Искры гаснущих жил - Демина Карина - Страница 10
- Предыдущая
- 10/108
- Следующая
— Отродье.
Наверное, всего было чересчур много, и Кэри не выдержала. Она сама себе казалась струной, натянутой до предела. Тронь такую — и разорвется, ударит по пальцам, рассечет до крови.
Смешно.
Она и Сверру-то никогда ответить не умела.
И теперь что ей остается? Терпеть. Пить горький чай. Улыбаться.
Делать вид, что все хорошо.
Замечательно.
— Отродье. — Скрипучий голос леди Эдганг нарушил тишину гостиной. — Два отродья в одном доме…
— Простите? — Леди Торхилд растерянно улыбнулась.
— Она — отродье. — Леди Эдганг ткнула в Кэри пальцем и добавила: — Ты тоже.
Кэри вздрогнула, и чашка в ее руке опасно накренилась.
— Безрукая… — с глубочайшим удовлетворением заметила старуха.
— Ничего страшного. — Леди Торхилд подала салфетку. — Пятнышко совсем крохотное. Его выведут к завтрашнему дню.
Пятнышко… крохотное… темное пятнышко на нарядном платье… таком красивом, что на мгновение Кэри показалось, будто и сама она хороша собой. Это ложь, выродки не бывают красивы, а теперь и платье испорчено. И на глаза навернулись слезы, которые не могли остаться незамеченными. Леди Эдганг всегда остро чуяла настроение Кэри. Сейчас она усмехнулась и бросила:
— Пустая кровь… гнилая… иди к себе.
С ее стороны такой приказ — почти милосердие: плакать лучше за закрытыми дверями. Кэри было невыносимо от мысли, что все получилось так нелепо. И вправду ничтожество, позор древнего и сильного рода… недоразумение, которому нигде не рады.
Роскошные покои были пусты. И Кэри почти удалось прийти в себя. Она уселась у окна, которое выходило на тисовую аллею.
Вновь начался дождь, и Кэри наблюдала за тем, как капли скользят по стеклу, вырисовывая зыбкие осенние узоры. К ней возвращалось утраченное спокойствие, впрочем, хватило его ненадолго.
— Ничтожество, — сказала леди Эдганг с порога. — Безрукое ничтожество, которое по недоразумению выжило и теперь позорит меня.
Она вернулась злой, странно взъерошенной и до самого вечера бродила по комнатам, трогая чужие вещи, брезгливо кривясь и вытирая руки о подол платья. Она шипела и стенала, а оказываясь рядом с Кэри, щипала ее. Когда же наступили сумерки, леди Эдганг прогнала горничную и сама взялась за гребень. Она вырвала шпильки из волос вместе с волосами же. И раздраженно швыряла в шкатулку. Ее руки, касаясь лица Кэри, вздрагивали. Еще немного, и леди Эдганг не выдержит, вцепится когтями в щеки, рванет, оставляя шрамы, уродуя.
Нельзя о таком думать.
— Мой мальчик погиб, а ты… — Сухие пальцы разодрали покрывало волос. И острые зубья гребня вцепились в него, дернули. — Безрукое. Бесполезное существо. Почему ты жива?
Кэри знала: отвечать нельзя.
Леди Эдганг всегда ее недолюбливала, и, повзрослев, Кэри поняла причины этой нелюбви. Да, Атрум из рода Лунного Железа был ее отцом, но леди Эдганг, его супруга, не была матерью Кэри. Когда-то давно эта нелюбовь была прохладной, отстраненной, и огромный старый дом позволял не ощущать ее. В детстве Кэри побаивалась этой женщины с сухим, до срока постаревшим, но сохранившим следы былой красоты лицом. При встречах с Кэри, случайных и редких, на лице этом появлялось выражение величайшей гадливости, и Кэри не понимала, что же с ней не так. Возвращаясь к себе, она становилась перед зеркалом и долго разглядывала отражение, выискивая то, что столь огорчало леди Эдганг.
Не понимала.
А Сверр объяснил.
— Просто ты ублюдок, — сказал он однажды, кажется, тогда он еще не умел играть в прятки, а Кэри не научилась бояться его. И они вдвоем сидели на подоконнике. Сверр стащил кусок булки и крошил ее на подол платья Кэри, а потом они вместе бросали крошки голубям. Птицы слетались и суетились, хлопали крыльями, теснили друг друга. — Твоя мать была шлюхой. — Сверр бросал крошки по одной, стараясь отбросить подальше, и веселился, глядя, как суетятся голуби.
— Кто такие шлюхи? — спросила Кэри.
