Преступления и призраки (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 40
- Предыдущая
- 40/90
- Следующая
Мои собственные обязанности, как и у любого офицера в военную пору, практически не оставляли свободного времени. Так что со своей возлюбленной я мог видеться лишь по вечерам – но и тогда она, бывало, без каких-либо видимых причин уединялась в небольшом кабинете (служившем у Меррифильдов классной комнатой), тем самым давая понять, что в эти минуты или даже часы для нее совершенно нестерпимо чье-либо общество. Но, выйдя из классной, Эни всегда глубоко сожалела о том, что заставила меня страдать, и ее раскаяние всякий раз так трогало мое сердце, что после каждого такого случая я все больше привязывался к ней. Да, не стыжусь сказать: я был готов выполнить любое ее желание…
В обвинительном заключении фигурирует фраза «припадки ревности», а также приводятся обнаруженные во время следствия факты моей ревнивой подозрительности. Один раз эта сцена даже произошла на глазах миссис Меррифильд – и будто бы только ее вмешательство предотвратило в тот раз драматическую развязку. Что ж, признаю: я был ревнив. Когда человек влюблен по-настоящему, когда любовь поглощает все силы его души – вероятно, он не может быть свободен от чувства ревности. Это ведь тоже часть любви.
Однако подчеркнуто независимый и свободолюбивый дух моей возлюбленной порой заставлял меня задуматься. Я знал, что у нее широкий круг знакомств, куда входят и многие офицеры как в нашем городке, так в соседнем Челмсфорде и даже Колчестере. И когда она, оседлав мотоцикл, исчезала на несколько часов… На вопросы об этих поездках Эна не отвечала, на вопросы о своей прошлой жизни – когда отвечала охотно, с милой улыбкой, а когда и замыкалась, одаривая меня суровым взглядом. Особенно часто подобное случалось, если я проявлял хоть минимальную настойчивость. Так удивительно ли, что мне, буквально потерявшему голову от любви, порой не удавалось скрыть откровенных проявлений ревности? Удивительно ли, что я, забыв обо всем, стремился узнать, что же творится в «закрытой» части жизни мисс Гарни, тщательно скрываемой от меня?
Время от времени здравый смысл нашептывал, что глупо так настаивать на раскрытии тайн моей возлюбленной, в чем бы они ни заключались: зачем мне их знать, если я в любом случае готов отдать за нее жизнь? Но – новый каприз – новое стремление избежать моего общества – и ревность снова брала свое…
Итак, что же я все-таки смог узнать о потаенной стороне жизни Эны? Надо сказать, впечатление складывалось странное. Общеизвестно, что молодая незамужняя француженка, как правило, обладает меньшей степенью свободы и независимости, чем ее британская сверстница. Тем не менее при достаточном знакомстве с мисс Гарни сразу же чувствовалось: она успела повидать мир. Больше всего меня изумляло и, признаюсь, пугало то, что это выяснялось лишь случайно, например, по непреднамеренным обмолвкам Эны во время разговора со мной или со сквайром – причем каждый такой случай она явно воспринимала как свою оплошность и тут же меняла тему, всеми силами стремясь переключить мое внимание на другое. Как раз с такими эпизодами и связаны несколько наших ссор, когда я раз за разом задавал Эне вопросы, но не получал ответа ни на один из них.
На самом деле эти конфликты были все же гораздо менее значительны, чем они выглядят в материалах следствия. Это касается и той ссоры, при которой присутствовала – и в которую сочла своим долгом вмешаться – миссис Меррифильд. Впрочем, не буду скрывать, что в тот раз я действительно вышел из себя. Дело в том, что как раз тогда мне довелось увидеть на столе мисс Гарни фотографию незнакомого мужчины – и Эна пришла в явное замешательство, когда я спросил, кто же это такой. Нет, ничего я не узнал от нее, так что вся моя информация свелась к тому, что я сам успел увидеть: надпись по нижнему краю фотографии – «Х. Вардин» (фамилия этого человека?). Добавлю, что фотография, во-первых, выглядела довольно старой и потертой, а во-вторых, была небольшого размера, как раз такого, чтобы удобно поместиться, например, в кармане дамского пальто. Неужели это означает, что у Эны с этим человеком давнее знакомство – и все то время, что я ухаживаю за ней, она хранила у себя фотографию своего любовника?!
