Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр - Страница 16

• Предыдущая
• 16/73
• Следующая

– Вы судите со своей колокольни. А эта коза – мое единственное состояние, все мое добро. Она дает молоко, и я к ней привязан.

– Ах, господин Тибо! Похоже, вы не совсем понимаете, о чем говорите, и, к счастью, сеньор барон вас не слышит, а то бы он очень огорчился, видя, как из-за его драгоценного здоровья торгуется какой-то скряга.

– Впрочем, – сказал один из доезжачих, злорадно посмеиваясь, – если мэтр Тибо назначит за свою козу цену, которую его светлость сможет заплатить, то ничто не помешает ему прийти в замок Вез и потребовать оплаты. Ему заплатят, а заодно доплатят то, что задолжали по вчерашнему счету.

На этот раз Тибо не решился призвать на помощь дьявола.

Башмачник только что получил от его светлости сатаны такой урок, что можно было не опасаться, что он в ближайшее время воспользуется его услугами, во всяком случае – не в тот же день.

Итак, в данный момент он был озабочен только одним: не пожелать чего-нибудь плохого никому из тех, кто находился рядом.

Один человек скончался, другой полумертв – урок был убедительным.

В конце концов он отвел глаза от окружавших его угрожающих и насмешливых физиономий, опасаясь, как бы они не вызвали в нем раздражения.

Он отвел глаза, козу зарезали, и о страдании бедного животного свидетельствовало ее жалобное блеяние. Когда коза испустила дух, в ее еще бьющемся сердце выискали косточку, о которой упоминал Ангульван. Ее извлекли, измельчили, смешали с уксусом, в который добавили тринадцать капель желчи, крестом от четок перемешали все в стакане воды, потом лезвием ножа разомкнули зубы сеньора Жана и потихоньку влили микстуру ему в глотку.

Эффект от этого пойла проявился незамедлительно и действительно чудесным образом.

Сеньор Жан чихнул, сел и несколько сдавленным, но вполне внятным голосом потребовал:

– Пить!

Ангульван поднес ему воды в деревянном кубке – семейной реликвии, которой Тибо очень гордился. Но барон лишь омочил губы в отвратительной жидкости, которую ему имели неосторожность преподнести, издал одно из многозначительных «Пуф-ф!» и изо всей силы швырнул кубок о стену, разбив его вдребезги.

Затем звучным и громким голосом, свидетельствовавшим о том, что здравие возвратилось к нему, закричал:

– Вина!

Один из доезжачих вскочил в седло и помчался в замок Уани, чтобы попросить у местного господина несколько бутылок бургундского.

Через десять минут доезжачий возвратился.

Откупорили две бутылки, и сеньор Жан из-за отсутствия стаканов осушил их огромными глотками прямо из горла. Затем оперся спиной на стену и пробормотал:

– Макон, тысяча семьсот сорок пятый год.

И заснул глубоким сном.

Слуги, успокоившись относительно состояния здоровья своего господина, отправились на поиски собак. Они нашли их лежащими и дремлющими в том месте, где земля была окрашена в красный цвет.

Было ясно, что псы загнали, окружили и сожрали лань. Если и было малейшее сомнение в этом, то его рассеяли рога и остатки челюсти – единственные части тела, которые невозможно было разжевать и проглотить.

Выходило, что собаки были единственными, кто в этот день получил удовольствие. Их заперли в стойле, а поскольку барон все еще спал, стали подумывать об ужине. Из ларя башмачника выгребли весь хлеб, зажарили козу и вежливо пригласили Тибо разделить с ними трапезу, за которую он уже некоторым образом заплатил.

Тибо отказался под благовидным предлогом, что в нем еще не улеглось тяжелое впечатление, вызванное смертью Маркотта и несчастьем с бароном.

Он подобрал обломки своего прекрасного кубка, но, убедившись, что бесполезно даже мечтать о том, чтобы починить его, принялся размышлять о том, как бы поскорее покончить со столь недостойной жизнью, которая за два последних дня стала еще невыносимее, чем прежде.

Первая же картинка, которая возникла в его воображении, был образ Анелетты.

