Лесная невеста. Проклятие Дивины - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 13

Кмети шептались, украдкой покачивали головами. Когда в животе завывает голодный зверь, разум молчит. Но теперь у смолян был хлеб, а с ним и возможность трезво взглянуть на содеянное.

Засиживаться в Годомле было нечего, но никто не знал толком, куда идти и что делать. Собирать ополчение окрестные старейшины не хотели, считая эту войну безнадежной и не желая напрасно терять сыновей и внуков.

– Раз князь пришел, надо князю подчиниться! – говорил старик в одной веси, куда заезжал на днях Красовит. – А если против своего князя воевать, боги и чуры не благословят! Что же мы, глупые, что ли?

Все понимали, что сил воевать за Смолянск нет и уже не будет, но никто не знал, на что решиться. Бежать и искать где-то пристанища, просить помощи у других князей, как это сделал Зимобор, или возвращаться к нему с повинной головой и просить мира? Но хочет ли мира новый князь, если в его руках сила? Некоторые надеялись, что округа Смолянска, признавшая своей повелительницей Избрану, его не примет, но надежды эти были очень слабыми. У Зимобора теперь есть войско, а других наследников покойного Велебора в Смолянске не имеется. Так на каком основании вече ему откажет?

Избрана могла бы напомнить смолянам их клятву верности, но для этого нужно было явиться в Смолянск. У нее хватило бы отчаянной смелости на этот шаг, даже если никто не захотел бы ее сопровождать, но она сообразила слишком поздно. Если Зимобор уже пришел в Смолянск, собрал вече и добился признания, то вернуться туда будет напрасной глупостью. Она только отдаст себя в руки победителя без надежды хоть чего-то добиться.

Дружина медлила, проедала добычу и оставалась на месте, не зная, что предпринять. Старейшина Годомысл обращался с гостями радушно, но Избрана отчетливо ощущала его все возрастающее беспокойство. Хозяин совсем не хотел, чтобы сюда явился князь Зимобор с войском и стал осаждать его родовое гнездо. И как ни лестно было дать приют княгине, гораздо сильнее хотелось, чтобы она поскорее покинула его дом.

И однажды вечером, дня через три после «охоты», Секач встал со своего места в овине, служившем пристанищем дружине, и поднял руку в знак того, что хочет говорить.

– Видит Перун, что дела наши сейчас невеселы, – начал Секач. – Попали мы, как Змей Сварогу в клещи. И надумал я средство. Как решите, так и будет.

– Что надумал-то? – спросил Предвар.

– Двое врагов у нас теперь – Столпомер да Зимобор. Мириться надо.

– Предлагал ведь княжич мириться, – напомнил Предвар. – Ты сам же не захотел. Тогда можно было условия получше выговорить. А теперь зачем ему нас слушать? Повяжет и за Хвалынское море продаст – вот и все переговоры.

– А мы не с ним, а со Столпомером мириться будем, – помолчав, предложил Секач. – С ним-то мы не ссорились. Что ему до наших дел? А еще вот что… Он ведь неженатый сейчас вроде, Столпомер, вдовый. А мы ему нашу княгиню в жены отдадим. И ей почетно, и нам выгодно.

Все охнули, задвигались.

– А если Зимобор не захочет? – спросил Блестан.

– Захочет Зимобор ее в руки забрать – тогда мы с него клятву возьмем нам не мстить, а за это выдадим ему сестру.

– А она сама-то как же? – мрачно спросил Красовит. Его лицо ничуть не просветлело, и всем видом он выражал совершенное неверие в согласие Избраны. – Не пойдет она на это.

– Ей пока знать не надо, – ответил ему отец. – Меньше крику будет. Завтра снарядим к Столпомеру людей. И пусть за невестой присылает. Я сам к нему поеду.

И дружина незаметно перевела дух. Ехать к Столпомеру и сообщать о решении Избране всем одинаково не хотелось.

За время житья в Годомле Избрана приобрела дурную привычку подниматься с постели поздно. Все равно делать было нечего, выйти в дрянном тесном городишке некуда, а видеть никого не хотелось. Только прясть по вечерам с местными женщинами и слушать песни, протяжные и бесконечные, как нить на веретене, – но что она сюда приехала, прясть?

Однако сегодня ее спозаранку разбудил шум во дворе. Слышался громкий голос Секача, торопившего своих людей.

