Походка пьяницы - Пол Фредерик - Страница 28
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
Генсел повернулся спиной к экрану и снял телефонную трубку. Он позвонил своему начальнику:
– Мистера Тремонта, пожалуйста. Это Генсел, по поводу обеспечения работ в критических ситуациях.
Секретарша была деловой и энергичной (но не проскальзывали ли в ее голосе легкие истерические нотки?).
– Да, сэр. Мистер Тремонт сейчас дома. Я соединю вас.
Щелк. Щелк, изображение на экране видеотелефона расплылось и потемнело. Потом снова появилось. Старый Тремонт расслабленно ссутулился в большом кожаном кресле, смущенно глядя на Генсела; блики на его лице говорили, что он сидит у камина.
– Ну, что случилось, Генсел?
У него был странный тоненький голосок. Генсел по долгу служебной дисциплины всегда пропускал мимо ушей шуточки о Старике – у него транзисторы вместо голосовых связок, а на ночь жена просто выключает его. Однако в его медленной, механической манере говорить определенно было что-то отталкивающее, да еще это старое морщинистое лицо!
Генсел быстро сказал:
– Сэр, по всем каналам обрывают сводки новостей. Ситуация становится угрожающей. По пятому каналу прекратили спортивный обзор, по седьмому пустили старую ленту «Воздушный замок над обрывом». Короче говоря, эфир умирает. Я хочу перейти на режим, предусмотренный для критических случаев. Прервать все шоу и объединить каналы для передачи новостей и информации о мерах защиты.
Старый Тремонт потер свой тонкий длинный нос и внезапно рассмеялся, как Санта-Клаус с витрины.
– Генсел, мой мальчик, – проскрежетал он, – не стоит беспокоиться из-за нескольких сопливых носов. Вы имеете дело с важной общественной службой.
– Сэр, но больны, а возможно, умерли миллионы!
Тремонт медленно произнес:
– Но есть и те, кого это не коснулось. Мы должны продолжать обычные программы, кроме того, Генсел, я уезжаю на несколько дней и оставляю вас ответственным. Надеюсь, вы не перейдете на чрезвычайный режим, мне бы этого не хотелось.
«Я не успел сообщить ему о ситуации в Филадельфии», – безнадежно подумал Генсел, вспоминая толпу из нескольких сотен человек, осаждающую муниципальную клинику.
Он пощупал теплый лоб и мрачно подумал, что не мешало бы принять еще пару таблеток аспирина… Хотя предыдущие по какой-то причине не прижились у него в желудке. В самом деле, его, кажется, тошнит.
Действительно тошнило.
Сидевший за пультом линейный мастер увидел, как его шеф неуклюже припустил к мужскому туалету, прижимая руку ко рту.
Мастер улыбнулся. Но не прошло и часа, как ему стало не до смеха. Звукорежиссер третьего канала вбежал и сообщил, что шеф лежит на полу возле умывальника, весь холодный, и дышит, как сломанный паровой котел.
Конут, в которого влили чашку черного кофе, постепенно приходил в себя. Он не протрезвел, но начал соображать, что происходит вокруг. Он слышал, как Рейм говорит Лусилле:
– По-моему, все, что ему нужно – хороший курс витаминных уколов. Это привело бы его в чувство. Но вы видели, что сейчас творится в Медцентре. Придется подождать, пока он сам не протрезвеет.
– Я трезв, – слабо произнес Конут, зная, что это неправда. – Что случилось?
Он выслушал все новости за последние двадцать четыре часа.
Брат Лусиллы умер, Эгерт умер, страшный мор идет по всей Земле. Мир совершенно изменился. Конут слушал и поражался, но в нем оставалось изрядное количество ликера, который ослаблял давление бессмертных, так что он мог достаточно объективно взглянуть на реальность. Это ужасно. Но – тут он почувствовал стыд – почему он не убил себя?
Рука Лусиллы была в его руке и, глядя на жену, Конут понял, что не хочет умирать. Он не убил себя, хотя должен был это сделать. А теперь… Теперь он хочет жить! Ему было стыдно, но он не мог ничего поделать.
Он все еще находился под действием ликера, и это придавало окружающему теплую, свежую окраску. Да, ему стыдно, но это все случилось так давно, что похоже на детскую неудачу. А сейчас ему так тепло и хорошо!
