Ветер сквозь замочную скважину - Кинг Стивен - Страница 28
- Предыдущая
- 28/69
- Следующая
Эти слова тронули сердце мальчика, и оно чуть-чуть приоткрылось – неожиданно для самого Тима – навстречу этому крупному, сгорбившемуся на козлах мужчине, – но прежде чем новое чувство успело вырасти и закрепиться, Большой Келлс заявил:
– Пора тебе, парень, кончать с книжками, цифрами и этой придурочной Смэк с ее вуалью, припадками и трясучкой. Даже не знаю, как она умудряется задницу подтирать после того, как просрется.
Сердце Тима резко захлопнулось. Ему нравилось учиться, и он любил вдову Смэк. Любил такую, как есть: с ее вуалью, припадками и трясучкой. И ему не понравилось, что о ней говорят так жестоко и грубо.
– И чем я займусь? Буду в лес ездить, с тобой?
Он представил, как едет в лес. Представил себя в отцовской повозке, запряженной Битси и Митси. Это было бы не так уж и плохо. На самом деле совсем не плохо.
Келлс хохотнул:
– Ты?! В лес?! Тебе ж еще и двенадцати нет.
– В следующем месяце будет двена…
– Да хоть вдвое больше. Все равно тебе не дорасти до Тропы железных деревьев. Ты ж все от матери никак не отлипнешь, так и останешься на всю жизнь Маленьким Россом. – Большой Келлс опять рассмеялся, и Тим почувствовал, как у него горят щеки. – Нет, парень. Я тебя на лесопильню пристрою. Договорился уже. Будешь доски таскать и укладывать. Вполне уже взрослый для этого дела. Как урожай соберут, так и приступишь. До первого снега.
– А мама что говорит? – Тим очень старался, чтобы его голос звучал без смятения и страха, но у него ничего не вышло.
– А что ей еще говорить? Я ее муж, так что решать буду я. – Большой Келлс стегнул мулов поводьями. – Но!
Спустя три дня Тим приехал на лесопильню вместе с одним из сыновей Дестри, Соломенным Уиллемом, которого прозвали так из-за светлых, почти бесцветных волос. Обоих мальчиков брали туда на работу, но пока их услуги не требовались. И еще им сказали, что их возьмут на неполный рабочий день, во всяком случае, для начала. Тим привел с собой отцовских мулов, которым надо было размяться, и обратно мальчики ехали верхом.
– Ты ж вроде бы говорил, что твой новый отчим не пьет, – сказал Уиллем, когда они проезжали мимо салуна Гитти. Сейчас, в полдень, салун был закрыт. Ставни заперты, кабацкое пианино молчит.
– Да, не пьет, – подтвердил Тим, но он помнил, что было на свадьбе.
– Правда, не пьет? Тогда, значит, мой старший брат вчера видел чьего-то чужого отчима, когда тот вывалился из кабака. Рэнди сказал, этот чей-то чужой отчим был ужратый в ломину и блевал на крыльце. – Уиллем щелкнул подтяжками, как делал всегда, когда думал, что выдал удачную шутку.
Зря я тебя пригласил со мной ехать, подумал Тим. Ковылял бы пешком до деревни, тупой ты урод.
В ту ночь его вновь разбудил мамин плач. Тим резко сел на постели, опустил ноги на пол, но так и остался сидеть. Келлс говорил тихо, однако стена между комнатами была тонкой.
– Уймись, женщина. Прекрати. Если разбудишь мальчишку и он заявится сюда, ты у меня снова получишь, вдвойне.
Плач тут же смолк.
– Ну да, сорвался. Но я не хотел. Оно само получилось, случайно. Я зашел на минуточку, выпить с Меллоном имбирного пива и послушать, что он расскажет о своих новых затеях, а кто-то поставил прямо у меня перед носом стаканчик ржаного виски. Я сам не понял, как опрокинул его себе в горло, а потом сразу ушел. Этого больше не повторится. Даю честное слово.
Тим снова улегся в постель, очень надеясь, что это правда.
Он лежал, смотрел в потолок, которого было не видно в темноте, слушал крики совы и ждал – либо когда придет сон, либо когда за окном рассветет и можно будет вставать. Он думал о том, что если женщина вступает в брачную петлю не с тем мужчиной, эта петля превращается в аркан. Тим очень надеялся, что с его мамой подобного не случится. Он уже понял, что ему не нравится новый муж мамы. Тим никогда не сможет нормально к нему относиться – не говоря уже о том, чтобы полюбить, – но мама, возможно, на это способна. Женщины, они другие. Женское сердце может вместить в себя многое.
