Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/179
- Следующая
Однажды, выйдя из города через северные ворота, он оказался возле кладбища. Здесь стояло небольшое капище с алтарем для жертвоприношений. Рабы и черный люд города ходили сюда молиться и приносили жертвы единому и безыменному богу, культ которого был занесен с востока. Вначале здесь поклонялись фракийскому богу Сабазию. Фракийские рабы и наемники изображали его верхом на коне и называли богом милостивым и высочайшим. Поклонялись ему и греки, находя в нем сходство с Дионисом – богом растительных сил вечно возрождающейся и умирающей природы. И сейчас в капище стоит обветшалая статуэтка бородатого веселого старика во фригийской колпаке, из-под которого выбиваются кудрявые волосы. Бог одет в рубаху и широкие штаны, как крестьянин. Только по его колпаку и одежде рассыпаны звезды. В левой руке он держит скипетр, а правую поднял для благословения. У его ног всегда лежат виноградные лозы с листьями и гроздьями, колосья пшеницы, венки из чеснока и лука. Его и сейчас любят все, кто возделывает свои поля, они приезжают сюда и поклоняются ему. Приносят посильные жертвы. Но тут же толпятся многочисленные последователи еще более всеобъемлющего божества, именуемого «единым и безыменным», ибо властвует оно над всем миром, над всеми народами и ни одному из языков земных не дано назвать его по-своему. Культ единого бога на Боспоре лишь зарождался, но уже нашел своих последователей. Свыше сотни людей стояло перед часовней. Были среди них и бедняки и прилично одетые люди. Они молились, подняв руки. Их песнопения сливались в один хор, в котором чувствовался разнобой. Каждый пел, как мог. Да и слова протяжных молений произносились на многих языках, среди которых яснее других слышалась скифская, фракийская и эллинская речь.
– О спаситель, приди!.. – жалобно выводили молящиеся.
Савмак с удивлением остановился и прислушался к этому призыву, преисполненному надрывной печали. Казалось, люди похоронили своих близких и сейчас оплакивают их.
Юноша подошел к одному человеку в сером хитоне и спросил его, что это за люди и кому они молятся. Человек поднял брови и с неприязнью ответил, покачав головой:
– Вы насмехаетесь, молодой слуга. Если вы посланы своим господином, то делайте свое дело и убирайтесь отсюда.
И, отвернувшись, молельщик поднял вверх худые руки с железными браслетами на запястьях и с усердием стал подтягивать общему хору:
– О безыменный, сойди к нам и принеси благо!
Постояв с минуту, парень прошел на кладбище, привлекательное своими памятниками, свежей травой и кустарниками, тишиной. Тут было хорошо. Бабочки бесшумно порхали в воздухе, над цветами жужжали пчелы. Они напомнили о далекой насеке, о дедушке, заставили сердце болезненно сжаться. «О дед! Ты не отомщен, а я до сих пор не разыскал убийцу и не увидел, какого цвета у него кровь?»
Но тишина и умиротворение сами сходили ему на душу. Как хорошо, безлюдно и задумчиво вокруг! Надгробные камни, как седые мудрецы, замерли в раздумье. А кусты манили в тень. Там щебетали птицы. Знакомое очарование одиночества среди молчаливой природы охватило Савмака. Но что это?.. На камнях есть надписи, высеченные то искусно, то грубо, кое-где стершиеся и покрытые лишаями сухого мха.
Он попытался разбирать надгробные слова. С трудом из букв слагались имена давно умерших людей. Прогулка но кладбищу понравилась, парень стал при всяком удобном случае приходить сюда. Надмогильные плиты стали его библиотекой. Он упорно разбирал надписи – и узнал многое о прошлом Пантикапея.
Раздвигая кусты дикой вишни, однажды обнаружил среди зарослей вход в старый склеп. Позже узнал, что это была могила Никомеда, бунтовщика и заговорщика прошлых времен, проклятого жрецами. Так ее и называли – могила Никомеда Проклятого.
Каждый, проходя мимо, должен был бросить камень или горсть земли в сторону нечистого места.
Со временем склеп оказался полузаваленным мусором и камнями, зарос кустами и дикими травами, был забыт. О Никомеде не вспоминали, место его погребения постепенно стало самым безлюдным и труднодоступным уголком на погосте. Только осы и шмели гудели над кустами да солнечные лучи и дожди летом, а зимой мороз медленно разрушали каменный вход, в который можно было проникнуть лишь согнувшись.