Мисс Гарни категорически отказалась признать обоснованность моего беспокойства. Более того: глядя мне в глаза, она сказала, что никогда не встречалась с этим человеком. При всем моем любовном ослеплении я не сумел поверить ее словам. Какая женщина будет хранить (а вдобавок – хранить тайно!) фотографический портрет мужчины, которого не видела ни разу в жизни?!
Вот тогда-то мне и случилось потерять контроль над собой. Проявилось это, правда, лишь в том, что я заговорил с Эной резко, на повышенных тонах, сказав, что должен или больше узнать о сокрытых от меня подробностях ее жизни – или буду вынужден задуматься, стоит ли нам вообще связывать нерушимым узлом свои жизни, ее и мою. Конечно, мое сердце не вынесет разлуки – но ведь, похоже, оно не вынесет и союза…
Думаю, я все же не говорил, как написано в материалах следствия, «свирепым голосом». Однако миссис Меррифильд, случайно (будем думать) проходя в этот момент по коридору, услышала меня из-за двери и вошла в комнату, чтобы вступиться за Эну.
Хозяйка дома относилась к девушке, жившей под их кровом и учившей их детей, воистину по-матерински. Ей было известно, какие чувства я питаю к ее подопечной (так она воспринимала Эну) и, насколько мне известно, считала этот выбор для Эны удачным – так что, конечно же, сейчас вступилась за нее.
Так или иначе, почтенной даме удалось убедить меня, что приступы ревности лишены всяких оснований. После этого я, чувствуя свою вину, привязался к Эне еще крепче…
Мисс Гарни была столь очаровательна, а я так влюблен, что с каждым днем попадал к ней во все более и более безнадежное рабство. Теперь уже и она сама в любой момент без труда могла объяснить мне, что все мои подозрения – вздор, бред ревнивца. Даже странно, что я еще сохранил силы иногда спрашивать ее об этом таинственном Вардине. Впрочем, моя возлюбленная всякий раз отвечала одно и то же: она никогда не встречалась с этим человеком.
Разумеется, я верил ее клятвам: отныне я не мог подвергнуть сомнению ни единого ее слова. Но все же продолжал задумываться, почему Эна вообще хранила у себя фотографию этого мужчины – крепкого, молодого, с мрачным выражением лица… Я хорошо успел рассмотреть его за миг до того, как мисс Гарни буквально выхватила фотографию из моих рук.
Тайна Вардина так и оставалась необъяснимой, когда я получил приказ об отбытии из Радчерча. Мне предстояло занять не слишком высокий, но чрезвычайно ответственный пост в Военном министерстве – что, разумеется, влекло за собой переселение в Лондон.
Служебные обязанности потребовали от меня полной отдачи, я не был свободен от них даже в выходные, так что мы с Эной не виделись до тех пор, пока я не получил короткий, на несколько дней, отпуск. Первый же день из этих нескольких разрушил мою жизнь, заставил перенести самое тяжкое испытание, которое вообще в человеческих силах – и, наконец, привел в этот зал, где я борюсь за сохранение своей жизни, а главное, чести, находясь на скамье подсудимых.
Эна встретила меня на перроне, для чего ей пришлось проделать путь длиной в пять миль (дом сквайра находится довольно далеко от станции). Это была наша первая разлука – и первая встреча после нее.
Простите, господа, я не могу говорить о том долгожданном мгновении, когда вновь увидел Эну. Просто постарайтесь представить эмоции, которые в такой ситуации охватывают мужчину, человека, подобного мне. Если вам это удалось – значит, я могу считать себя пoнятым.
Речь идет именно о понимании, а не об оправдании. Потому что теперь я намерен поведать вам факт, оправдания которому нет. На этом пятимильном пешем пути от железнодорожной станции я совершил преступное и, вы вправе охарактеризовать его даже так, позорное деяние. А именно: нарушил военную тайну. В разговоре с любимой женщиной я, забыв обо всем, сообщил ей секретнейшие сведения, причем такие, от которых зависели исход войны, жизни тысяч и тысяч людей…
- Предыдущая
- 40/90
- Следующая
