100 великих афер - Мусский Игорь Анатольевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/35
- Следующая
Трудно понять, как такого знатока могли ввести в заблуждение подделки Дени Врэн-Люка. Хотя это был, пожалуй, наиболее поразительным из всех литературных мистификаторов, причем изумляют не столько сами его творения, сколько их несметное число и то, что все эти бесчисленные подделки принимали за подлинники.
Дени Врэн-Люка родился в 1818 году в Шатодене, в семье поденщика. Дени с детства увлекался чтением и много времени проводил в библиотеке. В 1852 году «сам себя образовавший» Врэн-Люка уехал в Париж, где поступил на службу к некоему Летелье, владельцу конторы, имевшей дело с редкими рукописями. За большие деньги Летелье изготовлял фальшивые документы о титулах и знатном происхождении.
Врэн-Люка научился подделывать старинные письма и любые подписи. Так, для маркиза Дюпра он сфабриковал документы, подтверждавшие его родство с кардиналом Дю Пра, который жил в XIV столетии; документы эти изучили и признали подлинными виднейшие французские специалисты.
Поддельное письмо Врэн-Люка
В 1861 году Дени Врэн-Люка завязал знакомство с Мишелем Шалем, который в академии наук оказался в довольно затруднительном положении. Его предшественник, граф Либри, спешно покидая свой пост, прихватил с собой изрядное количество старинных книг и рукописей, являвшихся собственностью академии. Шаль счел делом чести собрать коллекцию старинных редкостей возможно более обширную. Врэн-Люка сказал ученому, что у него есть знакомый старик – обладатель богатой коллекции автографов, писем и рукописей, некогда принадлежавших графу де Буажурдену.
Шаль чуть не поверил своему счастью, когда Люка предложил ему письмо Мольера всего за 500 франков, а также письма Рабле и Расина по 200 франков каждое – любой другой продавец взял бы во много раз больше. Академик пожелал купить всю коллекцию сразу, но Врэн-Люка охладил его пыл: старик расстается с рукописями, только в те дни, когда подступает крайняя нужда.
Шаль попросил Дени принести все бумаги, какие только удастся раздобыть. И Врэн-Люка принялся пачку за пачкой изготовлять фальшивые бумаги, письма, рукописи и продавать своему благодетелю. Впрочем, Дени неизменно следил, чтобы в каждой порции бумаг, передаваемых Шалю, был хотя бы один подлинный старинный документ.
В июле 1867 года Шаль сделал доклад в Парижской Академии наук, посвященный ее 200-летию. Он прочитал два письма: в первом, адресованном кардиналу Ришелье, поэт Ротру высказывал мысль о необходимости учреждения в Париже Академии наук; в ответном послании кардинал одобрял эту идею, из чего следовало, что Кольбер, министр Людовика XIV, считавшийся основателем академии, лишь реализовал мысль, высказанную Ротру за тридцать лет до этого.
Врэн-Люка всегда предлагал свои подделки обдуманно: он дотошно изучал психологию того, кому собирался их сбывать, и выведывая его интересы и пристрастия. Расчет фальсификатора был точен: история основания академии много лет была предметом догадок и споров, а письма разрешали их со всей очевидностью. Тем не менее участники заседания сразу же выразили недоумение по поводу слога писем. Отмеченные странности Шаль объяснил промахами, не такими уж редкими в частной переписке XVII века. Письма были напечатаны в юбилейном сборнике академии, правда, в сноске высказывались определенные сомнения насчет их подлинности.
Врэн-Люка встречался с Шалем раз в неделю, и последний, как правило, доверительно сообщал ему обо всех критических замечаниях, высказанных о его «находках». Через некоторое время Врэн-Люка приносил документы, подтверждающие подлинность прежних подделок.
На очередном заседании Шаль прочитал в Академии два письма Паскаля химику Роберту Бойлю, датированные 1652 годом и провозглашавшие закон земного тяготения еще до открытия Ньютона в 1687 году.
