Самый темный соблазн (ЛП) - Шоуолтер Джена - Страница 26
- Предыдущая
- 26/101
- Следующая
И никогда не вспомнит. Её демон уберегал Виолу от негативных воспоминаний, скрывая их; делал всё, что угодно, чтобы продолжить её роман с самой собой. Как будто этому когда-нибудь мог придти конец.
Так о чём это мы? Через час их разговора, Рейес вручил Виолу на попечение ангела Аэрона — Оливии. А спустя пятнадцать минут после этого, Оливия сладким голоском предположила, что Виола не должна отказывать Мэддоксу в удовольствии от своего общества.
Пять "славных" (для него) минут спустя, Мэддокс потопал прочь, бормоча что-то о том, что ему необходимо найти свою жену, и Виола, если так настаивает, может присоединиться к ним. И вот они направлялись в спальню Мэддокса и Эшлин.
— Уверена, что на скорую руку могу соорудить что-то типа механического кресла, которое будет возить твою жену повсюду, — предложила Виола воину.
Мэддокс был без футболки, и малиновая татуировка бабочки — метка его демона — растянувшаяся через лопатки, казалось, нахмурилась.
— Как ты, вероятно, догадался, я неплохо управляюсь с инструментами, а твоя спина, наверное, напрягается от большого веса Эшлин.
Эшлин прикрыла рот одной рукой, чтобы подавить смешок, но вот другой рукой не удалось прикрыть рот Мэддокса, чтобы подавить его рычание.
— Она лёгкая, как перышко, — прорычал он. — Мне нравится нести её. Я люблю прижимать её к себе.
— Ладно, но это губительно для твоей спины. И через несколько лет тебе, вероятно, потребуется пластина. — О, да, татуировка, несомненно, хмурилась. Между крыльями появилось грубое, скелетообразное лицо, из крошечного рта появились клыки. Кончики крыльев заострились в виде кинжалов, направленных в сторону Виолы.
Круто, но не идет, ни в какое сравнение с ней. Передняя часть бабочки Виолы простиралась по её груди, животу и ногам; тыльная же часть — по плечам, бёдрам и икрам. Всё тело оплетало кружево, которое мерцало сиянием измельчённых розовых бриллиантов.
Медового цвета глаза Эшлин встретились с глазами Виолы над мускулистым плечом Мэддокса.
— Он не пытается от тебя избавиться…
— Нет, пытаюсь, — запротестовал Мэддокс.
— …он просто капризный, — закончила Эшлин.
Виола нахмурилась, пытаясь понять, как слабую, запутавшуюся беременную женщину могла посетить столь глупая мысль. Избавиться от неё? Я вас умоляю. Мужчины, женщины и дети, смертные и бессмертные, сражались за то, чтобы удержать её рядом с собой.
— Не забивай свою маленькую хорошенькую головку волнениями обо мне, — сказала Виола. Не это ли говорят люди друг другу, чтобы доказать, что не оскорблены нелепыми мыслями? — Уверена, что он просто поражён моим великолепием.
На этот раз нахмурился Мэддокс, бросив на неё угрюмый взгляд перед тем, как остановился перед закрытой дверью. А затем захихикала Эшлин, и он опустил взгляд на её лицо. Всё тело Мэддокса расслабилось, тая, словно кубик льда в летний зной.
В груди Виолы запульсировала боль. Она подумала, что не может вспомнить, чтобы кто-то когда-то так смотрел на неё, словно она утреннее солнышко, полуночная луна, каждая звёздочка на бескрайнем небе. А у Виолы были тысячи — нет, базиллионы! — поклонников.
— Где твоя собака? — Спросила Эшлин.
— Принцесса Пушистиков изучает новое окружение без каких-либо препятствий со стороны мамочки.
— Это объясняет крики внизу, — пробормотал Мэддокс.
Эшлин поцеловала мужа в губы, затем протянула руку и повернула ручку. Дверь со скрипом отворилась, и Мэддокс внёс жену в комнату.
На Виолу повеяло свежим, чистым воздухом. По привычке она обследовала каждый дюйм быстрым взглядом, выискивая все зеркала и отражающие поверхности.
Слева стояло трюмо, и Виола сделала мысленную заметку избежать его, даже если демон и жаждал сократить расстояние… лишь на мгновение заглянуть в зеркало… только единожды, всего на секундочку, потому что она будет выглядеть столь потрясающе…
Виола стиснула зубы. Свежие цветы рассыпались по красочным вазам и присутствовали в каждом предмете мебели в комнате, кроме кровати. Хотя, цветы вплелись в её кованные столбики, обвиваясь и цепляясь за них подобно плющу.
