Фладд - Мантел Хилари - Страница 35

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая

— Наверняка есть какое-то другое объяснение, — жалобно проговорил епископ.

— Вы хотите сказать, более современное? Более актуальное? Какое-то экуменическое объяснение, как все это произошло?

— Не мучьте меня, Ангуин, — простонал епископ. — Мне очень тяжело. Думаю, все это было вызвано какой-то химической реакцией.

— Дьявол искушен в химии, — заметил отец Ангуин.

— И раньше бывало, что люди внезапно вспыхивали огнем, хотя я не слыхал, чтобы такое происходило с монахинями. Один такой случай описан в романе Диккенса[57]. А у этого, как же его фамилия, ну, с охотничьей кепкой и скрипкой, есть даже целое исследование.

— Вероятно, вы имеете в виду мистера Артура Конан Дойла, — сказал отец Ангуин. — Не знал, что вы читаете подобную литературу.

— Это называется самопроизвольное воспламенение, — проговорил епископ, ошалело глядя на собеседника.

— Воспламенение, безусловно, — согласился отец Ангуин. Насчет самопроизвольности он очень сильно сомневался с тех самых пор, как узнал, что на месте происшествия был Макэвой. Не всякий отличит пожарного от поджигателя.

В номере гостиницы «Ройял-Нортвестерн», когда женщины в платьях для коктейля спускались в мрачную крипту бара пропустить стаканчик джина, Фладд повернулся на другой бок, и Ройзин О’Халлоран пробудилась от полудремы. Она протянула руку, скользнув пальцами по его груди, и зажгла лампу на ночном столике. Было восемь вечера. Шторы они не задернули, и в номер светил фонарь, придавая всему подлунную бледность. Шелковая бахрома на абажуре отбрасывала длинные тени на стенку гардероба.

Ройзин О’Халлоран села. Бедра ныли, особенно с внутренней стороны. Фладд еще раньше объяснил: болят те мышцы, которые раньше не работали. Он сказал, ей надо пройти по коридору и принять горячую ванну с ароматическим маслом, понежиться средь пара, тепла и белоснежного кафеля.

Он перекатился на спину; его глаза были открыты и смотрели в темноту.

— Наверное, уже обеденное время, — сказал он. — Можно пойти в ресторан.

— Да.

Внезапно — возможно, это произошло за время сна — она перестала стесняться своей одежды, волос, неумения вести себя, как другие женщины, и сейчас легко отбросила простыню. Тонкая кожа на шее и возле ключиц была розовая и теплая. Груди немного болели. Он взяла их горстями — какие же тяжелые!

— Мне надо купить бюстгальтер, — сказала она. — Завтра.

— Сегодня тебе придется обойтись без него, — ответил Фладд. — Более пылкий любовник предложил бы остаться в постели, но я слышал, в здешнем ресторане французская кухня, и мне бы хотелось ее попробовать. Ты ведь пойдешь со мной?

— Да. — Она села на смятых простынях и прижала колени к подбородку. — Пока мы не ушли, погадайте мне снова по руке. Там ведь была звезда? Глянете на нее еще раз?

— Здесь слишком темно, — сказал Фладд.

— Тогда попозже?

— Может быть. В ресторане.

Епископа словно парализовало. Он сидел, молча глядя в камин, как будто размышлял о природе огня. Отец Ангуин не знал, надо ли просить Агнессу что-нибудь приготовить на ужин. Неизвестно, что она купила, когда ходила по магазинам, и вообще вспомнила ли о продуктах за бурным обсуждением новостей.

— Надо бы перекусить, — сказал он. — Я могу попросить экономку, чтобы она этим занялась. Не знаю, что она приготовила, но нам обоим точно хватит. Отец Фладд сегодня, к сожалению, обедает в другом месте.

Он заранее приготовил отговорки, чтобы скрыть отсутствие священника. Фладда пригласил к себе член Церковного братства, которому сестра привезла из деревни кролика на пирог. Или даже лучше: отец Фладд на поминках, утешает скорбящих родственников, там его накормят холодной телятиной.

Епископ вскинул голову.

— Фладд? Что за Фладд? Я такого не знаю.

Отец Ангуин слышал эти слова, но не ответил.

Наконец-то все намеки сошлись, и общая картина обрела ясность. Он внезапно понял, что нисколько не удивлен.

