Бог Галактики - Подгорных Сергей - Страница 37
- Предыдущая
- 37/76
- Следующая
– Слышь, Серега. Мне Витек Тукмарев говорил, он видел сумку этого урода. Там в этой сумочке добра такого, как бластер, навалом.
– Ты следи за базаром-то. Турок. Поменьше языком махай. Бугор че сказал? Про это ни слова. Понял?
– Понял. Понял. Как не понять. С понятиями ведь. Молчу, как Герасим.
На несколько секунд воцарилась тишина.
– Смотри, Турок, никак шевельнулась эта падла. Сейчас я его взбодрю немного.
– Ты с ним, Халявный, поосторожней. Колян говорит, он его наручники, как бумажные, порвал.
– Не дрейфь. Эти цепи не порвет. Что он, Шварценеггер?
Капитально он приложился ботинком, этот Серега, к моим ребрам. От души приложился. У меня даже на мгновение головная боль прошла, так стало нехорошо, и я подумал: "До недавнего времени мне еще везло". С шумом выдохнув воздух, открыл глаза.
Лучше бы я их не открывал. До того мне опротивели за последнее время все эти бандиты, руэновцы, краки, что сил больше не было. Причем все норовили меня связать, сковать и пнуть посильнее. И этот раз не стал исключением. Меня опять сковали и снова пнули.
Тусклая лампочка под потолком какой-то мастерской. Везде видны станки, фрезерные, токарные, металлические столы, тиски. Дверь в мастерскую массивная, стальная. Единственное окно заложено кирпичом. Сварочный аппарат стоит неподалеку. Вероятно, им сварены мои кандалы, на руках и ногах. От тяжелых браслетов на моих конечностях идут толстые цепи к четырем крюкам, намертво вбитым в стены. Я стою распятый, как Андрей Первозванный, не в силах пошевелиться. От боли в голове и груди не чувствую холода, хотя на мне из одежды лишь одни плавки. Вся моя одежда лежит на одном из верстаков.
"Как тарибская лягушка, мать ее, в школьной лаборатории, – с ожесточением подумал я. – Эти цепочки так запросто не порвешь. Я ведь не таинственный Шварценеггер и цепи рвать не обучен. Так что придется, наверное, здесь бесславно сгинуть Леону Джаггеру".
Серега, обрадовавшись, что я пришел в себя и, щурясь от боли, смотрю на него, собрался продолжить сеанс оздоровления, но в этот момент стальная дверь со скрипом распахнулась и в мастерскую вошли несколько человек. Одного, Коляна, я узнал сразу. Двое других мне были незнакомы, я лишь отметил, что они неплохо подготовлены физически. У обоих в руках по "АКСу".
Последнего из вошедших я, немного приглядевшись, тоже узнал: Сан Саныч. Тот, из "Мерседеса".
Длинные руки, оказывается, у этого Сан Саныча. Ставлю сто к одному, что это и есть тот самый Трежилов, водителю которого я подкрасил новенькую "Тойоту" и четверых боевиков которого я оставил без тела для погребения. И тот самый, который велел помалкивать своим ухарям о моей сумочке.
"Хлоп – и нет человека. Нет трупа и следов никаких. Нет тела – нет дела. Незаменимая штука этот бластер", – вспомнил я слова Халявного Сереги.
"Да. Незаменимая этадотучка – автомат Крамера – для таких людей – Необходимая вещь. Да и гранатометик, , одной очередью из которого можно сделать рещето из, пятиэтажки, тоже сгодится. Как могут пригодиться и остальные вещички из моей сумочки. А вот этого как раз и нельзя допустить. Очень нежелательно, чтобы все это попалось таким людишкам. Очень нежелательно".
Как только Сан Саныч вошел, Турок с Халяв-ным сразу замолкли, словно воды в рот набрали. 0ни отошли чуть в сторону и уселись на металлический стол. Колян подтащил лощеному Сан Санычу стул, и он, не спеша, устроился в двух метрах передо мной. Спокойно, не торопясь, закурил. Двое громил с автоматами встали за его спиной и направили стволы "АКСов" на меня.
