Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/181
• Следующая

Я уже обращал внимание читателей на то, что подсудимые говорили на суде правду в двух случаях: либо когда их припирали к стенке исчерпывающими и убийственными по своей силе доказательствами, либо, что бывало чаще, когда они давали характеристики друг другу. В какой-то мере это было типично и для защиты.

Вспоминается допрос свидетеля Зеверинга. Еще в юношеские годы я знал эту фамилию. Зеверинг был одним из видных германских соглашателей и немало сделал для того, чтобы не допустить создания единого фронта коммунистов и социал-демократов перед лицом назревавшей фашистской опасности. На Нюрнбергском процессе эта весьма одиозная фигура с большим знанием дела и неожиданной для ее возраста экспансией стала гвоздить Геринга и Гесса. Все, что говорил о них Зеверинг, было точно, веско и глубоко обличительно. Не пощадил он и Шахта.

— Шахт предал дело демократии, — сказал Зеверинг и обрисовал этого подсудимого как одного из активных пособников Гитлера, человека, сделавшего все возможное, чтобы открыть дорогу фашизму в Германии.

Тогда адвокат Шахта доктор Дикс, не решаясь прямо опровергнуть этого опасного свидетеля, сам наносит неотразимый удар по Зеверингу:

— Несмотря на все мое уважение к Зеверингу, я, к своему глубокому сожалению, вынужден именно ему отказать в умении правильно оценивать государственных деятелей... Зеверинг и его политические друзья несут несравнимо большую ответственность, чем Шахт, за переход власти в руки Гитлера. Они несут ответственность перед историей, потому что проявили нерешительность и в конечном счете политическую безыдейность. Эта ответственность возрастает в связи с тем, что свидетель уже тогда понял — переход власти в руки Гитлера означает войну. Если верить ему, что он действительно обладает такой правильной политической интуицией, его пассивность в то время и позже, пассивность его политических друзей еще больше увеличивают их ответственность... Наши немецкие рабочие, право же, не трусливее, чем голландские. Мы очень рады были слышать здесь от одного свидетеля о мужестве голландских рабочих, которые осмеливались бастовать под дулами солдат армии вторжения. Зеверинг и его политические друзья, игравшие большую роль в жизни рабочего класса Германии, не должны были бы допустить роспуска профсоюзов в тысяча девятьсот тридцать пятом году... Гитлеровский режим не был еще настолько силен, чтобы не бояться истины, заключающейся в словах поэта, адресованных рабочим: «Все колеса остановятся, если этого захочет твоя сильная рука». Тогдашнее национал-социалистское правительство точно понимало это и не без основания опасалось... Но и сильная рука, о которой я только что говорил, нуждается в руководстве, в котором рабочему классу было отказано. Его должны были взять на себя такие люди, как Зеверинг...

С большим интересом слушал весь зал этот словесный поединок между Диксом и Зеверингом. В конечном счете оба они были правы — и Зеверинг, дававший уничтожающие характеристики Герингу, Гессу, Шахту, и доктор Дикс, изобличавший бывшего лидера германской социал-демократии, предавшей интересы немецкого рабочего класса. В тот момент многие, наверное, еще раз подумали, сколь же велико значение Нюрнбергского процесса для создания правдивой истории нашего времени.

Наряду со старыми зубрами германской адвокатуры нюрнбергская защита включала в себя и небольшую группу молодых, которых сегодня я назвал бы «бешеными». Эти уж совсем не брезгали никакими средствами.

Типичным их представителем был доктор Зейдль, человечек маленького роста, щуплый, с длинным, совсем не арийским носом и глубоко сидящими злыми глазами. Геринг величал его «мышонком» и довольно часто использовал для выполнения таких поручений, которые не рисковал давать солидным адвокатам типа Штамера или Дикса.

Зейдль всем своим поведением жаждал скандальной известности и постоянно вертелся возле Геринга, хотя должен был защищать Гесса и Франка. Он ревностно исполнял все инструкции этого старого мастера провокаций и уголовных плутней. Всегда можно было совершенно точно предугадать, что после очередного перешептывания с Герингом Зейдль сделает какое-то новое «сенсационное» заявление.

Вот он идет к трибуне и предъявляет очередную фальшивку с целью скомпрометировать советскую внешнюю политику. Его спрашивают, где добыто это. И Зейдль, нагло глядя в глаза американскому судье Биддлу, отвечает:

— В кругах американской делегации.

Его не очень смущает, что наспех сработанная провокация тут же разоблачается. Он уже готовит новую и очень горд собой. Этот гаденький тип, всю свою жизнь имевший дело лишь с мелкими жуликами да средней руки аферистами, далеко не сразу освоился со своими новыми подзащитными. Когда он говорил с ними, у него всегда как-то инстинктивно вытягивались руки по швам.

В любой стране судья не потерпел бы такого поведения адвоката. Но Зейдль, видимо, лучше других почувствовал спасительную для себя щепетильность судей. Особенно председателя Международного трибунала.

И пожалуй, я не ошибусь, если скажу здесь, что поведение этого адвоката и терпимость к нему нюрнбергских судей служит лучшей иллюстрацией лживости распространяемых ныне в Западной Германии сказок, будто немецкая защита на Нюрнбергском процессе ограничивалась в правах. Кстати уж, сошлюсь здесь и на некоторые красноречивые цифры: обвинители вызвали в суд 37 свидетелей, а защита — 102, на предъявление доказательств обвинения в ходе Нюрнбергского процесса израсходовано 74 дня, а защита заняла 133 дня.

Всем своим поведением защитники стремились показать, что Нюрнбергский процесс это не тот случай, когда гонорар имеет для них решающее значение. Они не раз высказывались в том смысле, что считают честью для себя выступать на таком историческом процессе и полагали бы постыдным вести длительные переговоры о ставках гонорара.

Но уже в первые дни генеральный секретариат почувствовал всю фальшь такой позиции. Доктор Дикс, например, похвалявшийся, что для него защита Шахта это вопрос принципа, не замедлил уехать из Нюрнберга, как только ему отказали в десятитысячном гонораре, и вернулся во Дворец юстиции, только достигнув компромисса. Другие защитники требовали согласия трибунала на временные их отлучки из зала суда для участия в других судебных процессах в различных городах страны. А защитник СС доктор Бабель, посчитав назначенный ему гонорар недостаточным, сам начал собирать деньги с эсэсовцев и был явно огорчен, когда трибунал пресек эту его коммерческую деятельность.

• Предыдущая
• 46/181
• Следующая