Над кукушкиным гнездом (др. перевод) - Кизи Кен Элтон - Страница 39
- Предыдущая
- 39/72
- Следующая
Судороги Сефелта постепенно сходят на нет; вскоре появляется Большая Сестра, становится над ним, и он тает, обмякает, превращаясь в серую лужу на полу.
Она складывает руки перед собой, словно держит свечку, и смотрит сверху на то, что от него осталось и теперь вытекает из-под брюк и рубашки.
— Мистер Сефелт? — спрашивает она у черного.
— Он самый… — мычит тот, стараясь выдернуть свою деревяшку. — Миста Сефел.
— И мистер Сефелт еще утверждал, что не нуждается в лекарствах!
Она кивает, отступает на шаг от того, что приближается к ее белым туфлям. Затем поднимает голову, обводит взглядом обступивших их острых, снова кивает и повторяет:
— …совсем не нуждается в лекарствах.
На лице у нее одновременно и улыбка, и жалость, и терпение, и отвращение — заученное выражение.
Макмерфи ничего подобного еще не видел.
— Что это с ним? — спрашивает он.
— Мистер Сефелт — эпилептик, — говорит она, не сводя глаз с лужи и не глядя на Макмерфи. — Это значит, в любое время с ним могут случаться подобные припадки, если он не будет выполнять предписаний медиков. Но он решил, что умнее всех, и перестал принимать лекарства. Мы его предупреждали: это может произойти. И тем не менее он продолжал вести себя глупо.
Насупившийся вперед выходит Фредриксон. У него крепкое телосложение, всегда бледное лицо, светлые волосы, светлые густые брови и вытянутый подбородок, ведет он себя в отделении уверенно и даже нахально, как когда-то вел Чесвик: любит поорать, прочитать мораль, отругать кого-нибудь из медсестер, угрожает, что уйдет из этой вонючей больницы! Но они никогда не останавливают его, а когда он успокаивается, спрашивают: «Вы закончили, мистер Фредриксон? Можно оформлять вам выписку?» Затем на дежурном посту держат пари, сколько пройдет времени, когда он виновато постучится в стекло и попросит прощения, мол, как насчет того, чтобы забыть все им сказанное сгоряча и на денек-другой запрятать подальше эти бланки, о'кей?
Фредриксон подходит к сестре и грозит ей кулаком.
— Ах, вот как? Значит, так? Вы собираетесь распять старину Сефа, как будто он сделал это назло, так?
Она успокаивающе берет его за руку, и кулак разжимается.
— Все нормально, Брюс. С твоим другом все будет в порядке. Очевидно, он не принимал дилантин. Просто не знаю, что он с ним делает!
Знает, и не хуже других: Сефелт не глотает капсулы, а держит их во рту и потом отдает Фредриксону. Он не хочет их принимать из-за «губительного побочного воздействия», как он выражается, а Фредриксон хочет принимать двойную дозу, потому что до смерти боится припадка. Обо всем этом сестра знает, это ясно по ее голосу, но по ее виду — сочувствующему и доброму — можно подумать, что она никогда и не слыхала о чем-либо подобном.
— Да-а, — говорит Фредриксон, но уже потерял пыл и не может продолжить атаку, — и все-таки не надо делать вид, будто все так просто: принимать или не принимать лекарство. Вы же знаете, Сефа волнует, как он выглядит и что женщины считают его уродливым, и вы знаете, что он думает про дилантин…
— Я знаю, — говорит она и снова трогает его за руку. — Он думает, от дилантина лысеют. Бедный старик.
— Он не так стар!
— Знаю, Брюс. Но почему вы так расстраиваетесь? Почему защищаете его? Никак не пойму, что за отношения у вас с вашим другом?
— Черт, ладно! — говорит он и прячет кулаки в карманы.
Сестра нагибается, обмахивает пол и, стоя на коленях, начинает месить Сефелта, чтобы придать ему какую-нибудь форму. Затем велит черному остаться с бедным стариком, а она, мол, пришлет каталку, чтобы отвезти беднягу в спальню. И пусть спит до вечера. Поднявшись, она похлопывает Фредриксона по руке, тот ворчит:
— Да, знаете ли, я тоже вынужден принимать дилантин. Поэтому я понимаю Сефа. То есть я хочу сказать, почему я… ну, в общем…
— Я понимаю, Брюс, сколько испытаний выпало на вашу долю. Конечно, лучше что угодно, но только не это? Вы согласны со мной?