В центре противоположной стены висел портрет. И славные небеса, Виола медленно подошла к нему. Внимание к деталям просто ошеломляло.
Виола могла лишь на мгновение задержать на портрете взгляд, изучить одну его маленькую часть, отвести взгляд, а затем снова взглянуть на портрет, изучив другую часть, повторяя снова и снова этот процесс, пока не изучила каждый дюйм картины.
На картине была Эшлин, которая развалилась в покрытом буйной растительностью саду. В её волосах, на теле и вокруг рассыпались цветочные лепестки. Но лепестки не были лепестками, а лицами.
Слишком много лиц. Здесь были воины, их женщины, лица, которые Виола не узнавала, и те, что узнала… включая и собственное. Она быстро отвела взгляд от своего изображения, решив обдумать его присутствие на картине в более безопасное время.
Одна из рук Эшлин была обнажена и до локтя покрыта татуировкой. Пламя и снегопад сплелись вместе, и хотя пламя должно было растопить снег, а снег погасить огонь, эти стихии как-то подкармливали друг друга, становясь ярче и сильней, перемещаясь вверх по её руке.
Перед Эшлин располагался водоём с отражающей поверхностью, из тёмных глубин которого на неё смотрел Мэддокс. Эшлин тянулась к нему рукой, покрытой татуировкой. Серебряное кольцо на её указательном пальце величественно святилось.
Нервные окончания Виолы покалывало. Она видела картины, подобные этой и раньше, но не могла вспомнить, где и когда. Что Виола действительно знала, так это то, что каждый цвет, каждое лицо, каждый дюйм что-то означает. По-настоящему. Это был символизм во всей красе. Только она не знала, как его расшифровать.
— Кто это нарисовал? — Спросила Виола, испытывая благоговейный трепет. Она выпрямилась и отвернулась от картины прежде, чем потеряет часы своей жизни. Также, как она теряла часы каждый раз, когда замечала своё отражение.
— Даника, женщина Рейеса, — пробормотал Мэддокс.
Даника. Хм. Теперь, когда картина была за спиной Виолы, она позволила себе задаться вопросом о своём присутствии на ней. Виола лишь этим утром познакомилась с Даникой. Женщина казалась человеком, но после увиденного, Виола поняла, что в ней что-то большее.
— Изысканное произведение.
— Все её творения таковы, — произнесла Эшлин с гордостью.
— Она видит будущее?
— Мы не будем обсуждать это, — ответил Мэддокс.
Значит, да, видит.
— Даника, несомненно, захочет нарисовать мой портрет. Мне придётся проверить свой график и посмотреть, есть ли у меня свободное время, чтобы попозировать ей.
"Если нет, то я найду его. Я должна расспросить её. Хочу больше узнать о себе."
Эшлин снова захихикала, а Мэддокс — нахмурился.
Он положил свою женщину на кровать и накрыл одеялом. Затем пригладил волосы у её лба так нежно, словно Эшлин была хрупким новорожденным.
— Что ты хочешь, милая? Скажи, и я тут же это достану.
Эшлин изящными пальцами погладила свой живот. На её пухлых губах заиграла нежная улыбка.
— Мне бы очень-очень хотелось апельсин. Но только один. В прошлый раз, когда у меня появилось это желание, ты мне притащил целую рощу.
— Я принесу тебе самый лучший, самый сочный апельсин, который ты никогда ещё не пробовала. — Задержавшись, словно не мог отвести от неё взгляд, Мэддокс погладил Эшлин по щеке. Затем, вынудив себя оторваться от неё, он бросил угрожающий взгляд на Виолу.
— Ты будешь охранять её ценой своей жизни. А если причинишь ей боль, даже нечаянно… — Он сжал руки в кулаки.
— Не можешь придумать что-нибудь достаточно ужасное? — Виола на мгновение задумалась. — Могу я предложить извлечение внутренних органов? Ты можешь подвесить меня к потолку за мои кишки. Это было бы действительно ужасно.
Мэддокс уставился на неё.
— Однако, хочу предупредить. Кишки розового цвета, а розовый — мой любимый. Постойте. Кого я обманываю? Мне нравятся все цвета. Поэтому, если пойдёшь этим путём, будь готов влюбляться в меня снова и снова.
- Предыдущая
- 26/101
- Следующая
