Знак фараона - Бекитт Лора - Страница 14

• Предыдущая
• 14/85
• Следующая

Писец не дал ей опомниться.

— Хетес во всем сознался. Теперь твоя очередь!

— Я вовсе не... — начал юноша, но не успел закончить. Харуя упала на колени и с такой силой прижала руки к груди, словно собиралась вырвать собственное сердце.

— Прошу, не казни моего возлюбленного!

Анхор судорожно вздохнул. Он ошибался, думая, что жизнь способна нанести роковой удар только однажды.

— Твоего... возлюбленного?

Харуя не смотрела на своего господина — ее взгляд, полный любви, страдания и безнадежности, был устремлен на Хетеса.

Юноша сделал шаг назад и воскликнул:

— Она лжет! Я никогда не был ее любовником!

— Был. Она не лжет, так же как не лгут Мена и его сын, — твердо произнес Анхор. — Я призову их в свидетели, и тебя отправят в тюрьму.

— Она... она меня соблазнила! Не давала мне прохода, замучила приставаниями! Я... я не хотел! — закричал Хетес.

В глазах писца промелькнула искра презрения. Его наложница смотрела на юношу с горестным изумлением и смертельной мукой.

— Убирайся! — бросил Анхор Хетесу. — И скажи своему отцу, чтобы завтра он был здесь.

Юношу как ветром сдуло. Убегая, он даже не взглянул на Харую.

— Ты понимаешь, что натворила?! — прошипел Анхор. — Из-за тебя надо мной смеялись мальчишки! Ступай прочь! Я не хочу тебя видеть! И не вздумай сбежать! Теперь для тебя есть только один выход — могила.

Молодая женщина ничего не ответила. Она поднялась с колен и медленно удалилась, пошатываясь как пьяная и, по-видимому, плохо соображая, что делает и куда идет. Лицо наложницы напоминало застывшее, лишенное мысли лицо мумии.

Позднее Тия думала о том, что было бы, если бы Харуя обратилась за помощью к ней. Наверняка бы поплакала, пожаловалась на предательство Хетеса и сказала, что боится гнева и наказания своего господина. Думала и приходила к одному и тому же выводу: судьба неумолима, все свершилось так, как должно было свершиться.

Харуя ничего никому не сказала, потому что ей никто не мог помочь. Никто и ничто, кроме вечного забвения.

Тия провела день у Эте и вернулась домой только к вечеру. Подруга попросила Тию помочь пересмотреть приданое: мать Эте давно умерла, взрослых родственниц не было. Девушки так увлеклись, перебирая наряды, украшения и ткани, что не заметили, как стемнело. Дочь писца удивилась, что за ней не послали, но не придала этому значения. Отец возвращается поздно, а матери и Харуе, видимо, было не до нее.

Над деревьями, рекой и домами, в той вышине, что прекраснее всего на свете, горели светлые и прозрачные, словно капли воды, звезды и сияла похожая на огромный серебряный диск луна. Девушка думала о том, как приятно ощущать шуршание мелких камешков под ногами и слышать шелест листьев над головой. А еще о том, что прежде не слишком тревожило ее душу.

Сегодня Эте призналась, что отец выдает ее замуж. Подруга говорила об этом с волнением, но без горечи и совершенно спокойно относилась к тому, что переговоры о браке велись за ее спиной.

— Что за человек твой жених, как он выглядит? — поинтересовалась Тия.

— Не знаю.

— Как же ты согласилась за него выйти? — удивилась девушка.

Эте пожала плечами.

— Отец считает, что это будет хороший брак.

— Хороший — для кого? Возможно, у твоего отца иное представление о счастье, чем у тебя, — возразила Тия.

— Наши отцы знают, что угодно богам, а боги — что лучше для нас.

Тия смотрела на подругу во все глаза.

— Скажи, Эте, ты когда-нибудь думала... о любви?

На щеках девушки вспыхнул нежный румянец, но ее ответ был полон рассудительности:

— Думала. Любовь подобна золотой песчинке, затерянной в море простого песка. Ее очень трудно найти. Любовь способна погубить человека, особенно женщину, тогда как союз с надежным мужчиной никогда не нанесет ей вреда.

