ни в чем не виноват? Но ведь все убийства связаны с его харчевней, да поразит ее ближайший пожар!
Представитель власти вздохнул:
— Он похож на виновного, к тому же действительно бургундец, а они все готовы зарезать человека ради ломаного су…
— Вот видишь! — вскричали возмущенные бочары, вздымая вверх громадные смуглые кулаки.
— Но я не могу отправить на виселицу человека только по одному подозрению, пусть он даже и бургундец. Я найду настоящие доказательства его вины.
— Ищи скорее. Если через две недели мы не узнаем, кто тут у нас в округе орудует своим тесаком, примем свои меры.
Так заявили представители самого влиятельного ремесленного цеха Ревьера.
Судейский чиновник знал, что свое обещание они сдержат. Подозревал он также, что убийцу ему нипочем не отыскать, уж больно хитро и предусмотрительно действует тот. Владельца «Синего петуха» ему было не жаль, смущало его только одно соображение: что будет, если он все-таки позволит народному гневу пролиться на его рыжую голову, а убийства не прекратятся? Что тогда делать ему, представителю власти? Пощадит ли его самого этот самый народный гнев?
В то время, когда возмущенные мастера бочарного дела требовали справедливости в помещении городской ратуши, кое-какие события происходили под крышей пресловутой харчевни.
За длинным, чисто выскобленным деревянным столом сидел Жан-Давид Hay с большой глиняной кружкой в руках, из этой кружки он непринужденно потягивал свое любимое анжуйское. Перед ним стоял опершись широченными ладонями о тот же самый стол, владелец заведения. Выглядел он, надо сказать, ужасно. Огненно-рыжие кудри в сочетании с темно-красной физиономией и выступившей на губах пеной — вот портрет бургундца на тот момент. Он был настолько близок к апоплексическому удару, что сидящий счел нужным заметить:
- Предыдущая
- 4/78
- Следующая
