Мужчины не плачут - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/15
- Следующая
Серебряный купил темно-бордовые розы, не глядя по сторонам, прошел к знакомой могиле, положил цветы на черный мрамор надгробия, устало опустился на маленькую скамейку, сказал:
– Ну, привет, Стриж.
Ему никто не ответил, но березы зашумели как-то по-особенному, и солнце выглянуло из-за туч.
…Стриж был славным парнем. Серебряный всегда завидовал его способности видеть в окружающем мире только хорошее. Вместе они пережили столько, что хватило бы на десять человеческих жизней. У них не было детства. Их юность оказалась сплошным кошмаром. Воспоминания о ней до сих пор, спустя годы, вызывали боль. Серебряный стал тем, кем стал: холодным, расчетливым сорокалетним мужиком, а Стриж умудрился остаться мальчишкой: веселым и бесшабашным. Даже умереть умудрился молодым. Сукин сын…
В глазах защипало. Нет, он не плачет. Еще в четырнадцать они договорились, что не будут плакать никогда. Мужчины не плачут, а они не просто мужчины, они гладиаторы. Уже в четырнадцать они плевать хотели на боль и смерть…
Серебряный не плакал даже на похоронах Стрижа, даже после похорон, когда заперся в своем кабинете и в одиночку выжрал два литра водки. Окажись Стриж на его месте, он бы тоже не плакал…
Запиликал мобильный. Серебряный встрепенулся, виновато посмотрел на черное надгробие.
– Прости, старик, мне пора.
Березы опять зашумели как-то по-особенному…
Ее разбудил Ванькин плач. Маша, еще до конца не проснувшись, села, нашарила тапки, пошатываясь спросонья, подошла к детской кроватке, по пути наткнувшись на недовольно заворчавшего Тая.
– Соня, – буркнула она, обходя развалившегося у детской кроватки пса.
Ванька хныкал во сне, одеяльце сползло, в темноте белели босые ножки. Маша потрогала простыню – мокрая. Придется перестилать, переодевать Ваньку. Как плохо, что подгузники закончились. Все-таки подгузники – величайшее изобретение человечества. Жаль только, что оно ей не по карману. Денег осталось только на детское питание для Ваньки и на корм Тайсону.
– Ничего, Вань, – приговаривала Маша, переодевая сына, – вот мамка сделает заказ, получит денежки и накупит тебе памперсов. Потерпи чуть-чуть, уже скоро.
Вообще-то, Ваньке и без памперсов было неплохо. Просто ей самой приходилось чаще просыпаться, а это тяжело. Для нее оказалось намного легче недоесть, чем недоспать, а Ванька спать не давал.
Маша знала, что к малышам нужно вставать по ночам, но она не была готова к тому, что придется делать это так часто. Ваньке шел уже второй год, а она по-прежнему вставала к нему по десять-двенадцать раз за ночь. Спокойный и даже немного флегматичный днем Ванька ночью становился тревожным и капризным.
«А что ж ты, Машка, хочешь?! Дите грудью не кормила совсем, все смеси да смеси! Откуда ж ему быть спокойным?» – зазвенел в голове сварливый голос бабы Тони.
Скорее бы уже баба Тоня вернулась! Баба Тоня на несколько дней уехала в провинцию к родственникам. Оставалось продержаться без нее совсем чуть-чуть. С ней и Маше было легче, и Ванька становился спокойнее. Господи, какое счастье, что она появилась в их с Ванькой жизни!
Маша переодела сына, сбросила тапки, с головой укрылась одеялом. Сон, такой долгожданный и дорогой, как ветром сдуло. Вспомнился дневной инцидент. Высокий мужчина, еще не старый, но уже почти полностью седой, злые глаза, сигарета в дрожащих пальцах, обидные слова…
Чего он завелся? И вообще, нечего вмешиваться не в свое дело, если такой впечатлительный! Ваньку напугал, Тая разозлил, ее оскорбил… Маша раздраженно заворочалась, прогоняя желчного незнакомца на задворки памяти. У нее своих проблем достаточно. Вот, к примеру, нужно что-то срочно делать с волосами…
После родов с ее волосами, волнистыми и послушными, случилось что-то страшное. Они потеряли яркость и стали вдруг виться «мелким бесом». С копной этакого безобразия на голове Маша чувствовала себя полнейшей уродиной. Вчера она решила покраситься, сэкономила на парикмахерской, купила дешевую краску, и вот результат – волосы окрасились неравномерно, стали жуткого грязно-рыжего цвета. Хоть на улицу не выходи…
Маша тяжело вздохнула, повернулась на другой бок. Наверное, придется принять предложение Лики и сходить к ее стилисту. Может, еще не все потеряно и ее бедная шевелюра подлежит реставрации? А когда-то давно, еще в прошлой жизни, Антон говорил, что у нее чудесные волосы.