Спустя несколько лет Савмак услышал обстоятельный рассказ о Никомеде, о его связях с мятежной Феодосией, силой присоединенной к Боспорскому царству царем Левконом Первым. Левкон казнил мятежников и их главарей из когда-то славного рода Археанактидов, в том числе и Никомеда, тайно связанного с мятежниками.
Спустившись в склеп, юноша пригляделся в полутьме, и перед его глазами выступили стены старого дромоса, грубо расписанного фресками, изображавшими корабли, всадников в скифских одеждах, сцену приготовления к состязанию Пелопа и Эномая, суд Париса и еще какие-то фигуры, облупившиеся от времени.
Дромос кончался усыпальницей, довольно просторной и сухой. Свет слабо проникал сюда, здесь царили сумерки и прохлада. Савмак сразу почувствовал себя в этом убежище небывало свободным, далеким от людей. Чувство отрешенности от жизни города, возможность перестать держаться настороженно так понравились ему, что отныне посещение склепа стало одной из его потребностей. Тем более что в нишах для гробов ничего, кроме пыли, не оказалось.
Сюда Савмак стал уходить от людей, здесь он говорил вслух, обдумывал все, что видел и слышал, представлял себя то Ахиллом, то сказочным богатырем, полубогом Гераклом. Старался подражать эллинским манерам, разучивал их, говорил длинные речи на эллинском языке, примешивая и скифские слова, он чувствовал себя в подземелье так же непринужденно и хорошо, как, бывало, на кургане в степи, за дедовым пчельником. Здесь он обдумывал слова молений единому богу, запоминал их. В те дни он не мог и предполагать, какую роль в его судьбе сыграют этот склеп и одинокие прогулки за город…
7
Слабостью Зенона было пьянство. Он вдохновенно и долго мог поучать, выпив фиал хорошего вина, его лицо, особенно нос, наливалось краской. Но царевич слушал рассеянно, Савмак же не пропускал ни одного слова. Старался проникнуть в суть противоречивых утверждений дядьки, часто спрашивал его о многом в отсутствие царевича. Тот снисходительно отвечал, а иногда даже рассказывал вещи, о которых не упоминал при Перисаде.
Так Савмак узнал от Зенона, на беду свою, о рассказах Ямбула и Евгемера про далекие страны, где все люди равно счастливы, и многое другое.
Заметив, что Савмак стал смело держаться с царевичем и даже вступать с ним в спор, Зенон однажды сказал:
– Слушай, Савмак, ты помнишь мой рассказ о знаменитом певце и музыканте, по имени Тамирис?
– Знаю, наставник, помню. Кифаред Тамирис захотел соревноваться с музами…
– Верно. А что дальше?
– Музы, боясь, что Тамирис превзойдет их в пении и музыке, ослепили его…
– Истинно так! Не забывай о судьбе этого человека!
Но Савмак не понял намека старого воспитателя. Он не замечал и того, что неприязнь и ревнивое чувство Перисада к нему растет. Он с увлечением повторял то, что промелькнуло мимо ушей царевича, а однажды рассказал ему о том, что далеко среди южного океана есть остров, где живут люди, у которых все общее. Эти люди равны между собою.
– В этом Солнечном царстве, – говорил Савмак, блестя глазами, – нет рабов и господ, там все люди – братья! Они трудятся лишь для того, чтобы иметь пищу и одежду, они не знают, что такое бедность и богатство… А вот еще. У Евгемера описана жизнь «счастливых панхейцев». У них тоже нет рабов. Все люди делятся на группы – жрецов, ремесленников, земледельцев и воинов-пастухов. Все они свободны и одинаково счастливы!
– Это интересно, – вздыхал царевич, невольно поддаваясь влиянию пылких слов своего слуги. – Хорошо тебе: слушаешь, что Зенон говорит, ешь да спишь. А я – царский сын, должен думать о многом, присутствовать на молениях, встречах… А теперь я еще жрец Аполлона и принимаю участие в… управлении государством!.. Да!.. Вот сейчас скифы опять хотят воевать с нами…
- Предыдущая
- 29/179
- Следующая