– Пожалуйста, выпей еще кофе, – попросила жена, и Конут был счастлив сделать ей приятное. Все стимулы прошедших суток действовали на него одновременно – избиение, нервное напряжение, давление бессмертных. Ликер. Конут поймал улыбку Лусиллы и понял, что напевает про себя.
– Извини, – он протянул чашку за очередной порцией кофе.
Волны вокруг платформы поселения становились все выше. Черные баржи подбрасывало, как ломтики чипсов.
Родители Лусиллы стойко выдерживали натиск ветра и дождя, чтобы увидеть печальную процедуру погружения в море гроба с телом их сына с борта черной похоронной баржи. Они были не одни – они стояли среди скорбящих людей, знакомых и посторонних, и вокруг не было тишины. Надсадный рев вибрирующих кабелей, шум пневматических насосов в опорах платформы почти заглушал музыку.
Траурная музыка на похоронах была традицией, пленки с записями хранились в библиотеке. Родственники умершего могли выбрать программу – религиозные гимны для верующих, хоралы Баха для любителей классики, траурные марши для остальных. Сегодня выбора не было. Громкоговорители непрерывно играли всю погребальную музыку подряд. Слишком много сегодня собралось людей, оплакивающих своих близких, чьи тела погрузили на приплясывающие баржи, чтобы бросить в глубину моря.
Шесть, семь… Отец Лусиллы насчитал восемь барж, стоящих у платформы и ожидающих загрузки. В каждую помещалась дюжина гробов. «Ужасная болезнь», – подумал он отрешенно, понимая, что многих некому оплакать и проводить в последний путь: вымирали и грузились на баржи целые семьи. Он потер затылок, который начал побаливать. Мать, стоящая рядом, и не думала считать – только плакала.
Протрезвев, Конут начал видеть изменения в мире и свои приключения в более резком и ясном свете. Ему помог Рейм. Он нашел обрывки брошенной Конутом бумаги и безжалостно донимал его расспросами:
– Почему ты должен умереть? Кто такие бессмертные? Как они могут заставить тебя совершать попытки самоубийства, и почему ты еще жив, что тебя спасло?
Конут попытался объяснить. Умереть, говорил он, помня урок, вколоченный в него дубинкой, ничего не значит, мы все умрем. В некотором смысле самоубийство – это победа, потому что мы заставляем смерть прийти так, как мы этого хотим. Однако Эст Кир и другие…
– Эст Кир уехал, – перебил его полицейский, – ты знаешь? Уехал со своим телохранителем. А еще Мастер Финло, биохимик, его секретарь, сказал, что с ним были толстяк и старуха блондинка. Куда они могли скрыться?
Конут нахмурился. То, что Эст Кир со своими друзьями бежал от опасности, не согласовывалось с представлением Конута о бессмертных. Супермен должен быть героем, почему же они ведут себя как последние трусы? Он попытался объяснить это Рейму, но тот возмущенно перебил его:
– Супер-убийцы, ты хочешь сказать! Куда они уехали?
– Не знаю, – извиняющимся тоном ответил Конут, – но, уверяю тебя, у них были причины.
Рейм кивнул. Его голос внезапно смягчился.
– Да, это так. Хочешь узнать, что за причины? Болезнь занесли аборигены. Почти каждый из них является носителем активных возбудителей оспы. Ты знал об этом? В целях безопасности им сделали прививки, но, как теперь выяснилось, прививки были для отвода глаз, они не подавили болезнь. А потом туземцев развезли по большим городам, устраивали встречи с тысячами людей, кормили вместе с остальными. Учили подобающему поведению в цивилизованном обществе. Например, трубка мира не входит в их обычаи, но им Сказали, что окружающим будет приятно. Это говорит тебе о чем-нибудь?
Конут подался вперед, не сводя глаз с Рейма. Голова его гудела. Говорит? Да, теперь в его представлении складывалась цельная картина. Эпидемию вызвали искусственно. Бессмертные, руководствуясь защищающей лишь их собственные интересы мудростью, решили истребить человеческую расу, причем выбрали способ, который в древности уже едва не уничтожил человечество – они вызвали страшный мор.
Лусилла пронзительно закричала.
Конут с запозданием понял, что она дремала на его плече, не решаясь заснуть, хотя совсем обессилела после пережитых волнений и бессонной ночи. Сейчас она сидела, выпрямившись и пристально глядя на зажатые в руке маленькие маникюрные ножницы.
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