Сердце болезненно заныло. Маша запрещала себе думать об Антоне, и обычно у нее это получалось. Обычно, но не этой ночью…
Они учились на одном курсе: Антон Погорелов – красавец, дамский любимчик, душа компании, и она, Маша Литвинова – тихая, невзрачная, никакая. Они были с разных планет. Их орбиты не могли пересечься никогда, но однажды они все-таки пересеклись…
У Маши была своя квартира, оставшаяся после смерти бабушки «сталинка» почти в центре. Когда однажды перед одногруппниками встал вопрос, где встречать Новый год, Маша, не задумываясь, пригласила всех к себе. Она знала, что это будет очень хлопотно, что придется полдня стоять у плиты, а потом прислуживать гостям «на правах хозяйки», а гости обязательно что-нибудь разобьют или сломают, замызгают ванную и туалет, и утром придется мыть горы посуды, делать уборку и выслушивать нотации от потревоженных соседей. Но ее день рождения случался как раз в канун Нового года, и ей так не хотелось отмечать его в одиночестве.
И еще, Маша даже себе не хотела в этом признаваться, была надежда, что кто-нибудь вспомнит про ее день рождения, и хоть на минуточку на нее обратят внимание. Она не ждала подарков, внимание – вот единственное, чего ей хотелось.
Первые гости явились в начале десятого. В десять веселье было уже в разгаре. Маша радостно улыбалась и пыталась убедить себя, что ей тоже весело.
Ей плохо давался самообман. Дурочкой она не была и прекрасно понимала: никому до нее нет дела. Однокурсникам нужна ее квартира, приготовленная ею еда, а сама она не нужна. А ведь она так старательно выбирала наряд для Нового года, укладывала волосы в затейливую прическу и даже сделала макияж по такому случаю. Ее стараний никто не оценил, их даже не заметили…
В одиннадцать, когда Маша уже была на пороге тихой истерики, в дверь позвонили. В прихожую ввалилась смеющаяся, пахнущая морозом и шампанским компания. Среди вновь прибывших оказался Антон Погорелов.
– Привет! – Антон протянул ей бутылку шампанского, поцеловал в щеку как старую знакомую. – Маш, извини, что без приглашения. Надеюсь, не прогонишь!
Оказывается, он знает, как ее зовут! И пахнет от него чудесно. И губы у него холодные и мягкие…
Маша стояла дура дурой, улыбалась и не знала, что ответить.
– Да не прогонит! – Динка Кирюшкина, Машина одногруппница, прижалась к Антону пышной грудью. – Кто ж прогонит такого красавчика!
Все засмеялись. Антон заговорщицки подмигнул Маше. Она залилась краской, сбежала на кухню.
На кухне самозабвенно целовались Васька Горевой и Танька Тишко, Маша пробормотала извинения, проскользнула на балкон. Двадцатиградусный мороз привел ее в чувство. Она стояла, вцепившись в ледяные перила, и смотрела на ночной город. Сердце подсказывало ей, что этот Новый год станет особенным, надо только найти в себе силы и выйти к гостям.
Силы вернулись к Маше лишь в полночь, когда настенные часы пробили двенадцать. Подвыпившие гости радостно загалдели, зазвенели бабушкины хрустальные бокалы.
– С Новым годом! – Кто-то обнял ее за плечи.
Маша обернулась – ей улыбался Антон Погорелов.
– Выпьем? – Он протянул ей шампанское. – На брудершафт!
Это было похоже на сон: озорные искры в его глазах, шампанское, поцелуй…
– Ну, хватит уж! – Машу кто-то дернул за рукав. Динка Кирюшкина сверлила ее недобрым взглядом. – Получила свою порцию счастья – дай другим получить! – Она оплела шею Антона руками, замурлыкала, точно сытая кошка.
Наблюдать за тем, как Антон целует другую, стало испытанием не из легких. Маша ушла на кухню. Благо там уже никого не было.
- Предыдущая
- 2/15
- Следующая