Тия ничего не сказала. Вероятно, так же рассуждали ее мать и еще тысячи женщин. Наверное, они были правы и, возможно, даже счастливы в таком браке, потому что никогда не воображали себя избранницами судьбы, возлюбленными кого-то великого и прекрасного. Тия научилась преодолевать непреодолимое, возноситься на призрачные вершины, когда играла с Тамитом. Детские стремления подросли вместе с ней, повзрослели вместе с ее душой. Девушка по-прежнему верила, что на свете нет ничего невозможного, что ей суждена такая любовь, перед силой и красотой которой померкнет все на свете.

Возвращаясь домой, Тия попыталась представить того, кто мог стать ее возлюбленным. Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором открылся сад, полный ярких, дивных цветов. Перед ней стоял юноша, едва ли старше ее самой. Он казался таким реальным, что Тие чудилось, будто она может вложить в его ладонь свои пальцы. Он молчал, но его глаза улыбались. Он был одет в тончайший лен, его украшения поражали богатством, а фигуру окружало солнечное сияние, словно он происходил из божественного рода.

Тия не заметила, как очутилась возле своего дома. Девушка неслышно вошла в сад. Ей захотелось продлить волшебные мгновения приятных раздумий, и она направилась в беседку, оплетенную густой зеленью. Там было темно, виноградные лозы, будто тонкие руки неведомых существ, еле заметно покачивались в сумеречном пространстве. Войдя внутрь, Тия увидела босые ноги — они неподвижно висели в воздухе. Лица человека не было видно — оно исчезало под куполом беседки.

Девушка медленно отступила назад, и тут ей показалось, будто неведомая сила сжала ее горло и сковала тело. Тия поняла, что не сможет сдвинуться с места. Она хотела закричать, но язык словно прилип к гортани.

Она смотрела на ноги мертвой Харуи до тех пор, пока ее не обнаружили слуги. Полубесчувственную девушку отвели домой, где ею занялась мать: намазала виски Тии освежающим маслом, растерла онемелое тело тканью, смоченной в горячей воде, и дала ей снотворного питья.

Позднее Тия поняла, что боги не зря не позволили ей увидеть лицо отцовской наложницы после того, что она с собой сотворила. Так говорили домочадцы: «Она сделала это с собой». Никому не приходило в голову обвинять в случившемся Хетеса или... кого-то еще.

Отец Хетеса, явившийся к Анхору на следующее утро, тоже свалил все на Харую, благо та предпочла защите от обвинений вечное молчание.

— Разве ты не знаешь, на что способна развратная женщина, пожелавшая соблазнить юношу?! Прошу, пощади моего сына! — умолял Бата, склоняя перед Анхором поседевшую голову.

— Твой сын — шелудивый пес! — отвечал писец. — Если хочешь, чтобы я сохранил ему жизнь, пусть навсегда убирается из города!

Лекарь горестно кивал в ответ. Ему нечего было возразить, ибо в случае прелюбодеяния закон предусматривал для мужчины и женщины одинаково суровое наказание.

Позже Тия узнала, что Хетес покинул Эффе. Она надеялась, что больше никогда не увидит этого человека. Девушка напрасно полагала, что Харуя уже наказана: в тот же день отец собрал семью и сообщил притихшим домочадцам о том, что наложница не будет похоронена как подобает: ее тело сожгут, а прах развеют над водами Нила.

Сыновья Харуи были слишком малы, чтобы понимать, что означает сей приговор. Небет сочла решение мужа справедливым. А Тия ужаснулась. Она как будто заглянула в черную бездонную яму. Девушка понимала, что задумал отец. Анхор хотел, чтобы Харуя исчезла без следа, чтобы она никогда не узнала, что такое вечная жизнь. Чтобы она не гуляла по Священным полям Загробного мира, а ее ка [3] не имел возможности соединиться с телом!

Тия видела изменившееся, потемневшее от ненависти лицо отца и боялась о чем-либо спрашивать его. Вместо этого девушка обратилась к матери:

— Почему отец так поступил с Харуей?

Небет поджала губы.

— Анхор поступил справедливо.

— Он не подумал о ее детях!

— Подумал. Анхор сказал, что я воспитаю их лучше, чем это могла сделать презренная женщина.

У Тии опустились руки.

— Почему ее должны судить живые, ведь она уже умерла! Если Харуя виновна, пусть ее покарают на том свете!

• Предыдущая
• 14/85
• Следующая