Закат Америки - Поликарпов Виталий Семенович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/110
• Следующая

Свобода слова — применительно к реалиям университетской жизни — оказалась понятием довольно-таки амбивалентным. «Америка усиленными темпами, хотя еще пока медленно, движется к социализму», — уверял меня аспирант-политолог, считающий себя крайне правым. И это был, может быть, единственный из «стопроцентных американцев» на факультете, кто как бы совпадал со здешними антикоммунистическими настроениями. Антикоммунизм не моден в университетской среде, нашпигованной левыми и ультралевыми движениями. Даже студенческая организация «Lesbians and gays», где я побывала из любопытства, больше всего мне напомнила комитет комсомола: они там борются за свободу «выйти из шкафа» (то есть обнаружить и реализовать свои склонности), как у нас боролись за успеваемость и дисциплину — так же скучно, бездарно и вяло. А то, что Крупская и Клара Цеткин — любимицы женского движения, не приходится и говорить: их книги и статьи о положении работницы стали классикой феминизма.

Так что наш нынешний либерализм, включающий в качестве центрального пункта антибольшевизм, ничего общего не имеет с либерализмом американским: либералы там те, кто защищает Аниту Хилл, кто голосует против избрания Буша президентом, кто, стремясь ослабить евроцентризм, вводит культурный релятивизм, кто из прогрессистских расчетов обличает ценности западного мира.

Можно, конечно, смеяться над левыми заскоками современной Америки, а можно и призадуматься, почему общество, когда оно поело, отдохнуло и благоустроилось, вдруг ревностно устремляется к бедным и обездоленным? Почему скомпрометированная здесь тема равенства и социальной справедливости т а м будоражит воображение даже и тех, кто вполне преуспел? Почему клич (новомодное открытие наших экономических публицистов) «пусть неудачник плачет!» там неприличен ныне до непристойности?

Среди моих студентов общеамериканские настроения распределялись почти с идеальной пропорциональностью. Недавние выходцы из Польши и Болгарии, испытавшие все прелести коммунистического рая даже и в его смягченном варианте, конечно, и слышать ничего не хотели о просоциалистичсских кружках. Представители «третьего мира», студенты из Южной Кореи и Бангладеш, страшно обижались вообще и на меня в частности, когда я рассказывала о реакции либеральной российской интеллигенции на конфликт в Персидском заливе. Не то чтобы они горой стояли за Саддама Хусейна, но искренне возмущались «американскими агрессорами — мировым жандармом», И попади они на улицы Москвы в то самое время, их место скорее всего было бы среди тех, кто стоял в пикетах «Руки прочь от Ирака». Что же касается белых американцев, то за исключением весьма малого числа «правых консерваторов» они придерживались центристских позиций, определяемых хорошо известным набором: Америка не должна решать свои экономические проблемы с позиции силы и диктовать миру, как ему жить: Ельцин не должен закрывать коммунистические газеты и запрещать КПСС, так как это нарушение демократических принципов: американское правительство должно больше внимания уделять социальным программам.

Книга Макса Лернера может произвести странное впечатление. Строительный материал заготовлен и использован в избытке, фундамент могучий, пропорции выдержаны, мастер не ленится, а дом, похоже, все-таки не стоит.

Вот как это выглядит. Автор проделал грандиозную работу, описав биографию и географию страны, климатические пояса, архитектуру больших городов, устройство фермерского быта, рост промышленности, систему образования, моды, спортивные увлечения и многое-многое другое. Труд его сопоставим, а может, и превосходит масштабами классические образцы, прежде всего знаменитую книгу Алексиса де Токвиля.

И что же?