"Телохранители, – догадался я и с досадой подумал: – Это просто бред какой-то. Ушел из лап одной из самых мощных разведслужб Федерации, спасся от нелюдей Краков, и все для того, чтобы бесславно сгинуть в этой захламленной мастерской. Среди нагромождений станков и от рук каких-то первобытных трежиловцев. Дела.
То, что мне придется здесь сгинуть, я понял, как только сообразил, за чем охотятся бандиты, для чего я им нужен. Конечно же, отдавать сумку-броню я им не собирался, к тому же это не имело смысла. Так и так они бы меня убили. А так хоть меньше зла будет. Все меньше разрушений принесет визит Леона Джаггера на планету Земля.
Сан Саныч, не торопясь, встал и подошел вплотную ко мне. Он выпустил струю дыма прямо мне в лицо и прижег кончиком сигареты кожу у меня на груди. Неприятно запахло горелым мясом. Я стиснул зубы о боли, но промолчал; Сан Саныч постоял около меня несколько секунд и, заметив, как кожа на месте ожога почти мгновенно заживает, превращаясь в едва заметный розоватый след, так же, не торопясь, сел обратно.
– Так это и есть наш таинственный незнакомец, – прервал наконец тишину Сан Саныч, выпустив вновь струю дыма и закончив разглядывать меня. – Нехорошо получается. Давишь моих людей, как клопов, а я даже не знаю, кто ты таков, человек хороший. Нехорошо получается.
Я, проигнорировав замечание Трежилова, молчал.
– Че ты молчишь, сука! – не выдержал Колян и из всей силы двинул обрезом охотничьего ружья по моим ребрам.
Когда я спустя несколько секунд пришел в себя, то услышал, как Трежилов ласково выговаривает своему подчиненному:
– Ну что ты, Коля. Не хочет человек знакомиться – не надо. А так и до греха недалеко. Так и убить человека можно. А убивать пока не стоит. Он еще нам может сгодиться, этот человечек, – и, уже обращаясь ко мне, добавил: – Если, конечно, вспомнит, куда дел свою сумочку.
Я демонстративно зевнул и, сморщившись от боли, сказал:
– Запамятовал я, уважаемый. Память мне ваши архаровцы вконец отбили. Ничего не помню. Хоть убейте.
– Убьем! Ты не думай, за этим дело не станет, – "успокоил" меня Сан Саныч, – но сперва ты нам сумочку-то отдашь. Это уж точно. И не такие, как ты, тут кололись. А память мы тебе вылечим. Ты не переживай. Мы это враз умеем делать.
Сан Саныч повернулся к Коляну и сказал:
– Коля, проведи сеанс зуботерапии. Возьмика напильничек и подправь товарищу зубки. Что-то мне его прикус не нравится.
Колян незамедлительно схватил валявшийся на верстаке рашпиль и, зло ухмыляясь, направился ко мне.
– Как спилю тебе до десен на хрен все зубы, сразу вспомнишь все. И сумку куда дел, и как дружков моих гасил. Все вспомнишь, сука, – пообещал он мне.
– Ох, Коля, Коля. Предупреждал я тебя, предупреждал. Так что если чего выйдет – пеняй на себя, – сказал я чуть слышно трежиловцу.
На мгновение в глазах Коляна проскочила искорка страха, но он тут же взял себя в руки. Действительно, что я могу ему сделать, распятый. Распластанный, как прибитая к стене шкура медведя. Я, считай, уже покойник. В таком виде я ему абсолютно неопасен.
И Колян взмахнул напильником. Боль – это еще не самое страшное, что может быть в жизни. Болью при определенном навыке можно управлять. Регулировать, ослаблять, привыкнуть, наконец. Но бывает в жизни то, перед чем вы бессильны. Когда вы пасуете. Когда вы сдаетесь. Когда напильник Коляна почти впился в мой рот, когда я уже приготовился медленно, мучительно умирать, вдруг громко заскрежетала дверь. Колян замер, так и не успев применить свое орудие пыток.
В мастерскую ввалился Витек, тот, что шарил в сумке-броне. Он грубо тащил за волосы девушку. Блондинку с голубыми глазами. Стройную и нежную. Самую красивую и любимую. Мою Майю.
- Предыдущая
- 37/76
- Следующая
