Русские народные сказки. Том 1 - Коллектив авторов - Страница 4

• Предыдущая
• 4/122
• Следующая

Своя композиция и у анекдотических сказок. Дурень грозит тем, кто его ночью побил:

— Молите бога, что ночь была светлая, а то я выкинул бы вам штуку!

— Какую, скажи, пожалуй!

— Я бы спрятался!

Такие сказки рассчитаны на неожиданность в концовках и неизменно вызывают смех.

Рассказчики любуются словом, любуются его звучанием, его игрой в сказке. Это можно сразу заметить, если обратить внимание на то, как говорят герои сказок. Старик рубит дерево — тяп-тяп по нему топором, и тут выскакивает птичка:

— Чивы, чивы, чивычок, чего надо, старичок?

Звукоподражание птичьему щебету не только в словах «чивы, чивы, чивычок», но и в тех, которые за ними следуют, — в них тоже выделен звук «ч»: «чего», «старичок». Через всю фразу идет: чи-чи-чи-чо-че-чо!

Вылепленный из глины парень просит:

— Дай, бабка, молока кадушечку да хлеба мякушечку.

А когда поел все в доме, вышел на улицу и каждому встречному сначала хвастает, что съел, а потом — грозит. Быку сказал:

— Съел я хлеба пять мякушек, молока пять кадушек, бабку с прялкой, дедку с клюшкой — и тебя, бык, съем!

В этой складной речи рифмуются слова (кадушка — мякушка, кадушечка — мякушечка). Фраза четко делится на части: «бабку с прялкой» — «дедку с клюшкой» и прочее.

Изобразительность в сказочной речи достигается точным отбором слов и таким их расположением во фразе, что мы ясно видим персонажей. Вот мужик из сказки о вершках и корешках отвечает на расспросы медведя, куда везет ре-пу-«корешки»:

— Мужик, куда ты едешь?

— Еду, медведюшка, в город корешки продавать.

— Дай-ка попробовать — каков корешок?

Мужик дал ему репу. Медведь как съел:

— А-а! — заревел. — Мужик, обманул ты меня! Твои корешки сладеньки. Теперь не езжай ко мне в лес по дрова, а то заломаю.

Это живая речь: тут и вопрос, и просьба, и удивление, и угроза. Мужик внешне простоват, а в действительности — умен. Немного слов потребовалось сказочнику, чтобы рассказать обо всем. И в сказке нельзя переставить или как-то заменить слова без риска утратить живость сцены.

Писатели, бравшиеся за подготовку текста сказок для опубликования в детских сборниках, очень дорожили народным языком. Алексей Николаевич Толстой, в редакции которого взяты многие сказки для этого тома, писал, что в сказке важно сохранять «народный язык, остроумие, свежесть, своеобразие, самую манеру рассказа, беседы» — «народный стиль». При неосторожном обращении он пропадает так же, «как дивный и хрупкий рисунок крыльев бабочки исчезает при неуклюжем прикосновении человеческих пальцев».

Все публикуемые сказки взяты из классических и современных сборников сказок. Их редактирование производилось только в самых необходимых случаях. Отдельные слова и обороты поясняются в примечаниях. Литературная редакция текста способствует передаче общерусского сказочного фольклора во всем блеске его идей, образности и языка.

В. П. Аникин

Без присказки сказки — что без полозьев салазки.

Начинается сказка, начинается побаска — сказка добрая, повесть долгая, не от сивки, не от бурки, не от вещего каурки, не от молодецкого посвисту, не от бабьего покрику.

Вот диво — так диво! На море, на океане, на острове Буяне стоит древо — золотые маковки. По этому древу ходит кот Баюн: вверх идет — песню заводит, вниз идет — сказки сказывает.

Были тут две избушки, печки муравленые, потолки черных соболей, жили тут двенадцать богатырей.

Сидели Ермаки — высокие колпаки, сидели Ермошки — длинные ножки.

Стоял столб точеный, золоченый, на столбе птица — синяя синица, красные перышки.

Летела сова — веселая голова. Вот она летала, летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала, летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела, летала, летала…

Далеко от нас было — не видать, а только лишь от стариков было слыхать.

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве снег горел, соломой тушили, много народу покрушили, тем дела не порешили.

Жил царь на царстве как сыр на скатерти.

Реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки.

Разодрались комар с мухой. Комар укусил муху, а муха-то — слепня, а слепень-то — шершня, а шершень-то — воробья. И пошел тут бой — не разлить бойцов водой.

Это еще не сказка, а присказка, сказка вся впереди.

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

Стал он держать путь в свое государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая; что ни дать, только бы воды испить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на брюхо и давай глотать студеную воду. Пьет и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду.

— Пусти! — просит царь.

— Не пущу, не смей пить без моего ведома!

— Какой хочешь возьми откуп — только отпусти!

— Давай то, чего дома не знаешь.

Царь подумал-подумал — чего он дома не знает? Кажись, все знает, все ему ведомо, — и согласился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем, такая радостная; а он как узнал про свое милое детище, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, слезами дела не поправишь.

Стали они жить по-старому; а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам, и вырос большой.

«Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминучее!» Взял Ивана-царевича за руку, привел прямо к озеру.

— Поищи здесь, — говорит, — мой перстень; я ненароком вчера обронил.

Оставил одного царевича, а сам повернул домой.

Стал царевич искать перстень, идет по берегу, и попадается ему навстречу старушка.

— Куда идешь, Иван-царевич?

— Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно.

— Ну, оставайся… — И пошла старушка в сторону.

А Иван-царевич пораздумался: «За что обругал я старуху? Дай ворочу ее; старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет». И стал ворочать старушку:

— Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!

— Не за перстнем ты здесь; отдал тебя отец морскому царю: выйдет морской царь и возьмет тебя с собою в подводное царство.

Горько заплакал царевич.

— Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник; только слушайся меня, старуху. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться; а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, ты погиб навеки; у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице по голове воткнуто; только одна порожняя, не угоди на нее попасть!

Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятался за смородиновый куст и ждет поры-времени.

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют.

• Предыдущая
• 4/122
• Следующая