Ей хотелось стряхнуть все крошки разом, чтобы птицы наелись и не дрались друг с другом, но она знала, что Сверр не одобрит. И нечестно портить ему веселье.
— Это женщины, которые ложатся в постель с мужчиной за деньги.
Кэри все равно ничего не поняла, но почувствовала, что женщины эти поступают очень плохо.
— Мама говорит, что ты шлюхино отродье, — добавил Сверр.
Прозвучало донельзя обидно, и Кэри насупилась, готовая разреветься. А Сверр погладил ее по голове и, утешая, произнес:
— Но я все равно тебя люблю. Ты же моя сестра.
Он обнял ее, а она прижалась к нему, теплому и тогда еще надежному, единственному, кто снисходил до разговора с ней. И крошки просыпались на землю, к вящей голубиной радости.
А спустя два года Сверр ушел в Каменный лог, и там случилось что-то такое, что изменило его…
— Почему ты выжила? — шелестел голос леди Эдганг, и ледяные пальцы ее сдавили шею. — Мой мальчик погиб, а ты выжила?
Нельзя ей отвечать. И в глаза смотреть не стоит. Однажды Кэри забылась, и леди Эдганг напомнила ей о том, кто она есть, пощечиной. Разбитые губы потом долго болели.
— И теперь ты выйдешь замуж за его убийцу. — Вцепившись в белые пряди, леди Эдганг дернула.
Кэри стиснула зубы, сдерживая стон. А пальцы вдруг разжались, и леди Эдганг отпрянула. Она покосилась на дверь, подошла к ней на цыпочках и, нажав на ручку, приоткрыла.
Кого она ожидала увидеть за дверью?
— Ты, — леди Эдганг подскочила к Кэри и, схватив за волосы, вновь дернула, — пойдешь к нему. И соблазнишь его.
Глаза ее пылали.
— Я не умею.
Ослушаться? Пожаловаться? Но кому?
— Умеешь. — Глаза леди Эдганг были совершенно безумны. — Твоя мать была шлюхой. И ты шлюха. У тебя это в крови. Ты соблазнишь его…
Она шипела, выкручивая руку. И Кэри вновь пыталась не закричать от боли.
— …а потом убьешь. Он убил нашего мальчика, а ты… — Она вдруг захихикала. — Это будет справедливо. Кровь за кровь. Смерть за смерть.
— Я не…
Пощечина была хлесткой и горячей.
— Заткнись.
Холодные пальцы погладили щеку, унимая боль от удара.
— Ради нашего мальчика, Кэри. Ты ведь его любила, я знаю. А он любил тебя… ради него… вырви у этого ублюдка сердце…
В покоях Одена из рода Красного Золота пахло осенью.
Но не ранней, медово-пряной, позолоченной, а переломной, сырой, с дождями и слякотью, с извечной тоской и непролитыми слезами. Они подбираются к глазам, оседают на иглах ресниц, но не решаются сорваться.
Нельзя плакать.
И Кэри кусала губы, запирая слезы внутри.
Холодно.
И темно. Невыносимо стыдно от осознания того, что ей предстоит делать. От собственной беспомощности и неумения отказаться. И щека пылает, храня прикосновение ладони леди Эдганг.
Бежать?
Куда?
И в таком виде… Кэри опасалась смотреть на себя в зеркало, но все же, не способная справиться с искушением, поворачивалась к нему.
Вот она. Белые волосы. Желтые глаза. Бледная кожа и белое же кружево инеистым узором… зима скоро. Какая несвоевременная мысль. Зимой холодно, несмотря на то что в доме топят, пусть и слабо. Тепло живет в каминах первого этажа, в трубах второго, а до комнаты Кэри, на третьем, добирается редко. И поутру стекло и подоконник изнутри покрываются тонкой слюдяной корой. Она тает при прикосновении, а холод щиплет пальцы.
По полу сквозит, и дыхание зимы ласкает ступни Кэри.
Зимой сумрачно. В ее окна редко заглядывает солнце, и Кэри просыпает рассветы, она впадает в некое странное состояние покоя, когда постоянно хочется спать. И поутру ей сложно открыть глаза. Она сворачивается клубочком под пуховым одеялом, толстым и надежным. Кэри лежит, слушая, как часы в углу отсчитывают минуты ее жизни, и гадает, сколько уже прошло.
Утро тянется и тянется.
В четверть восьмого лестница скрипит.
И дверь открывается.
— Леди, пора вставать… — Голос горничной по-зимнему холоден, и Кэри не хочется видеть эту женщину с седыми волосами и замороженным лицом, которого никогда не касается улыбка…
- Предыдущая
- 10/108
- Следующая