Вертикаль развития проведена с большим тщанием, и оттого путь от фургона колониста до стекла и бетона взметнувшихся по всей стране небоскребов виден хорошо. Столь же хорошо видна горизонтальная необъятность континента — от Великих озер до Мексиканского залива, от океана до океана. Но предикаты, то есть сама цивилизация, сам человеческий тип американца лишены сколь-нибудь ясной завершенности. Формула, пусть сложная и многоступенчатая, никак не складывается или во всяком случае у нее нет необходимой обязательности. М. Лернер, кажется, и сам готов это в минуты откровенности признать. Начинает автор, правда, агрессивно:

«В неутолимой жажде он (американец, тип которого зародился, впрочем, еще в Европе как ответ на вызов Реформации. — Н.А.) открывает континенты и учреждает новые науки. Он всей душой принадлежит здешнему миру, питая — мало интереса к потусторонней жизни, очень остро чувствует время и знает ему цену… Верит он лишь в то, что можно пощупать, схватить, измерить… Это не обремененный моралью человек, для которого на первом месте сила, напор и власть…» Но перевалив за середину объемного исследования, М. Лернер остерегающе замечает: «Важно уразуметь, что не существует никакого эталонного набора свойств, который можно назвать „американским характером“, и что личность американца не укладывается ни в какую стройную схему».

Тем не менее неразрешенность или даже неразрешимость задачи вовсе не означает ее бесплодности, и я не могу разделить того отчасти скептического, а отчасти снисходительного отношения к книге М. Лернера, которое выразил, открывая журнальную дискуссию, мой старый университетский товарищ и многолетний коллега по американским студиям Алексей Матвеевич Зверев. Ему почудилось в ней наивное сочетание прописей и практического руководства для новых иммигрантов из России. Мне же кажется, что явление перед нами в некотором роде образцовое, то есть максимально адекватное предмету. Ибо автор как раз стирает штампы и подрывает пропагандистские фикции: толстопузый дядя Сэм с сигарой, прилипшей к нижней губе (вариант антиамериканский, например, советский), — и молодой, подтянутый, с улыбкой во все тридцать два превосходных зуба атлет (вариант американский).

Написанная изнутри, с позиций местного уроженца, которого подпирает не одно поколение американцев, книга в то же время отличается объективностью, а то и жесткостью взгляда на родной ландшафт. Так что, к слову, соотечественника-россиянина, помышляющего укорениться за океаном, она должна не столько воодушевить, сколько обескуражить. Карьеру он, не исключено, сделает, и даже состояние, при удаче, наживет, но при этом до конца дней своих останется чужаком в любой социальной и профессиональной среде. Ему это всегда дадут почувствовать, ибо Америка, вопреки фразе, далеко не подобна губке, которая с охотою и сразу же впитывает каждого и любого. Дети, особенно родившиеся здесь, а тем более внуки—дело другое. Они, наоборот, могут мыкаться и терпеть неудачи, но это уже «свои»; тревожное самоощущение людей, которые всегда и всюду в гостях, их преследовать не будет.

Однако все это — и информационная насыщенность, и объективность — вопросы исследовательской добросовестности и интеллектуальной воспитанности. А главный интерес и достоинство книги заключены в том, что на первый взгляд может показаться—и я это в целях исключительно провокационных так было и представил — ее ущербом. А именно: в незавершенности, рассеянности, текучести того, что автор называет американской цивилизацией. «Американская традиция выросла из движения, а не из сидения на месте», — пишет М. Лернер, и можно, если хочется, видеть в этом суждении очередную банальность: о мобильности жителей Нового Света кто только не писал. Но речь-то, мне кажется, идет не только о физических перемещениях в пространстве, освоении новых земель и тому подобном, но и о неизбывном непокое души и сознания, о скрещении, без взаимного притяжения, разнонаправленных потоков.

Американец, разумеется, высокомерен — не в каком-то бытовом, а в провиденциальном смысле: на берегу залива Чизапик высадились некогда люди, не просто бежавшие от нужды и религиозных притеснений, но вдохновлявшиеся мессианской верой в то, что удастся построить Град на Холме, откуда всему миру будут возвещены последние истины. Она, эта вера, и поныне не иссякла. Как пишет М. Лернер, «даже в периоды кризисов и стагнации большинство не отказывалось от привычного понимания Америки… как страны, где история является искусством возможного, но где возможности простираются гораздо шире, чем в других странах. Поэтому американский народ — прав он в этом или не прав — смотрит на свою родину как на образец, которому рано или поздно будет следовать весь остальной мир".

• Предыдущая
• 49/110
• Следующая