Эта новость вызвала бурные отклики в научном мире; многие не сомневались, что письма фальшивые. В письмах Паскаля обнаружились грубейшие грамматические ошибки, невозможные для такого образованного человека. К тому же в одном из посланий упоминался кофе, появившийся в Европе много позже даты, которой было отмечено письмо. Но самое главное почерк Паскаля не совпадал с другими известными рукописями ученого. Врэн-Люка нашел этому самое простое объяснение: с годами почерк сильно меняется и что именно такие изменения как раз и произошли у Паскаля.
Не менее занимательной была переписка еще одного великого ученого Галилео Галилея, также представленная ученому миру Шалем. В послании к Паскалю, датированном 1641 годом, Галилей упоминает, что зрение его становится все хуже и хуже. Затем появились письма Галилея на французском языке от 1643 года, и эти новые находки вызвали самые резкие возражения. Во-первых, Галилей никогда не писал письма по-французски; во-вторых, указывали, что Галилей был слеп уже в 1637 году.
Мишель Шаль принялся спешно защищать свои позиции, заявив, что в то время Галилей еще не был слепым, а страдал от переутомления глаз и временной потери зрения. Он придумал объяснение и тому, что письма были написаны по-французски. Любой ученый муж, возражал он своим критикам, знал по меньшей мере два языка, и письма, как правило, писал на родном языке адресата. В среде французских ученых у Шаля были не только противники, но и сторонники. К последним относились знаменитый Тьер, Эли де Бомон и другие.
Следующая сенсация – письмо Паскаля Ньютону – вызвала активные протесты сэра Дэвида Брюстера из Эдинбурга, слывшего лучшим ньютоноведом. Оказалось, что если верить дате в конце письма, то Паскаль обращался к одиннадцатилетнему мальчику! Кроме того, мать Ньютона, письма которой тоже представил Шаль, в то время не подписывалась Ханной Смит, а своим первым именем – Эн Эйскотт.
Но Врэн-Люка не растерялся и на этот раз: он принес Шалю письмо, доказывающее, что Ньютон переписывался с Паскалем под чутким руководством своего ученого-наставника.
Наконец, в 1869 году некий Вернер обвинил Шаля в том, что он пиратски извлекает фрагменты из сочинений различных авторов и затем помещает их в свои «письма», при этом упоминались труды Вольтера, Фомы Аквинского и Декарта. Академия была вынуждена образовать особую комиссию для исследования документов.
Комиссии подтвердила выводы Вернера: письма, приписываемые Паскалю, Ньютону, Ротру, Монтескье, Лейбницу, Людовику XIV и т. д., на самом деле представляют собой отрывки из сочинений других авторов и все без исключения подложны.
Академик Шаль отказывался в это верить. По поводу письма, приписываемого Галилею, он обратился во Флорентийскую академию, но получил категорическое заключение: «…письмо подложно, заимствовано из сочинений Галилея, изданных Альбери в 1856 г.». Тогда Шаль послал во Флоренцию еще один запрос и второй экземпляр того же письма. И лишь после того, как флорентийские ученые подтвердили подложность письма, Шаль признался, наконец, у кого он приобретал исторические документы.
К тому времени Врэн-Люка подделал более двадцати семи тысяч писем, автографов, за что доверчивый Шаль уплатил ему 140 тысяч франков. Врэн-Люка нашел и другую, тоже весьма доходную сферу деятельности: он снабжал редкие книги надписями их «прежних владельцев», как правило, очень известных в стране людей, таких, как, например, Лафонтен и Рабле. Он продал академику Шалю пятьсот подобных «бесценных» сокровищ.
Но как могли ученые принять измышления Врэн-Люка за произведения Паскаля, Ньютона, Галилея и других глубоких мыслителей? Самое поразительное, что именно содержание и слог поддельных рукописей признавались учеными мужами за несомненные доказательства их подлинности.
Нельзя не отдать должное выдумке и работоспособности Дени Врэн-Люка. За день ему удавалось иногда сфабриковать до тридцати автографов. Для этого требовалось обладать не только упорством и настойчивостью, но и большими знаниями. Дени немало часов проводил в библиотеках, изучая материалы, в которых черпал столь необходимые в его «работе» сведения и подробности, позволявшие придать его творениям видимость подлинных.
- Предыдущая
- 25/35
- Следующая