– Поди узнай, куда они снаряжаются, – велела Избрана девчонке, одной из хозяйских внучек, которую большуха приставила к ней для услуг. – Опять, видать, на разбой собрались…

Девчонка выскочила в сени, пугливо пряча глаза. Она боялась молодую княгиню, которая за все время ни разу не улыбнулась и почти не разговаривала, только приказывала.

– Говорят, воевода Секач поехал посмотреть, как там князь полотеский, – робко доложила девчонка, вернувшись. И добавила, словно хотела снять с себя непонятную вину: – Воевода Красовит сказал.

Избрана кивнула и взмахом руки отослала девчонку. Она была даже довольна отъездом Секача – наконец-то старый кабан по-настоящему взялся за дело! Но неприятным было то, что он уехал, не предупредив ее. Неприятным, но неудивительным. После происшедшего Избрана не надеялась не только на доверие Секача, но даже на простую почтительность. Если все это кончится… когда все это кончится, от Секача нужно будет избавляться.

С воеводой уехала довольно большая часть дружины, Предвар отправился на охоту. Избрана надеялась, что действительно на охоту. Из нарочитых мужей в Годомле остались только сам хозяин и Красовит. Оба они ни разу за день не попались на глаза Избране, и непривычная пустота и тишина вокруг начали ее тревожить. В самом воздухе носилось что-то беспокоящее. Избрана волновалась, сама не зная из-за чего, и с нетерпением ждала возвращения Секача.

Под вечер, когда воздух посерел, к ней опять явилась девчонка.

– Воевода идет! – пискнула она в дверную щель и скрылась, не успев даже сказать, какой воевода.

Ожидая Хедина, который единственный находил в себе смелость и охоту нарушать ее одиночество, Избрана сидела у стола, не поднимая головы. Перед ней лежал кожаный мешочек, в котором хранилось зеркало, но за все эти дни Избрана ни разу не испытала желания достать заморское чудо. Не хотелось смотреть в глаза даже самой себе, а при мысли о том, что может привидеться Зимобор, возникал настоящий ужас. Теперь-то беглец не улыбнется! «Вот до чего ты все довела! А ведь я предупреждал!» – как живой слышался ей голос старшего из братьев, суровый, осуждающий. А пока она сидит в этой дыре, соперник уже может быть в Смолянске.

– Здорова ли, княгиня? – раздался от порога низкий голос Красовита.

Избрана, очнувшись от задумчивости, в удивлении подняла голову. Сын Секача стоял у двери, точно не решался войти. Нерешительности за ним раньше не водилось.

– Здорова, – осторожно ответила Избрана. – Что ты вдруг обеспокоился?

Красовит молчал, и она добавила:

– Заходи, раз уж пришел. Садись.

Красовит медленно шагнул в истобку и сел – в здешней тесноте ходить далеко не приходилось. Скамья скрипнула. Избрана пошевелилась, жалея, что ей некуда отодвинуться, – огромный Красовит занял сразу слишком много места. Шапку он вертел в руках и внимательно рассматривал, как будто сам не знал, как ему в руки попало это диво. Избрана была в недоумении: как это все понимать? Красовит никогда не являлся к ней просто так. А если пришел по делу, то почему молчит?

– А ты сам-то здоров ли? – спросила она. – Что-то я тебя не пойму.

– Не поймешь… – повторил Красовит. – Много ты чего не понимаешь, матушка…

– Опять! – в досаде воскликнула Избрана. – Это я уже слышала. Еще в Смолянске. Уж какой разум мне Перун дал, с таким и буду справляться. А вы, разумники, посоветовали бы чего. Ты уж не с советом ли пришел?

– Не знаю. – Красовит мельком глянул на нее и опять уставился на свою шапку.

Весь день он обдумывал вчерашнее решение дружины и пытался понять, что же ему не нравится, откуда в нем это смутное неудобство, похожее на угрызения совести. В чем и перед кем он виноват? Вроде бы ни в чем. И любви между ним и княгиней не водилось, и ласковой к нему она не была. Но при мысли о том, что дружина, много здоровых и сильных мужчин, хочет женщиной купить себе безопасность и почет, притом женщиной, которую они все не так давно признали своей княгиней и которой клялись в верности… Это было неправильно.