Тим думал свои невеселые думы всю ночь и заснул только тогда, когда небо окрасили первые лучи рассвета. А утром у мамы были синяки уже на обеих руках. Похоже, стойки кровати, которую мама делила теперь с Большим Келлсом, по ночам оживали и разбредались по комнате.
Полная Земля сменилась Широкой, как это бывает из года в год. Тим и Соломенный Уиллем работали на лесопильне, но только три дня в неделю. Бригадир, душевный человек по имени Руперт Венн, сказал, что, возможно, им дадут больше работы, если зимой не начнутся сильные снегопады и добыча пойдет хорошо, имея в виду добычу железного дерева, которое лесорубы носили из леса.
У Нелл сошли синяки, и она вновь начала улыбаться. Тиму казалось, что ее улыбка стала какой-то настороженной, но это все-таки было лучше, чем если бы мама не улыбалась вообще. Большой Келлс каждый день ездил в лес, на Тропу железных деревьев, но хотя у него с Большим Россом были очень хорошие участки на вырубке, он до сих пор не нашел себе нового напарника. Поэтому он теперь добывал древесины поменьше, чем прежде, однако железное дерево есть железное дерево, его всегда можно продать по хорошей цене, и не за бумажные деньги, а за серебряные монеты.
Иногда Тим задумывался о том (обычно подобные мысли приходили к нему за работой на лесопильне, когда он укладывал доски в крытый сарай), что, наверное, им с мамой жилось бы лучше, если бы его новый отчим наткнулся в лесу на змею или на вервела. Или даже на варта, мерзкое летающее создание, которое называют еще птицей-пулей. Именно варт погубил отца Берна Келлса: прошил насквозь своим каменным клювом.
Тим с ужасом гнал от себя эти мысли, поражаясь тому, что в глубине его сердца – в каких-то черных его закоулках – могут таиться такие вещи. Отцу Тима наверняка было бы стыдно за сына. Возможно, ему действительно было стыдно, ведь говорят же, что те, кто ушел в пустошь в конце тропы, знают все тайны, которые живые хранят друг от друга.
По крайней мере Тим больше ни разу не чувствовал, чтобы от отчима пахло грэфом, и больше не слышал – ни от Соломенного Уиллема, ни от кого-то другого – рассказов о том, как Большой Келлс глушит виски в салуне.
Он дал слово и держит свое обещание, думал Тим. И кроватные стойки больше не ходят по маминой комнате, потому что у мамы нет синяков. Жизнь потихоньку налаживается. Вот о чем надо помнить.
В те дни, когда Тим работал на лесопильне, он возвращался домой ближе к вечеру, и мама кормила его ужином. Большой Келлс приходил позже. Сперва ополаскивался в маленьком ручейке, протекавшем за домом – смывал с рук и шеи древесную крошку, – а потом заходил в дом и садился за стол. Ел он много, с большим аппетитом, требовал добавки, которую Нелл немедленно ему подавала. При этом она не произносила ни слова; если она пыталась заговорить, ее новый муж только сердито ворчал в ответ. После ужина Большой Келлс уходил в прихожую у задней двери, садился на свой сундук и закуривал трубку.
Иногда, оторвавшись на миг от доски с мать-и-матическими задачами, которые ему по-прежнему задавала вдова Смэк, Тим замечал, что Большой Келлс наблюдает за ним сквозь клубы дыма. Было во взгляде отчима что-то такое, от чего мальчику становилось не по себе, и в конечном итоге он стал выходить с задачами на крыльцо, хотя по вечерам уже было прохладно и с каждым днем темнота наступала все раньше и раньше.
Однажды вечером к нему вышла мама, села рядом на ступеньку, обняла Тима за плечи.
– На следующий год ты опять пойдешь в школу к сэй Смэк. Я тебе обещаю, Тим. Я его уговорю.
Тим улыбнулся и сказал спасибо, но не стал обольщаться. Он хорошо понимал, что на следующий год по-прежнему будет работать на лесопильне, немного подрастет и сможет не только укладывать доски, но и подносить бревна, и у него совсем не останется времени на школу, потому что он будет работать не три дня в неделю, а пять. Может быть, даже шесть. А еще через год ему доверят рубанок, а потом и пилу, как взрослому мужчине. Пройдет еще несколько лет, и он станет взрослым мужчиной и будет так уставать на работе, что ему уже вряд ли захочется что-то читать (даже если сэй Смэк согласится давать ему книги), и мать-и-матику он тоже забудет. Этому взрослому Тиму Россу скорее всего не будет хотеться вообще ничего: только быстро поесть и завалиться спать. Он начнет курить трубку и, может быть, приохотится к грэфу или пиву. Он будет наблюдать за тем, как бледнеет мамина улыбка; как тускнеют ее глаза.
- Предыдущая
- 28/69
- Следующая