Фредриксон смотрит, куда она показывает. Сефелт наполовину принял нормальную форму, дышит хрипло, мокро и тяжело, разбухает на каждый вздох и опадает на выдох. Сбоку на голове, в том месте, где он ударился, растет шишка, на губах и деревяшке красная пена, белки глаз возвращаются на место. Руки намертво прижаты к бокам ладонями вверх, пальцы рывками сжимаются и разжимаются. Точно так дергаются люди в Шоковой мастерской, привязанные к столу-кресту, и из их ладоней тянется вверх струйка дыма от электротока. Сефелт и Фредриксон никогда еще не попадали в Шоковую мастерскую. В этом нет нужды. Они сделаны так, чтобы генерировать собственное напряжение и накапливать его в позвоночнике, а если начинают вести себя неправильно, его включают с пункта дистанционного управления, что на стальной двери в дежурном посту, и в самый разгар веселья или в конце какой-нибудь сальной шуточки они вдруг цепенеют, точно в поясницу ударил разряд. И все лечение! Никакой необходимости гонять их в мастерскую.
Сестра встряхивает руку Фредриксона, словно тот заснул, и повторяет:
— Вы согласны, что, даже учитывая вредное действие лекарства, оно все-таки лучше, чем это?
Фредриксон, вытаращив глаза, смотрит на пол, его брови при этом поднимаются, словно он впервые увидел себя со стороны. Сестра улыбается, похлопывает его по плечу и направляется к двери, бросает на острых нервный взгляд — стыдит за то, что собрались и глазеют на такое; когда она выходит, Фредриксон ежится и пытается улыбнуться.
— И за что я взъелся на старушку?.. Ничего она не сделала и повода никакого не дала, а я чего-то взорвался… Не понимаю…
Он и не ждет ответа; просто до него никак не дойдет, чего это он вдруг разошелся. Он снова ежится и отходит в сторону. Макмерфи идет за ним и тихо спрашивает, какое лекарство они принимают.
— Дилантин, Макмерфи, противосудорожное, если тебе так хочется знать.
— Оно что, не помогает?
— Почему же, хорошо помогает… если принимать.
— Тогда что это за возня: принимать — не принимать?
— Смотри, если такой любопытный. Вот из-за чего возня. — Фредриксон берет большим и указательным пальцем за нижнюю губу и оттягивает ее вниз: обнажаются розовые бескровные десны, висящие клочьями вдоль длинных белых зубов. — Дефны, — говорит он, оттягивая губу. — От дилантина дефны гниют. А в фрифадке шкрипишь жубами…
С пола доносится шум. Они поворачиваются к Сефелту и смотрят, как он стонет и хрипит, пока черный вытаскивает свою обмотанную изолентой деревяшку вместе с двумя зубами.
Скэнлон забирает поднос и отходит со словами:
— Не жизнь, а ад. Принимаешь — плохо, не принимаешь — все равно обречен. Обложили человека со всех сторон, так я скажу.
— Да-а, я тебя понимаю, — говорит Макмерфи и смотрит на расправляющееся лицо Сефелта. А у самого появляется такое же измученно-озадаченное выражение, что и у лица на полу.
Трудно сказать, что там за поломка произошла с механизмом, но они его только наладили. Возвращается четкая, строго выверенная последовательность действий: шесть тридцать — подъем, семь — в столовую, восемь — выносят головоломки для хроников и карты для острых… Вижу, как белые руки Большой Сестры плавают над пультом дежурного поста.
Иногда меня берут с острыми, а иногда и нет. Один раз меня взяли с ними в библиотеку, и я пошел в технический отдел. Стою там, разглядываю корешки. Эти книги по электронике я помню еще с того года, когда учился в колледже; помню, что внутри схемы, уравнения, теории — твердые, надежные, безопасные вещи.
Хочу посмотреть одну книгу, но боюсь. Боюсь сделать лишнее движение. Такое чувство, будто плаваю в пыльном желтом воздухе библиотеки, где-то между полом и потолком. Стопки книг качаются надо мной зигзагами, как сумасшедшие, бегут под разными наклонами друг к другу. Одна полка немного накренилась влево, другая — вправо. Некоторые полки клонятся прямо надо мной, и я не понимаю, почему книги не падают. Они уходят выше и выше, насколько хватает глаз, шаткие стеллажи сбиты гвоздями, стянуты перекладинами по два и по четыре, подперты шестами, прислонены к стремянкам — и все вокруг меня. Если вытащу хоть одну книгу, только Богу известно, что произойдет.
- Предыдущая
- 39/72
- Следующая
