Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович - Страница 69
- Предыдущая
- 69/181
- Следующая
Геринг подробно рассказывает суду об этом этапе своей карьеры. Рассказывает с таким внешним спокойствием и даже трудно скрываемой гордостью, как будто выступает перед нацистской аудиторией.
— Так дело очень скоро дошло до событий девятого ноября тысяча девятьсот двадцать третьего года9 , — подводит он итог. — Дальнейшее общеизвестно: меня тяжело ранили у памятника погибшим национал-социалистам в Мюнхене. Этим я заканчиваю первую главу своего повествования.
Доктор Штамер явно доволен своим подзащитным: «Великий человек защищается по-великому». Он дает ему «перевести дух» и предлагает следующий вопрос:
— Когда же вы опять установили связь с Гитлером после ранения?
И Герман Геринг приступает ко «второй главе».
После неудачи мюнхенского путча он предпочел снова бежать за границу. Там узнал, что Гитлер и некоторые другие активные участники путча арестованы и преданы суду. Сам он в суд, конечно, не является и ведет широкий образ жизни сначала в Инсбруке, затем в Италии, без стеснения пользуясь средствами своей жены.
В Германию Геринг возвращается вновь лишь в 1927 году и с еще большим рвением борется за укрепление нацистской партии. Гитлер высоко ценит его тесные связи с финансовыми и военными кругами. Однако руководство партийными вооруженными отрядами поручает не ему, а Эрнсту Рему. Это вызывает у Геринга некоторое недовольство и в то же время как бы подстегивает его. Герман Геринг блестяще проводит ряд комбинаций и за короткое время настолько укрепляет свои позиции, что становится одной из ведущих фигур фашистского движения. Симпатии крупнейших магнатов Германии по-прежнему на его стороне. Круппу и Тиссену, Флику и Клекнеру очень импонирует то, что он свободен от псевдосоциалистической фразеологии, характерной для других деятелей нацистской партии. Она нужна, эта фразеология, но тем не менее раздражает сильных мира сего.
Всем своим поведением Геринг стремится упрочить за собой репутацию человека волевых и активных установок. Он с отвращением относится ко всякого рода парламентаризму. Его идеал — полное единовластие, фашистская диктатура. Он не хочет делить власть даже с так называемым националистическим лагерем Папена и Гугенберга.
И здесь, конечно, не только «идейные» соображения. Герман Геринг самый большой эгоцентрист в нацистской партии. Он фантастически тщеславен, себялюбив и хорошо понимает, что если национал-социалисты придут к власти в коалиции с другими реакционными буржуазными партиями, то монополистическая верхушка станет опираться не только на него, как главного выразителя своих интересов. В других партиях могут обнаружиться более талантливые ее адвокаты.
Иное дело, если национал-социалистская партия станет монопольно правящей партией. В рамках созданной этой партией государственной машины Геринг, несомненно, окажется ключевой фигурой, возьмет в свои руки весь правительственный и полицейский аппарат. Вот тогда-то, и только тогда он будет для рурских властителей самым приемлемым, истинно своим человеком.
Герман Геринг внушает значительной массе больших и малых партийных чиновников, офицерам рейхсвера и деклассированным слоям интеллигенции, что лишь при единовластии фашистской партии они смогут рассчитывать на теплые местечки. С другой стороны, он обольщает буржуазию созданием мощного полицейского кулака, единственно способного в этом беспокойном мире защитить ее интересы.
Пруссак по воспитанию и по натуре, бонапартист по характеру, Геринг соответственно обставляет свою архибуржуазную берлинскую квартиру. На одной из стен его кабинета укрепляется огромный меч германского средневекового палача, что должно символизировать методы, с помощью которых Геринг намеревается вести борьбу за власть. На письменном столе вместо электрических ламп стоят огромные канделябры с зажженными свечами. При их трепетном мерцании Геринг кажется сам себе средневековым патрицием.
Весь кабинет увешан портретами гогенцоллернов, кайзера и кронпринца. Рядом с ними Бенито Муссолини. Но напротив своего рабочего кресла Геринг отвел место для Наполеона Бонапарта. По ночам, при свете свечей, он пристально смотрит в глаза этого крупнейшего политического карьериста прошлого века, как бы советуясь с ним. Геринг явно мечтает о карьере «великого корсиканца» и уж, конечно, из всех нацистских бонз считает только себя имеющим основание и право на такую мечту...
Этот кабинет все чаще и чаще посещают напуганные ростом революционного движения германские банкиры и промышленники. И Геринг говорит с ними языком, свободным от псевдосоциалистической демагогии нацизма. Пусть Адольф Гитлер и Альфред Розенберг выступают с трескучими речами. Гитлер как-то назвал себя «национальным барабанщиком». Пожалуйста! Пускай роль политических демагогов будет за ними. Ему, Герингу, ни к чему эта псевдоромантика, этот мещанский социализм.
Приближаются решающие дни борьбы за власть. 28 января 1932 года в замке Ландсберг, принадлежащем монополисту Тиссену, происходило секретное совещание: три директора Стального треста (Тиссен, Пенсген и Феглер) встретились с тремя китами национал-социализма — Гитлером, Герингом и Ремом. Но впереди еще год больших политических битв. В августе на выборах в рейхстаг нацисты собрали 37 процентов всех поданных голосов. Это была вершина успеха, которого они когда-либо достигали в избирательной борьбе. Но в последующие месяцы нацистская партия резко скомпрометировала себя связями с крупными монополиями, была разоблачена левыми партиями и вследствие этого 6 ноября потеряла два миллиона голосов.
На процессе в Нюрнберге Геринг вынужден был признать, что именно в то время особенно усилились позиции германской коммунистической партии:
— За нее было подано свыше шести миллионов голосов, а ее соединения «Рот Фронт» являлись весьма революционно настроенным орудием захвата власти.
Гитлер понимал, что, если не принять самые экстраординарные меры, депрессия нацизма может привести к полному его поражению. Многие из подручных фюрера явно растерялись. Только Геринг в эти дни продолжал энергично действовать, и в результате его переговоров с магнатами промышленности 19 ноября 1932 года шредер, Крупп и другие монополисты обратились с письмом к президенту Гинденбургу, категорически требуя назначить Гитлера рейхсканцлером.
- Предыдущая
- 69/181
- Следующая