Как дети видят во сне прекрасных ангелов, так он видел ее одетой в белое и парящей в голубом небе на больших белоснежных крыльях. Она выглядела счастливой и манила его за собой.

– Кто последует за мной, будет совершенно счастлив! – говорила она.

Но Тибо покачал головой и пожал плечами в ответ прекрасному видению, что означало:

«Да-да, Анелетта, я тебя узнаю, это ты. Но следовать за тобой было хорошо вчера, сегодня же я, как король, повелеваю жизнью и смертью. К тому же я не тот человек, который пойдет на безрассудные уступки любви, родившейся накануне и едва вымолвившей первое слово. Стать твоим мужем, моя бедная Анелетта, разве это не означает удвоить или даже утроить бремя, под которым и так сгибается каждый из нас, вместо того чтобы освободиться от тяжелых жизненных обстоятельств? Нет, Анелетта, нет! Ты была бы очаровательной любовницей, но женой должен быть кто-то, кто внесет в общее хозяйство свой денежный вклад, равный тому, что я внесу своей властью».

Совесть напоминала ему, что между ним и Анелеттой уже существовала договоренность о помолвке. Но он уверял себя, что разрыв помолвки будет только во благо нежному созданию.

– Я честный человек, – шептал он, – и должен пожертвовать собственным удовольствием ради счастья дорогой девочки. Между прочим, она достаточно юная, достаточно привлекательная и мудрая, чтобы выбрать себе лучшую судьбу, чем та, которая ее ожидает, стань она женой простого башмачника.

Вывод из благовидных рассуждений Тибо был таков: пусть бы утренний бриз развеял все нелепые обещания, данные накануне, а обручение, свидетелями которого были лишь трепещущие листочки берез да розовые цветы вереска, забудется.

Кстати, на мельнице в Койолле жила красавица мельничиха, чей образ не был так уж безразличен Тибо, тем более в его новом положении.

Это была молодая вдова двадцати шести – двадцати восьми лет, свежая и упитанная, с хитрым и вызывающим взглядом.

Кроме того, она слыла самой богатой партией в окрестностях, ибо на ее мельницу всегда был спрос, и для Тибо, очевидно, это было куда более выгодно. Хотя в иные времена он никогда не осмелился бы даже грезить о богатой и красивой госпоже Поле.

Именно так звали мельничиху, и вот почему наше перо впервые выводит ее имя.

Та, которую так звали, впервые серьезно завладела умом нашего героя.

Он и сам удивился, почему раньше не подумал о мельничихе, и признался себе, что на самом деле порой думал, но без всякой надежды. Сегодня же, при покровительстве волка и обладая сверхъестественной силой, которую Тибо уже имел случай испытать, ему показалось совсем несложным отмести всех конкурентов и добиться своего.

Злые языки, правда, болтали, что мельничиха из Койолля злобная и сварливая. Но башмачник подумал, что, имея под рукой самого дьявола, он отнюдь не должен беспокоиться о духе зла – несчастном бесенке, который мог скрываться в теле вдовы Поле. Итак, с наступлением дня решено было отправиться в Койолль, ибо все видения, естественно, посещали его ночью.

Сеньор Жан проснулся с пением первой малиновки и почувствовал себя вполне оправившимся от вчерашнего недомогания. Он поднял своих людей ударами кнута и решил доставить тело Маркотта в замок Вез, но не возвращаться домой не солоно хлебавши, а отправиться поохотиться на кабана, словно ничего необычного с ним вчера не случилось.

Наконец к шести часам утра он покинул жилище Тибо, заверив последнего в своей признательности за радушное гостеприимство, оказанное в бедной хижине ему, его собакам и слугам, в знак чего поклялся забыть о мелких недоразумениях с башмачником.

Можно догадаться, что Тибо без всякого сожаления смотрел на удаляющегося сеньора, его собак и слуг.

После того как все уехали, он несколько мгновений созерцал свое разграбленное жилище, опустошенный ларь, поломанную мебель, пустое стойло, усыпанный осколками пол. Но он сказал себе, что это естественные последствия посещения знатного сеньора, да и будущее рисовалось ему слишком сияющим, чтобы надолго задумываться о происшедшем.

• Предыдущая
• 16/73
• Следующая