Что там ангел сказал Товиту? «Все дни я был видим вами; но я не ел и не пил, — только взорам вашим представлялось это»[58].

Официант положил ей на колени полотняную салфетку размером с небольшую скатерть. Ройзин была в белом муслиновом платьице с матросским воротником; Фладд помог ей застегнуться и сказал, что она прекрасно выглядит. И пусть оно было старомодное, но сейчас легкая юбка приятно щекотала ей ноги. И вырез вполне приличный, подумала Ройзин. Впрочем, какая теперь разница…

Второй официант поставил на стол свечу, остальные скользили в полутьме, катя столики на колесах. Все они были в белых пиджаках, узкогрудые, с худыми старческими лицами малолетних преступников.

— В прежней жизни, — сказал Фладд, — я не имел дела с женщинами и теперь вижу, как много потерял.

— В прежней жизни — это когда вы притворялись врачом?

Фладд замер с вилкой в руке, не донеся до рта кусок фрукта, про который объяснил Ройзин, что это называется «дыня».

— Кто тебе такое обо мне рассказал?

— Вы сами и рассказали.

— Так ты не поняла аналогии?

— Не поняла. — Она пристыженно опустила глаза. Вкус у дыни оказался совершенно никакой, будто сосешь свои пальцы, будто тело, растворенное в воде. — Я предпочитаю, чтобы все было таким, какое оно есть. Вот почему я так ненавидела свои стигматы. Откуда они взялись? Меня же не распяли. Я не понимала, отчего они появились.

— Не надо о них вспоминать, — сказал Фладд. — Теперь все это позади, у тебя начнется новая жизнь.

Подошел официант и забрал пустые тарелки.

— Моя ладонь, — напомнила девушка. — Вы обещали мне погадать, когда придем в ресторан.

Она протянула раскрытую руку к свече.

— Довольно и прошлого раза, — ответил Фладд.

— Нет, расскажите снова. Тогда я плохо слушала. Я хочу знать свою судьбу.

— Я не могу ее предсказать.

— Вы говорили, что она написана у меня на ладони и что вы в такое верите.

— Рисунок линий непостоянен, — сказал Фладд. — Душа постоянно меняется. Нет одной непреложной судьбы. Твоя воля свободна. — Он постучал пальцем по ее раскрытой ладони. — Ройзин О’Халлоран, слушай меня внимательно. Да, в некотором смысле я могу предсказывать будущее, но не так, как ты думаешь. Я могу нарисовать тебе карту, отметить развилки и повороты. Однако я не могу пройти за тебя твой путь.

Она опустила голову.

— Тебе страшно? — спросил Фладд.

— Да.

— Вот и хорошо. Так и должно быть. Без настоящего страха ничего не достигнешь.

У нее задрожали губы.

— Ты не понимаешь, — устало проговорил он.

— Так помогите мне. — Ее глаза смотрели с мольбой, глаза напуганного животного. — Я не знаю, кто вы. Не знаю, откуда вы пришли и куда можете меня завести.

Из-за других столиков вставали сытые посетители, бросая мятые салфетки на красные плюшевые сиденья. Бизнесмены пили за успешно заключенную сделку. Хрусталь звенел о хрусталь, вино текло, темное, как кровь нашего Спасителя. Фладд открыл было рот, чтобы заговорить, и тут же осекся. Жалость перехватила горло.

— Я хотел бы тебе сказать, — произнес он наконец, — но по собственным причинам не могу.

— А что за причины?

— Можно сказать, профессиональные.

Искусство трансформации диктует свои условия. Оно требует всего человека: помимо колб и реторт, для него нужны вера и знания, ласковые речи и добрые дела. А когда все это есть, необходимо последнее, без чего все остальное не сработает: молчание.

Фладд отыскал взглядом официанта и дал понять, что пора нести следующее блюдо. Официант принес чистые тарелки, затем поставил на стол спиртовку и театрально протер ее белой салфеткой, которую затем перебросил через руку, искоса поглядывая по сторонам, словно проверяя, видят ли его коллеги.

Прибыло мясо в соусе. Официант поставил его на спиртовку, чтобы подогреть, чем-то полил. В следующий миг все занялось огнем. Щеки у Ройзин О’Халлоран вспыхнули от стыда за официанта: такого конфуза не случалось даже с сестрой Антонией. Сжечь еду на плите — да, бывало частенько, на столе — никогда.

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая